С.ДОРЕНКО: 8 часов 38 минут. Вторник, 10 мая. Здравствуй, великий город! Здравствуйте все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Дарья Кнорре, ведущая этой программы. Здравствуйте, Даша.

Д.КНОРРЕ: И Сергей Доренко. Доброе утро.

С.ДОРЕНКО: Ну, что? Всех с праздником! Я думаю, всё еще можно поздравлять. Потому что мы все еще под впечатлением. Все классно! «Зачем проверяли перед трибуной на параде у вас три раза, смотрели паспорт…»

Д.КНОРРЕ: Да, вы рассказывали всем в Инстаграмме…

С.ДОРЕНКО: Да, я рассказывал. На самом деле, все было организовано четко, но странно, если говорить об организации собственно проникновения на парад на Красной площади. Меня первый раз позвали. Мы должны были идти с того берега реки, с Замоскворечья, с Якиманки, вот оттуда.

Д.КНОРРЕ: С Васильевского спуска как бы подниматься.

С.ДОРЕНКО: Да, хотелось бы. Мы пошли, Большой Каменный мост закрыт насмерть, полностью. Ребята там стоят, они очень дружелюбные, все прекрасно, они говорят: вы знаете, через Москворецкий пускают. То есть они с уверенностью говорят, что надо идти на Москворецкий. Окей, бежим. Я что, я в этих мокасинах индейских, жена на каблуках, сначала была. Но жена сказала: ни в коем случае не бери, вырвала у меня и оставила дома кроссовки свои. Заткнула их куда-то в кладовку. Я спокойно, цинично пошел, снова их взял. У меня опыта жизненного больше, чем у моей супруги. И я такой спокойно, цинично пошел, взял, только чтобы она не заметила, переложил в другой пакет, сверху положил фотоаппарат, еще что-то, и иду себе спокойно. Она летит на этих каблуках на своих по Софийской набережной. Подходим к Москворецкому. Вы знаете, не пускают. Я говорю: а где пускают? — Да все мосты закрыты. Может быть, на Пролетарке открыты? Но до Пролетарки-то бежать? А транспорта нет никакого. Я говорю, хорошо, обходим. Обходим с «Балчуга», там машины с пропуском едут туда, на парад, с иностранцами. Я говорю: ребят, возьмите меня. Они: no, we go directly to Kremlin. Они меня не знают, какие-то иностранцы, я не смог примазаться. Потом один говорит: да-да, попробуйте на Большой Москворецкий. Мы бежим туда. Это все бегом. Да, пускаем, но не приглашенных. Мы пускаем только людей в погонах, отдельный специальный пост на Большом Москворецком. Но вас мы не пускаем. Я говорю: ребят, хорошо, вы мне не рассказывайте, чего нельзя, вы мне скажите, чего можно. Что значит, нельзя? Нельзя — это хорошо, понятно. Нельзя идти домой или что-то можно? Скажите, что можно? А вышли заведомо, за полтора часа до закрытия пускания, в 9:30 должны были закрыть. Мы вышли в восемь. Это все мы мечемся. Остается 50 минут до закрытия входа. Отлично. Я говорю: подумайте просто головой, что можно? Они говорят: наверное, на метро можно. Вот и я думаю. Бегом на «Третьяковку», по Большой Ордынке. Бегом, скоком, все это на каблуках исполняется.

Д.КНОРРЕ: Я не представляю себе!

С.ДОРЕНКО: А я представляю. Я несу рядом пакет с кроссовками…

Д.КНОРРЕ: Цинично… Прекрасно!

С.ДОРЕНКО: Несу, все хорошо у меня, прекрасно.

Д.КНОРРЕ: Подхикикиваете?

С.ДОРЕНКО: Так спокойно себе дышу, два шага — вдох, два шага — выдох. Бежим же. Прибегаем на Третьяковку. На эскалаторе, там же длиннейший эскалатор, потому что под речку надо уйти, я спрашиваю супругу: слушай, а ты не хочешь переобуться? У меня кроссовки твои кстати. И она прямо на эскалаторе начинает переобуваться, понимая разумность этого решения. Я-то знал заранее все. Приезжаем туда. Там два потока: один на Никольскую, другой на Ильинскую. Правые трибуны, если стоять спиной к Мавзолею, идут через Ильинку, а левые трибуны только исключительно через Никольскую. Везде, еще в метро «покажите приглашения», еще на выходе, «да, вам сюда», начинается фильтрафия. Всюду мириады, мириады этих солдатиков. Каждый переулок, все абсолютно закрыто и всюду стоят солдатики. «Вам туда, вам туда». Я представляю себе количество этих людей. Все мосты были перекрыты абсолютно, и Болотная площадь была перекрыта навсегда, до 8 вечера, непонятно, почему. Потом пытались просто погулять по Болотной, стоят опять солдатики, группы человек по десять, такие солидные группы. «Ребят, а что?» — «Перекрыто» — «А почему?» — «Ну, перекрыто и все». Непонятно, почему, черт его знает. У меня есть догадка, почему было перекрыто. Было перекрыто для того, чтобы канализировать «Бессмертный полк», чтобы они не разбрелись, чтобы они шли как бы по специальным каналам таким. Им боковые ответвления… там, собственно, манифестаций не было, тем не менее, Болотную перекрыли для них, я думаю, чтобы они не утекли на Болотную каким-то образом. Солдатики говорят: ну, примерно в 8 откроем. И точно так же это касалось Большого Каменного — «ну, примерно в 8 откроем». Попадаем мы там через раз, два, три, четыре — может быть, через четыре проверки паспорта и два больших шмона, с выкладыванием всего. Настоящие два больших шмона и четыре проверки.

Д.КНОРРЕ: Мне кажется, 50 минут не могло хватить.

С.ДОРЕНКО: В одном месте мне говорят: сделайте снимок в асфальт, в землю и покажите мне снимок на вашей камере. Что это камера или может быть она стреляет, один мне говорит. А другой, опытный такой, говорит: да у него Лейка, это пленочная машина. Так, я говорю, это, во-первых, все-таки цифровая Лейка, это М8. И тот говорит: это наилучшая. Я говорю: опять оспорю ваше утверждение. Это М8. А после нее вышла М9, после нее вышла монохром. Я бы не стал говорить, что она лучшая. Она хорошая. Но она, например, по фиолетовому плохо работает. В общем, они мне говорят: уже проваливай, иди, хватит  тут про фиолетовый рассказывать. Я пошел. Там здоровые девки какие-то из Военного института были. Я таких там не видал, в Военном институте. Огроменные девки, в огроменных сапожищах зимних, в которых они плющили Старую площадь. Огромные, тяжелые сапоги у них, не легкие. Я бы сказал, неэлегантные.  

Д.КНОРРЕ: А, это те девушки, которые шли…

С.ДОРЕНКО: Которые прошли. Они такие ляжкастые, я бы сказал, бройлеры такие.

Д.КНОРРЕ: Кровь с молоком.

С.ДОРЕНКО: Бройлеры страусов, я бы сказал, с такими тяжелыми, большими длинными ляжками. Какие-то такие они, было ясно, что выкормлены на этот самый… ну, неважно. Для того чтобы броситься под танк, мне кажется. Нет?

Д.КНОРРЕ: Не знаю. На коня, может быть, вскочить.

С.ДОРЕНКО: Просто придушить ногами, между ног зажать коня и передавить его пополам, мне кажется, вот такие тетки. Честно слово. И не хочется быть этим конем, ей-богу. Прошли через все это. Они там ходят, ха-ха, ха-ха, фотографируются, потом не будет возможности. Почему они так думают, не знаю. Они все время фотографировались. Потом просочились. И вдруг на первом ряду места. Я говорю: а чьи они? — А ничьи. Садитесь. И потом еще приперся Никита Сергеевич Михалков, рядом со мной уселся. Все время он садится рядом со мной. Какая-то в этом, может быть, беспорочность? Определенная есть тяга. В этот раз он помалкивал, ничего не кричал. Но когда мы были на «Прямой линии», он мне кричал всякие слова. Ну, хорошо, все это заранее, заранее. И потом 40 минут просто сидишь, как дурак, отсиживаешь зад. Кресла маленькие, на такой размер примерно 46, по европейским размерам, может быть, даже 44. А если зад чуть больше, то он начинает свисать через пластмассу. И хочется как-то найти точку, но ее трудно найти. Все рядом толстые, пышные люди. И ты вроде тоже пышный, и ты все время извиняешься. Товарищи, можно я вдохну, в виде исключения? Они тогда подаются в бока, сразу раздаются все. Бэмс, разлетаются вбок, один вправо, другой влево, и я так, господи, еще десять минут могу не дышать. Они опять смыкаются — бэмс, сидишь, как полный додик, и тебя защищают все время, чтобы ты никуда не сбежал и не выказал себя сумасшедшим. А напротив снайпер стоит с автоматом. С каким-то огромным станком. То есть со станка стрелять, стоят на ГУМе. Я вижу, слева чувак стоит, с большим, на станке смонтированном оружием. И второй так, послабее что-то у него. Я думаю, что тот вообще с крупнокалиберным был, который на станке, который вваренный железный агрегат у него был, пулемет, я думаю, крупнокалиберный. А второй — полегче оружие. Это слева у меня. Я думаю: если я сейчас где-то вздохну или пукну, меня сразу из крупнокалиберного положат. Порвут в клочья.

Д.КНОРРЕ: В общем, вам было очень уютно и комфортно.

С.ДОРЕНКО: Конечно! С тех пор, как человек пытался… ты знаешь, что человек пытался стрелять в Брежнева, была история давно, мне родители рассказывали, я сам не помню этого по детству. Собирались генсека хлопнуть на Мавзолее, какой-то чувак. Он то ли мент, то ли еще кто-то. И он собирался из ружья с крыши ГУМа его засандалить. С тех пор вся крыша ГУМа в снайперах и оружии, вся. А справа еще такая была будочка железная, и там еще сидели снайперы или военные люди, которые должны были нас немедленно пристрелить. Мне кажется, даже за неблагополучную какую-то мысль могли пристрелить. Меня зондировали. Но я думал все правильное, почтительно, хорошее и в высшей степени патриотическое.  

Д.КНОРРЕ: А в какой вы майке были?

С.ДОРЕНКО: Я был в АК-47.

Д.КНОРРЕ: Я тоже за нее голосовала.

С.ДОРЕНКО: Вот так мы сидели. Потом вдруг началось какое-то движение, переминание, я думал, честно говоря, перед этим, когда они ходили по набережной, а мы бегали вокруг мостов в попытке куда-то пробраться, я видел, как они шли. Знаешь, как мужики шли, коробочки вот эти парадные. Они шли наклонившись, ревя, как дикие такие, как будто они футбольные болельщики, только пронизанные дисциплиной. Наклонив тела вперед, они по набережной шуровали, как бы тренировались. Я тебе скажу, что на самом параде, может быть, шли даже не настолько ретиво, как по набережной тренировались. Они с ревом там по набережной, наклонившись. Это коробочка идет, и ты визуально… вернее, сама визуальность этой мощи рождает невероятное количество ассоциативных каких-то чувств и ощущений. Ты чувствуешь эту огромную массу, подчиняющейся единой воле, с большим коллективном потом мужских тел. Я не знаю, 300 мужских тел потных идут мимо тебя. Ужас какой-то! Зверь.

Д.КНОРРЕ: Пробирало до мурашек?

С.ДОРЕНКО: Конечно. А когда на параде — меньше. Потому что на параде уже была музычка такая, а это уже не то. А вот когда они как звери наклоняются…

Д.КНОРРЕ: Почему? Когда вот эта «Пусть ярость благороднаяю…», меня прям…

С.ДОРЕНКО: Пожалуйста, нет проблем. Но это сама по себе ярость. А я говорю о самих коробочках, мужики когда идут. Когда они шли по набережной, просто один из них … и все такие …, наклонившись, и пошли, как звери. Грудь вперед и пошли вышагивать, как звери, реально. Там страшно. С музыкой не так страшной. С музыкой видно, что это как бы ученые пуделя. А когда они идут, как волки, как овчарки идут, звери, это страшнее. Я думаю, когда-то надо провести парад без музыки совсем. Зачем эта музыка? Она только мешает. Музыка кастрирует де-факто эту ярость, эту силу. Музыка до известной степени вводит их в некий культурный оборот, вводит их, в сущности, в мюзикл какой-то. Получается, это уже мюзикл. А вот когда они идут на оре, на крике такой, кричалки какие-то свои, это, конечно, адская история. Это очень красиво и впечатляет.

Ну, хорошо. Перекрестился ли Шойгу?

Д.КНОРРЕ: Перекрестился.

С.ДОРЕНКО: Я на него не смотрел.

Д.КНОРРЕ: Я так поняла, это уже традиция.

С.ДОРЕНКО: Ты понимаешь, что вся тувинская элита…

Д.КНОРРЕ: Приняла христианство.

С.ДОРЕНКО: Может, она приняла, но даосам разрешается принимать христианство, сколько хочешь. Можешь принимать хоть туда, хоть обратно. Даосам настолько плевать, что даже на то, что плевать, все равно тоже плевать. Это абсолютно не партии ни разу. Я не знаю. Но, насколько я понимаю, тувинская элита, она вся самым утонченным образом следует китайской традиции. Если ты откроешь сайты Тывы — а я открывал сайты Тувы — то там ты найдешь и прекрасных шаманов, и прекрасный массаж горячими камнями, еще что-то… Там шаманизм развит, собственные культы, и конечно, китайская традиция северного буддизма, с одной стороны, и с другой стороны, даосизма. Насколько я понимаю Сергея Кужугетовича, если я его правильно понимаю, он человек утонченнейшей китайской культуры. Он очень правильно понимает фен-шуй, он все по фен-шую, у него исключительно тончайшие чаи, великолепнейшие, и он отличает чаи просто почти визуально. Когда с ним пьешь чай, он говорит «вот этот», и ты понимаешь, что он выбрал просто глазами по скрученным чаинкам, он выбрал чай, который лучший. Он это видит. И я это вижу. Но для меня удивительно, что он это видит. Он человек, конечно, китайской такой культуры, очень утонченный. Но в то же время нам, даосам, креститься по фиг, то есть можно и креститься тоже. Это не парит. Если надо, можно, хоть крестись, хоть не крестись, это все хорошо по-даосски, клево. Я думаю, что это для него был жест…

Д.КНОРРЕ: Уважения какого-то?  

С.ДОРЕНКО: Не знаю. Например, мой отец при взлете самолета всегда, перед тем как отдать руль, всегда говорил «С богом». При этом он был отменнейшим атеистом довольно долго. Просто «с богом». С каким богом? Черт его знаешь. С каким-то богом. В смысле, с богом пошли, и РУД на 100 процентов, пошел. А причем тут бог? Ну, так, примета. Потом он проехал, все хорошо, кричали долго, уже надоело, если честно, пока он объезжал эти коробочки. Всем надоело. Я думаю, и Путину надоело. Ну, что, он объезжает и объезжает. В следующий раз надо сделать как-то две коробочки уже и «Здравствуйте, товарищи!» и следующая «Здравствуйте, товарищи!» и все. А то там много было, штук восемь. Ну зачем, это, кому это нужно? Это при Павел Первом. Сейчас же другая динамика. При Павле Первом можно было полдня елозить там на каких-нибудь белых меринах и друг другу кричать. А сейчас уже хочется, чтобы кончать скорее. Правильно?

Д.КНОРРЕ: Да, затянуто.

С.ДОРЕНКО: Объезд этот затянутый. Потом  он докладывает Путину, и понеслась, пошли.

Д.КНОРРЕ: С другой стороны, это совсем будет шоу. А так по правилам, так надо, по уставу.

С.ДОРЕНКО: Но это шоу.

Д.КНОРРЕ: В этом шоу должны быть какие-то, пускай, занудные вещи, но они должны быть по уставу.

С.ДОРЕНКО: Для кого был этот парад — для людей или властей?

Д.КНОРРЕ: Каждый год этот вопрос.  

С.ДОРЕНКО: А почему у вас вопрос? Я не знаю, для кого это. Включайтесь в обсуждение, пожалуйста. Ой, 58 минут. Давайте после девяти.

В ДВИЖЕНИИ

НОВОСТИ

С.ДОРЕНКО: 9 часов 5 минут. Кто меня спросил, по-моему, Харьковчанин, спросил меня: это было для людей или для… «Господин Доренко, почему в отказываете Шойгу в искренней вере?». Я не отказываю Шойгу в искренней вере, ни в коем случае. Я абсолютно искренне заявляю, что именно для даосов можно искренне верить во что угодно. Но можно во что-то до обеда, во что-то после обеда. С точки зрения даосизма, ровно плевать на все это. Можно абсолютно искренне то верить, то не верить, то снова верить и так далее. «Воевал народ, а победил Путин», — говорит 11-й. Имеется в виду, что де-факто власть использует для консолидации, я понимаю это высказывание, что де-факто власть всегда использует народные праздники и чаяния для консолидации вокруг себя. Ну, естественно. А знаете, что, 11-й, а вы попробуйте теперь прочитать… вот смотрите, вы же привели к одному максимуму, к одному экстремуму, попробуйте привести к другому экстремуму. Наоборот, если бы власть запрещала праздновать 9 Мая. С вашей точки зрения, 11-й, получается, что плохо, что власть способствует празднованию. Власть помогает праздновать 9 Мая. Действительно, организует, действительно, помогает, действительно, устраивает места гуляний и так далее. Организует власть и помогает всячески. Это плохо, считает 11-й, потому что таким образом власть де-факто вампирит. То есть консолидирует народ вокруг себя и использует это политически. Хорошо, давайте попробуем повести к другому экстремуму. Попробуем сказать: если бы власть запрещала празднование 9 Мая. Ловила бы на улицах и кричала бы, что вам запрещено. Это было бы лучше? 11-й, вы всегда, когда экспериментируйте с утверждениями, логическими утверждениями, вы попробуйте ad absurdum довести на одну сторону, а потом ad absurdum на другую сторону доведите. И придя к абсурду в любую сторону, вы обнаружите, что на самом деле реальный результат где-то посередине. То есть надо довести до абсурда и назад вернуться. Не уходите в абсурд. Там плохо, в абсурде. В смысле, смешно, но плохо. «А вас пригласили на парад или вы так прошли?». Как это так прошли? Вы что, смеетесь? Там абсолютно все было прописано, очень серьезно все было. Организация была абсолютно серьезной. «Сергей, расскажите про Жириновского и Гудошникова». Нет, Жириновский… надо сказать, что он уже пользуется привилегиями, высочайшими. Потому что он сделал две вещи странные. Во-первых, он пришел последним, после него появился только Никита Михалков.

Д.КНОРРЕ: А местечко ему заняли заранее?  

С.ДОРЕНКО: Никитушка притулился рядом со мной где-то поправее. А у Жирика, я думаю, было место специальное, евонное место специально. Он пришел из последних. Шел мимо меня, увидел меня, закричал: «Вот, сидит лучший журналист России», тыча в меня пальцем, я цитирую сейчас. «Лучший журналист России. А вы кто?» — обратился он к толпе. Клянусь. Перед ним шла толпа журналистов какая-то, небольшая группка. Может быть, человек семь перед ним шли и он им назидательно кричал, тыча в меня пальцем: «Вот сидит лучший журналист. А вы кто?». «Почему вы его выгнали?» — закричал он. На какую-то девочку закричал: «Ты РСН»? Она так кивнула… может быть, она кивнула, чтобы не было ее звука на диктофоне. «Почему он не выступает у вас? Почему вы его выгнали? Я не понял, лучший журналист России сидит здесь»… и на меня потом так: «Где Гудошников?»

Д.КНОРРЕ: Он сказал «Гудошников» или «Гудошкин»?

С.ДОРЕНКО: Он сказал «Где Гудошников?»

Д.КНОРРЕ: Это победа, признание.

С.ДОРЕНКО: Я говорю: Владимир Вольфович, на месте Гудошников, сегодня работает, вы прильните, пожалуйста, сегодня к этому самому… Он сказал: «Вот, это порядок! Так, дайте пройти» и пошел. Это было забавно. Потом, назад когда он проходил, Жириновский, еще оркестр до конца не прошел, как Жириновский вышел на Красную площадь. Там специальные дядьки, которые ничего ему не сделали. Были специальные дядьки, такие лысоватые, прямо из кино,  bodyguards такие, как в Голливуде, которые должны были его застрелить, но нет.  

Д.КНОРРЕ: А, с проводом таким в ухе.

С.ДОРЕНКО: Да, абсолютно. Причем дядьки в возрасте таком «за хорошо завтра им будет 50». Может быть, даже и 53, но они подтянутые такие. И они ему ничего не сделали.

Д.КНОРРЕ: Это эпатаж или…

С.ДОРЕНКО: Интереснейшую фигню я видел, совсем запредельную. Шла девчонка, в конце, это когда расходились. Шла девчонка, слушай, девка просто супермодель. В черных спецназовских брюках, на ней два пистолета, рукоятки какие-то огромные у пистолетов… ребят, кто разбирается, скажите мне, что это было. Я так понял, что те снайперы, которые сидели на ГУМе, вот в такой же точно были одежде. И потом мимо нас от Мавзолея прошла, проплыла, я бы сказал, королева.

Д.КНОРРЕ: Она на каблуках была или в ботинках таких брутальных?

С.ДОРЕНКО: В ботинках, в черных брюках, зеленая майка, такая тишот, или бежевая, хаки какая-то такая, майка, на ней два огромных пистолета, с таким рукоятками, я посмотрел, я таких пистолетов не видал, честное слово. Это такие пистолеты противотанковые какие-то. На ней еще что-то и еще что-то, весь пояс обвешан оружием. И при это осиная талия, бедра королевские, красивые, и они еще обвешаны пистолетами. И осиная талия, красивая грудь. Реально красивая девка. Я думаю: бог милостивый, ну до чего же она точно понимает, что она лучшая среди всех этих людей…

Д.КНОРРЕ: Лара Крофт такая, Анджелина Джоли.

С.ДОРЕНКО: Да-да. Запредельная деваха была. Что на ней было, скажите, пожалуйста, спецназовцы. Это могла быть девочка такая, которая со снайперской винтовкой до этого стояла? И почему у нее такие были пистолеты? Она шла от Мавзолея. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро. Сергей, Москва. Я хотел спросить: а у нее верх какой был?

С.ДОРЕНКО: Верх была просто майка тишот.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Майка, в смысле, футболка?

С.ДОРЕНКО: Майка как тишот, то есть с маленькими рукавчиками.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ого! Я думаю, это сексуально. ЯА можно два слова про парад сказать?

С.ДОРЕНКО: Давайте разгадаем же эту девушку.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Пожалуйста! Сергей, скажите, во всех странах демократических, которые в Европе, они могут собрать 71 самолет и 135 единиц военной техники, 10 тысяч солдат и пройти? Я думаю, что могут. Почему мы, когда собираем, говорим, что это мы пугаем, у нас самая большая мощь? Я этого никогда не понимал.

С.ДОРЕНКО: Мне кажется, пугаем — потому что боятся.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я имею в виду, что то количество, которое мы собираем. Ведь все говорят, что из-за количества парада, этой масштабности, мы их пугаем.

С.ДОРЕНКО: А страх у них внутри.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Франция или Германия тоже могут десять тысяч вывести и пройти. Но они этого не делают из каких-то соображений.

С.ДОРЕНКО: Я не знаю, почему. А какие соображения?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да потому что они не парятся. Они никого не пугают.

С.ДОРЕНКО: Не знаю. Мне кажется, что нам нравится показывать друг другу вот такие спортивные…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вы понимаете мою мысль, логику, что у них тоже есть такое количество техники. Ну, и пусть выведут и так же попугают.

С.ДОРЕНКО: Мне кажется, что все равно страх тех, кто боится, страх внутри них, это не связано с парадом. Слушайте, кто-нибудь скажите мне, что было на девчонке? Про эту девчонку можете сказать? Черные брюки такие, ну, спортивные, такая она была непобедимая солдат Джейн. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Аргумент тому, кто только что звонил. Франция проводит такие же крутые парады, и самолеты летают, все летает…

С.ДОРЕНКО: Напомните мне, Бастилия взята 14 июля?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Где-то в апреле они проводят.

С.ДОРЕНКО: Я умоляю! Бастилию брали в июле. Другое дело, что я не помню, 14-го или 12-го. В 1789 году. 14 июля 1789 года. Ну, что вы про апрель. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро. Это Валерий. Я участник парада 50-летнего, в 1992 году. И в 1996 году, после Академии Гагарина мы ходили на Красную площадь, маршировали.

С.ДОРЕНКО: А у меня отца гоняли из Академии Гагарина дважды, когда он был курсантом.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Все это демонстрирует нашу мощь. И пускай никто ничего не говорит, какие-то расходы…

С.ДОРЕНКО: Да это ерунда! Господи, начинают считать. Скажите мне, а во сколько просыпаются ребята, которые с 10 начинают?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В четыре часа мы по автобусам и уже выезжали из Монина рано-рано. А тренировки начинались где-то за полгода. У нас парад юбилейный был, мы долго маршировали, готовились, тренировались.

С.ДОРЕНКО: Они в три встали, маленько перекусили, наверное. В четыре сели. Так они к десяти, получается, уже семь часов на ногах.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, мы за два часа уже стояли на Красной площади.

С.ДОРЕНКО: Это тяжеловато.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, а что? Зато выносливость показываем свою.

С.ДОРЕНКО: Но скажите, вот эта история, которую я рассказывал, что пока без музыки она на бережной снова проходят…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это да. Там есть определенные методики, никто об этом рассказывать не будет.

С.ДОРЕНКО: Там какие кричалки такие…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. Это бодрит. Это дисциплина.

С.ДОРЕНКО: Это чуть ли не сильнее, чем сам парад, ей-богу.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У меня аж мурашки, я вчера смотрел, слезы на глазах, по большому счету.

С.ДОРЕНКО: Поздравляю вас с праздником. Да, ну, что считать сейчас деньги! Боже мой, вы что, евреи? Зачем вам деньги? Я вам скажи присказку Бориса Абрамовича Березовского. Всегда, когда я просил его о том, чтобы со мной наконец рассчитались — так этого и не произошло, ну, неважно — всегда, когда я просил, чтобы со мной рассчитались, он говорил: Сережа, зачем тебе деньги, ты что, еврей? Что мы опят про деньги, мы, что, евреи? Опять про деньги, что ты будешь делать! Кончайте! Тонкая ирония.

Никто мне не рассказывает про девчонку, у которой было полно пистолетов и черные брюки. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро. Это Сергей, Москва. По поводу пистолетов, рискну предположить, что это мог был «Цигл». Довольно крупный пистолет и круто выглядит. У крутой девчонки крутой пистолет.

С.ДОРЕНКО: Крутая девчонка прошла в черных таких, просторных, бойцовских каких-то брюках, вся увешанная пистолетами на поясе. Она прошла после того, как прошел Путин. То есть Путин ушел, и она вальяжненько пропилила мимо нас. Спасибо. Я думаю, что она была из тех стрелков, только в этой стороны, с Мавзолея. Мне кажется, что если бы те стрелки, которые на ГУМе, навели бы оружие сюда, на эту трибуну, она бы всех перестреляла. А? Представляешь?

Д.КНОРРЕ: Да. Из двух пистолетов.

С.ДОРЕНКО: С бедра, из двух пистолетов, по-македонски. И все. Ладно. Давайте скажем так: парад понравился. Сколько стоит, я не собираюсь считать сейчас. 300 миллионов. И что? Это много или мало? Какая мне разница. У меня нет 300 миллионов.

Д.КНОРРЕ: У меня тем более.

С.ДОРЕНКО: У меня нет 300 миллионов. Успокоились и разошлись. Здравствуйте. Вы на танке! Вот человек с танка прямо звонит нам.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. Здравствуйте. Я по поводу девушки еще успел? Во-первых, я считаю, что она навряд ли из подразделения снайперов, потому что их лица никому не известны и никто их не видит. Скорее всего, она из… может быть, приписана к этим подразделениям вспомогательным. Все-таки 9 мая, надо показать красоту российской армии, в том числе ее женской половины.

С.ДОРЕНКО: Спасибо. С праздником вас. Хорошо, давайте обсудим. По Поклонской. Что по Поклонской? Поклонская продемонстрировала себя, как мне казалось, неумной. Мадам Поклонская, прокурор Крыма, она хороша и эротична для тех, кому нравится украинский выговор, вот этот немножко округлый такой, знаешь, как говорят хохлушки. Она говорит, как хохлушка. И это эротично, для тех, кто любит хохлушенский вот этот говорочек такой округлый, такой мягкий, катящийся шариками такими, очень приятный. Она говорит, как киевлянка, как хохлушка. Это мило. Особенно если ты когда бы то ни было был эротизирован подобным разговором. Но то, что она говорит, уже хочется, чтобы она помолчала.

Д.КНОРРЕ: Имеется в виду, про Николая Второго?

С.ДОРЕНКО: Чего она приперлась с Николаем Вторым?

Д.КНОРРЕ: Не знаю. Она все время с ним просто, уже несколько лет носится с Николаем Вторым.

С.ДОРЕНКО: Она приперлась с Николаем Вторым, и говорит, что ее попросил один ветеран, которому привиделось, что Николай Второй ему приснился. То ли Николаю Второму приснилось, что он видел ветерана. Кому-то из них что-то приснилось или привиделось, и вот это привиделось — значит, она должна ходить с Николаем Вторым. Я, честно говоря, ни разу не думаю, что это что-нибудь значит, кроме того, что она, наверное, все-таки не умна.

Д.КНОРРЕ: В прошлом году, она говорит, когда мы накануне Дня Победы посещали ветеранов, один из них рассказал мне историю. Они с товарищем попали в передрягу, и ему было видение царя Николая Александровича, который помог ему спастись. И ветеран просил меня, чтобы по возможности Николай Второй тоже принял участие в «Бессмертном полку». Вот это пожелание…

С.ДОРЕНКО: Николай Второй, явившись во сне, в видении. В мороке. Это называет морок, когда тебя морочат видения всевозможные. Вымороченный Николай Второй причудился какому-то ветерану, то ли ему причудилось, и он уже потом придумал. Потому что он это в прошлом году говорил. Мы не знаем, может, он за 60, за 70 лет ветеран что-то придумал уже. Мне уже такое чудится, когда я 20 лет назад вспоминаю, я тебе серьезно говорю.  У меня уже Николаи Вторые идут просто ротами, сотнями, идут Николаи Вторы сплошные. Я как вспомню 96-й год, помню, на заправке стоял я с Николаем Вторым как-то, заправлялись 92-м. И то, что ветеран сейчас это вспомнил, это не значит, что это не приснилось ему неделю назад. Но она целый прокурор целого Крыма, к которой приковано внимание японских авторов…

Д.КНОРРЕ: Абсолютно поддерживает свой образ, я считаю, тем самым.

С.ДОРЕНКО: Я у мамы дурочка? Какой у нее имидж? Я у мамы дурочка.  

Д.КНОРРЕ: Да, примерно. Она же герой японских анимэ, вы сами сказали. Там примерно все такие, Сейлор Мун. Господи, как же она говорила? «Я несу свет… я луч света, я иду…» что-то такое.

С.ДОРЕНКО: Я Николай Второй! И все. Это какой-то трэш совсем.

Д.КНОРРЕ: «Сила Луны!» вот!  

С.ДОРЕНКО: А ты когда смотрела это?

Д.КНОРРЕ: В 92-м примерно.

С.ДОРЕНКО: Ты не могла в 92-м смотреть.

Д.КНОРРЕ: Почему? Мне было пять лет.

С.ДОРЕНКО: Мне кажется, тебе было два года. Нет? А, может быть, я обознался. Ну, ладно. Сила Луны! Конечно, наша прекрасная прокурор Крыма…

Д.КНОРРЕ: Я несу возмездие во имя Луны!

С.ДОРЕНКО: Это прекрасно. Секундочку. «Девушка на параде, с красивыми пистолетами, славянка, кстати, была из личной охраны Назарбаева», — говорит мне 97-й. Это была личная охрана Назарбаева. С кучей пистолетов, блондинка фигуристая. Ну, это классно. Назарбаев просто молодец!

Д.КНОРРЕ: Понтанулся.

С.ДОРЕНКО: Просто молодец. Мне кажется, это очень стильно. Ты знаешь, эти красивые девушки, которые тебя охраняют, исповедовал тоже Каддафи, светлая память ему. Он приезжал с 70-ю охранницами, по числу гурий. Все гурии уже были давно не гурии, в смысле, не девственницы. И когда он ставил шатер на территории Кремля, ты же знаешь, что когда он приезжал, он ставил шатер на территории Кремля, от Спасской башни налево, в лесу.

Д.КНОРРЕ: Я даже писала про эту новость.

С.ДОРЕНКО: Он в лесу ставил шатер, и там жил, прямо на территории Кремля, вместе с 70-ю бабами, которые его охраняли.

Д.КНОРРЕ: Прямо жил или все-таки…

С.ДОРЕНКО: Жил-жил. Представляешь очередь в женский туалет? 70 баб! А он один, такой весь визирь из себя. Это тоже, мне кажется, большого вкуса был человек. Впервые я увидел это у Теда Тернера, ты не знаешь, в 1985 году. Тед Тернер, основатель, хозяин долгое время CNN. Я думаю, что и сейчас он еще… Тед Тернер, он приезжал в 1985 году на Игры Доброй Воли. И его сопровождали две девушки. Такие высоченные, мне такие не нравятся, на самом деле. Высоченные такие дылды, стройные-стройные, стройняшки. Одна белая, вся белая, крашеная в белый. А вторая черная, ну, и крашеная в черный. Белая и черная. Но одного роста и худышки такие высокие. Боже мой, как это было красиво! Он шел, Тед Тернер, охранник, стервятник и все такое, и за ним идут две телки такие. Я спрашивал потом у начальства, а как это он объясняет. Говорят: это два секретаря у него. Прямо вот сопровождают его всюду.

Д.КНОРРЕ: Это мы копируем Голливуд, Запад…

С.ДОРЕНКО: Назарбаев. Если за ним ходит такая девка, с огромными пистолетами, это просто стильно. Даже если она не может попасть с 20 метров ни во что, все равно это стильно. Знаешь, когда женщина идет, у нее же бедра движутся по-другому, нежели у мужчины, как бы восьмерку описывают. И когда ты рисуешь восьмерочку гранатами с пистолетом, это реально вставляет. Просто по-настоящему хорошо. «А рыжей не было?». Вот рыжая еще нужна была бы. «Разумный человек испугался бы, оценив свои перспективы, и слился, что и сделали все прокуроры Крыма», — говорит 93-й. Ну, как вам сказать. Поклонская известна своими монархическими взглядами. Человек совсем без придури никогда не смог бы принять такое решение в такой ситуации. То есть придурь какая-то нужна была Поклонской. «Почему из лидеров был только Назарбаев?. Откуда такой серьезный афронт?». Мы обсудим это. Я хотел обсудить, немножко в философию удариться. Есть потрясающий пост, который я выложил, репост сделал у себя в Фейсбуке, Михаила Виноградова. Я его сейчас найду. О том, насколько иначе мы стали воспринимать Победу. Виноградов очень разумные вещи говорит и интересные. Мы говорим также о том, что такое Победа для бывших частей СССР. Они, кажется, от нее отходят и стараются ее как бы затереть и позабыть. Назарбаев здесь был потому, что он у себя отменил парад. В Казахстане больше нет парада.

НОВОСТИ

ОБЗОР ПЕЧАТИ

С.ДОРЕНКО: Парад во Франции 14 июля. Мне бросили. Спасибо большое. Ты видишь этот монитор? А, у тебя ничего нет. В любом случае, я тебе просто описываю. Идут группы самолетов, огромное количество. Я попробую эту ссылку сам себе кинуть как-нибудь. Франция отмечает День взятия Бастилии военным парадом. Забейте, можно везде, в Гугле, пожалуйста. Это огромные, гигантские парады. Они идут, кстати говоря, не так четко, как наши. Я вижу, когда ноги сбоку камера берет, видно, что они идут расхлябанно. Нет того…

Д.КНОРРЕ: Французик на ножках журавлиных.  

С.ДОРЕНКО: Все как-то нелепо. Не знаю… У нас Павел Первый поставил. У нас пруссаки поставили. Вот французский парад. Самолеты идут, девять самолетов, или десять? Идут французы. Когда критики русского парада говорят, что другие нации не устраивают столь масштабных зрелищ… здесь кавалерия, здесь бесконечное число, от Триумфальной арки. Я, правда, не вижу техники. Но действительно войск очень много у французов. Поэтому давайте все-таки будем точны в фактах, когда мы начинаем в очередной раз, есть у нас часть людей, это очень по-русски, которые ненавидят Россию. Это очень по-русски — ненавидеть Россию, критиковать ее, вообще, мучиться своей русскостью. Тем не менее, успокойтесь сразу. Продолжайте биться головой об стену, но в другом месте.

Я вам читаю Михаила Виноградова, который для меня очень важен, в том смысле, что он один из интеллектуалов, за которым я слежу вообще по жизни. Все, что он пишет, я читаю. Михаил Виноградов. Что изменилось в праздновании 9 мая с советской эпохи. Попытка рассуждения. Консенсусных праздников стало меньше. Давайте попробуем проанализировать вместе с Михаилом Виноградовым. Он пишет этот пост, я сейчас точно сделал репост. Меня Даша обвинила, что я в тот раз репост не сделал. Я сейчас сделал точно репост Михаила Виноградова у себя в Фейсбуке. Можете обратиться и к его Фейсбуку, он написал его 8 мая. Что изменилось в праздновании 9 мая с советской эпохи. Консенсусных праздников стало меньше. Собственно, однозначно устояли только Новый год и 9 мая. Все, это два праздника. Все остальные с трудом. 8 марта хромает. Уже все больше критиков. Православные праздники цепляют слабее, чем в западно-христианском мире. Не празднуются так, как в западно-христианском мире православные праздники.  

Д.КНОРРЕ: Вот, например, Пасха.

С.ДОРЕНКО: Пасха, ну и что? Красят яйца и все. Ты действительно веришь, что пришла Мария и другая Мария, и увидели, что камень отодвинут…

Д.КНОРРЕ: Мы не про веру, мы про празднование. Про массовое…

С.ДОРЕНКО: Нет-нет, для консенсусного праздника нужно точно понимать, что миф глубоко в тебе. Пришла Мария и другая Мария, и увидели, что камень отодвинут, и вошли в пещеру, и увидели, что тела нет. Ты веришь, что это было воскрешение и вознесение?

Д.КНОРРЕ: Нет, я не настолько…

С.ДОРЕНКО: А мне казалось, что тут настолько очевидное свидетельство Марии и  другой Марии, что надо верить. Они же увидели, что камень отодвинут. Следовательно, воскрешение было. Как тут можно сомневаться? Ведь камень был отодвинут. Что еще можно добавить к этому?

Д.КНОРРЕ: Неопровержимый факт.

С.ДОРЕНКО: Собственно, однозначно устояли только Новый год и 9 мая. 8 марта хромает, православные праздники цепляют слабее, чем в западно-христианском мире. В результате 9 мая объединило энергетику советских 1 мая, 7 ноября и 9 мая.

Д.КНОРРЕ: Сергей, извините, в Деда Мороза мы тоже не верим с какого-то возраста, тем не менее, он как миф…

С.ДОРЕНКО: Новый год — это врата времени. Мы переходим в новый год.

Д.КНОРРЕ: Но символ Нового года — Дедушка Мороз, он есть у нас, даже взрослых.

С.ДОРЕНКО: Он забавный, какой-то Дед Мороз. Снегурочка гораздо эротичнее. Подожди. Виноградов: «9 мая объединило энергетику советских 1 мая, 7 ноября и 9 мая». То, что в советское время было 1-го, 7-го и 9-го — это все вместе теперь на 9-е сконцентрировалось по любви народной, по какой-то пламенной любви. Если раньше было принято завидовать современникам событий 1917 года. В советское время было принято завидовать Павке Корчагину, который обмораживается и все. То теперь принято завидовать современникам 1945-го. Единственные, кто прожил настоящую жизнь. Не как канцелярская крыса, кто прожил настоящую, истинную жизнь. Истинную жизнь прожили люди 45-го, конечно. Мы думаем, как они каждую минуту сконцентрировано жили. И мы им до известной степени завидуем. Потому что они делали истинные дела, а мы так себе.  

Д.КНОРРЕ: Мы завидуем их авторитету. Не то что мы завидуем их судьбе.

С.ДОРЕНКО: Мы завидуем их авторитету, их сконцентрированности, они делали историю, фактически делали историю, каждой минутой своей жизни они делали великую историю. Мы, конечно, к сожалению, этого не делаем, в основном. Дальше, второй пункт. А некоторое время назад, обращает внимание Михаил Виноградов, было так же принято завидовать людям 17-18-го годов. «От героев былых времен Не осталось порой имен…» Это что? Сейчас напел, не знаю, что… Мне кажется, это все зависть к людям 17-18-го, Гражданской войны, которые по-настоящему жили и делали историю. Теперь это все сместилось на 45-й. «Эстетика официального празднования 9 мая в советское время не имела столь мощной лоялистской компоненты. То есть люди праздновали 45-й, абстрагируясь от властей». Лоялистский — я еще раз переведу вам на русский, быть лояльным — значит, быть преданным. То есть не было преданности власти, преданности трону такой, в праздновании 45-го года в советское время. Даже сама власть не ориентировала нас на лоялизм тогда.  

Д.КНОРРЕ: Не понимаю. Это значит, что этого не нужно было для того, чтобы была такая мощная консолидация?

С.ДОРЕНКО: Во-первых, советская власть, вообще говоря, ориентировала на роль Коммунистической партии, а не советской власти как таковой. Всегда была некая сила в стороне, которая вела, направляла, дирижировала, «прошу считать коммунистом» — говорили люди 45-го, погибая. «Прошу считать меня коммунистом», — говорили солдаты, которые шли в бой, оставляли записки такие, отправляясь на опасные задания и так далее. Сейчас ведь мы об этом не вспоминаем. Мы стараемся об этом не вспоминать. Это часть тайны, вернее, часть правды, которую мы пытаемся сделать тайной. Тайная часть правды.  

Д.КНОРРЕ: Она вроде бы уже не актуальна.

С.ДОРЕНКО: Вот именно! То есть мы актуализируем Победу. Как всегда и все, люди везде в мире актуализируют, делая собственные победы. Наши предки побеждали с записками «прошу считать меня коммунистом». Но сейчас это невыгодно и неприятно, поэтому лучше об этом не воспоминать. Ну, какая разница? Мало ли, люди, их так заставляли, мы думаем, на самом деле. Они никогда не хотели быть коммунистами, наоборот, хотели быть антикоммунистами. «Лоялистской компоненты прежде такой не было. 9 мая не то чтобы противостоял главному идеологическому празднику 7 ноября, но на фоне его громоздкой эстетики с парадами (потому что 7 ноября тоже было с парадом) выглядел человечное. 9 мая был человечнее, чем 7 ноября. Встречи ветеранов, их самопрезентации, то есть они рассказывали о своих походах, это был формат, который не может никого оттолкнуть, это вызывает всегда чувство симпатии и сопричастности. Постепенно это сменилось самопрезентаций празднующих». То есть сегодня ветеранов почти нет, и поэтому если раньше Москву наводняли ветераны, всюду были ветераны — у Большого театра, полки, то теперь их внуки и правнуки. И это, в сущности, люди представляют себя. Если раньше собственно ветераны себя представляли, и все их просто любили, то теперь появляется некая самопрезентация празднующих. Сами празднующие презентируют себя. Это вопрос консенсусности здесь и вопрос требует определения.

Д.КНОРРЕ: Мне кажется, определение очень простое. Это необходимость такая, это вынужденная ситуация. Ветеранов нет, но мы, внуки, еще помним наших бабушек и дедушек, мы их знаем, их рассказы в детстве, и поэтому для нас это оказание чести, это память, знание истории и так далее.

С.ДОРЕНКО: Да. «Если в советское время контекст Второй мировой войны игнорировался и замалчивался…» в советское время контекст игнорировался и замалчивался в принципе. На нас напали, а мы как бы отбились. То, что фронт был еще какой-то, разные были фронта. Разные Германия вела бои, Япония разные вела бои, это все не упоминалось. Не упоминалось, потому что было как бы ни к чему. Была одна настоящая… в сущности, лозунг советского времени был такой: была одна настоящая война. Никаких других четырех фронтов не было, их придумали для того, чтобы не помогать СССР. В советское время. То сейчас такая пропаганда стала гораздо жестче. То есть это была только наша война. Сейчас подобный взгляд на вещи стал гораздо более распространенным. Если в советское время скорее умалчивали о действиях на других фронтах, то сейчас с гневом опровергают. Говорят, что это ерунда полная. Это очень интересно.

Д.КНОРРЕ: Я, честно говоря, удивлена немножко. Что значит, умалчивается?

С.ДОРЕНКО: В советское время умалчивалось, а сейчас с гневом опровергается.

Д.КНОРРЕ: В плане каком? В плане празднования Дня Победы или вообще в принципе, в школе?

С.ДОРЕНКО: В дискурсе политическом. Вот он приводит: Мария Захарова на днях предложила запретить нерезидентам примазываться к трагедии войны. Вообще, ни к чему им примазываться к нашей Победе и нашей трагедии, нерезидентам. Дальше. Четвертое. «Попытки использовать 9 мая как день памяти живых ветеранов, всяких других войн завершились неудачей». Потому что пытались на 9 мая навесить гирьки. Туда разные другие войны подвесить. Что 9 мая ветераны, и еще другие пусть тоже ветераны туда. Была такая попытка, пишет Михаил Виноградов. Итог простой — провалилась эта попытка. Попытка такая провалилась — на 9 мая навешать всех ветеранов: Афгана, Чечни… не получилось.

Д.КНОРРЕ: Но в этом году, когда Путин говорил про Сирию, мне кажется, это было очень…

С.ДОРЕНКО: Это было, что это ваши внуки, которые повторяют, пытаются идти за вами, в сущности, про Сирию. Но ветераны Сирии не равны ветеранам Великой Отечественной. То есть попытка навесить гирьки на 9 мая провалилась, она не случилась. Вот пятый пункт интересный. «Ценность Победы окончательно вышла на первый план, задвинув на второй ценности мира, и маргинализировав советскую риторику защиты мира». Это правда, что вы этого даже не знаете. Что в советской риторике победной каждое слово было «мир».

Д.КНОРРЕ: Мир. Труд. Май.

С.ДОРЕНКО: Нет. 9 мая. Мир. 9 мая был мир. День без войны. Первый день без войны. Послушайте тишину. Война кончилась. Слезы счастья, что мир. Лишь бы не было войны. Только мир. Мирные мужчины возвращаются. Мирные женщины… понятно вот это все. Девчата гуляют без ребят… вот это все, такая песня была. «Давно мы дома не были» называется песня. Тогда, в советское время, в отличие от сегодняшнего времени, главное было не отпор, сегодня отпор, дать отпор, пусть все знают — сейчас главный пафос — пусть все знают, как с нами связываться, пусть все знают, как агрессивно на нас нападать, мы всегда дадим отпор, мы кому хочешь намылим холку. А тогда, в советское время, люди постарше наверняка это помнят, каждое второе слово было «мир». Мир, мир, мир. Мы заслужили мир, мы завоевали мир, мы подарил мир. Все время было слово «мир». Сейчас это ушло.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «ДАВНО МЫ ДОМА НЕ БЫЛИ»

С.ДОРЕНКО: Это поют не воинственные люди. Это поют усталые мужчины, скучающие по плугу, скучающие по конвейеру, по станку, по долоту, по рубанку. Понимаешь? Это не воинственные люди. Они поют, наблюдая, умиляясь природе. Это разные люди. Сегодняшние — «порвем всех, всех порвем». Эти нежные, нежные сердца тружеников, в основном, крестьян, которые, в общем, с тяжелой работы больше всего хотят домой. Ты понимаешь, что это совершенно иной подход, полностью иной? Что мы по-другому видим войну, а они по-другому?

Это полностью другие люди, ничего общего с нашим подходом. Я обращаю ваше внимание…

Д.КНОРРЕ: Так надо оправдать… не то что оправдать, надо сделать популярнее операцию в Сирии. Война в Афгане была абсолютно не популярна.

С.ДОРЕНКО: Мы по-другому видим войну.

Д.КНОРРЕ: Потому что мы уже не помним и не знаем этих ужасов войны. Мы просто забыли про это. Бабушки и дедушки в основном уже все, кто воевал, ушли…

С.ДОРЕНКО: Мы по-другому видим войну. Мы видим войну как способность дать ответ. А здесь, собственно, победители, люди, близкие к победе, видят войну как ненужный, неприятный, вынужденный, тяжелый труд. Сейчас главный тренд — мы можем повторить, мы можем снова дойти до Берлина. Если нас обидят. А эти люди, собственно, победители, у них совершенно другой тренд. Неприятная, ненужная, далекая сторона. Они говорят «мы в Германии, далекой стороне, но мысленно нас отсюда уносит, мы не хотим этой Германии». Мы не хотим, нам не надо сюда. Мы хотим к девушкам, которые зазря, бессмысленно встречают рассвет, не в наших объятиях. Они просто смотрят тупо на рассвет. А парни далеко где-то, в Германии. Ну так что толку с этого рассвета?

Д.КНОРРЕ: О чем это говорит?

С.ДОРЕНКО: Что мы по-другому. Мы воинственные сейчас.

Д.КНОРРЕ: Так мы не просто так такие.

С.ДОРЕНКО: «Воинственность у нас — следствие отсутствия войны, — пишет Олег. — Чем больше жестокости, тем добрее становятся люди». ZL говорит наоборот: «Мы знаем и видели войну. Например, в Новороссии. Например, в Чечне». И главное, Александр написал очень верно: «Мы можем повторить» — вот главный тренд сегодняшнего подхода к Победе. Мы можем повторить. А эти люди поют о том, что они не хотят повторить. И только единственное хотят — вернуться домой. Если б не было войны и так далее. Еще в 60-е, 70-е годы советский народ, главное, чего он хочет, — только б не было войны. Ни в коем случае ничего не повторять.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

 

С.ДОРЕНКО: Только б не было войны — главная идея. Ничего другого они не хотят. Они хотят, чтоб только не было войны. Русские сегодня по-другому воспринимают войну. Война сегодня — это до известной степени наша гордость.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

С.ДОРЕНКО: Люди хотят скорее домой. «Я так давно не видел маму…» Люди хотят домой. Это неприятная, вынужденная, довольно гадкая работа. Им хочется домой, им хочется к миру. Мир, мир. Мир — и штык в землю. Я давно не видел маму. Девчата встречают рассветы без ребят. Понятно, да? Это другая эстетика. Сегодняшняя эстетика полностью другая. Война по-другому воспринимается. Вернемся к этому после десяти.

В ДВИЖЕНИИ

НОВОСТИ

С.ДОРЕНКО: 10 часов 5 минут. Версию мою и Михаила Виноградова, кстати говоря, о том, что взгляд на Победу поменялся кардинальнейшим образом, и мечты о мире, восхваление мира маргинализировано в современной российской общественной жизни. Обратите внимание, что я не обвиняю никакой Кремль в этом. Я вообще считаю, что Кремль — не главный эктор русской жизни. Я вообще считаю, что Кремль идет за народом. Не народ идет за Кремлем, а Кремль идет за народом. Я берусь это доказать столько раз, сколько захочу. Хотите, хоть тысячу раз я вам это докажу. Кремль идет за народом, а не народ за Кремлем. Именно народ сегодня…

Д.КНОРРЕ: Определяет повестку?

С.ДОРЕНКО: Ну, не знаю. Подождите. Александр Фельдман дает: «В путь. Риторика в стиле «если надо, повторим», закладывалась при позднем сталинизме. Путь далек у нас с тобой, веселей, солдат, гляди. Вьется-вьется знамя полковое». Может быть, не знаю. Я знаю только одно — что сегодняшний народ воспринимает войну как мстительное счастье. Поляки, можем повторить. Немцы, можем повторить. Прибалты, можем повторить. Украинцы, можем повторить. И так далее. Сейчас это воспринимается с мстительным ощущением, со счастливым мстительным подъемом. Понимаешь, есть такой счастливый мстительный подъем. А вот в старое время это было не совсем так, в советское время, я скажу.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

С.ДОРЕНКО: В Орле, кстати, в прошлом году, вы помните, нарисовали немецких солдат на фоне ребенка, который говорил: «Помним. Защитим память дедов». Из этого послания явствовало, что этот ребенок как раз внук немецких солдат. Что не исключено, до известной степени. А в Калуге сейчас висит, прямо сейчас висит немецкий солдат… секундочку, я посмотрю. Жителей Калуги поздравили с Днем Победы плакатами с солдатом Вермахта. Солдат Вермахта, с немецким оружием, с немецкой гранатой, в немецкой каске…

Д.КНОРРЕ: Просто перепутали. Это от незнания…

С.ДОРЕНКО: И написано «Победа. С праздником Великой Победы». И мимо этого немецкого солдата вчера прошел «Бессмертный полк» в Калуге. Таких четыре плаката, в самом центре Калуги, с солдатом Вермахта, где написано «Победа. С праздником Великой Победы».

Ладно. Я хочу сказать простую вещь. Безусловно, подход к Победе изменился. И здесь я полностью согласен с Михаилом Виноградовым. Сейчас это подход мстительно-реваншистский, в сущности. А тогда это был подход счастья мира, во всех риторике — КПСС, на всех собраниях, везде только говорили о мире, никто не говорил о реваншизме, если надо еще, дойдем… этого не было.

Д.КНОРРЕ: Этот реваншизм не из ниоткуда взялся, он не просто так.

С.ДОРЕНКО: Откуда он взялся? Давайте обсудим.

Д.КНОРРЕ: Украина, Сирия.

С.ДОРЕНКО: Интересно же. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро. Это Фрог. Я хочу выразить вот какую мысль. Уже много лет в том воздухе, которым дышит наша либеральная общественность, витает такая мысль, что современная Россия становится все больше и больше похожей на Германию вермахтовского периода. В немцах в тот момент, после поражения Германии в Первой мировой войне, было тоже очень сильно это реваншистское настроение. И Гитлер очень умело его использовал. И вот сейчас, сегодня, получается точно такая же штука, точно такой же реваншизм. Даша, вы говорили, откуда этот реваншизм в русских. Это не Украина и не Сирия. Это 91-й год. Это разрушение Советского Союза.

Д.КНОРРЕ: Ну, да, встаем с колен, наконец-то с нами начнут говорить.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Насчет «с колен» не знаю, но люди хотят вернуть мощь и величие, и они думают, что это успешно можно сделать с помощью агрессивных настроений.

С.ДОРЕНКО: Спасибо. Интересно. Я подумаю еще, ладно? Я ничего вам не отвечаю. Просто задумался. Я думаю, это чуть-чуть перекликается с моим воспоминанием, моим гумилевским, я бы сказал, воспоминанием о том, как китайцы 400 лет передавали из уст в уста, от дедов к внукам «восстановим великую империю Хань». Это шло 400 лет, тоски такой по империи Хань, когда нация исчезала, в сущности. Гумилев говорил, что нация китайская тогда была уменьшена во много раз, истреблена. И тем не менее, оставшиеся в живых шептали друг другу «восстановим великую империю Хань». И они рано или поздно это сделали. Советский Союз, как мстительно думают сегодня, надо восстановить именно для того, чтобы все дрогнули. Чтобы все поняли. Здравствуйте. Слушаю вас. Олег, с праздником.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Я как раз вспомнил своего деда, который, к сожалению, давно ушел из жизни. Он фронтовик, почти дошел до Берлина. Был одно время под командованием Жукова, и вернулся контуженным с фронта, с полной осколков головой. Когда я был маленький, я все время просил его рассказать о войне, но он никогда ни слова мне не говорил о войне. Я сейчас понимаю, что тогда ему было больно вообще что-либо говорить об этом. И пару раз он меня брал, мы встречались с фронтовиками. Я как-то не видел, знаете, эйфории какой-то, я не помню этого. Кстати, победу он отдавал больше Жукову, нежели Сталину.

С.ДОРЕНКО: Да. Интересно, мне еще сейчас кинули. «Молодая Гвардия» «Единой России» выложила власовцев, солдат Власовской армии, «Они отдавали свои жизни ради тебя». «Молодая гвардия» «Единой России» с хэштегом #герои.

Д.КНОРРЕ: Это от незнания, это точно ляпы.

С.ДОРЕНКО: Власовцы… тут пилотки немецкие. Власовцы же были в немецких пилотках, это, в общем, заметно сразу.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Единственное, я хочу им противопоставить. Вот я смотрю заголовки. «Бессмертный полк», в прошлом году было 12 млн, в этом 24… мы ожидаем 48…

С.ДОРЕНКО: Нет-нет, Олег, вы здесь не были. Можно, я вам расскажу. Я вчера пошел гулять. И я столкнулся с людьми… просто Олег, поверьте мне, я не ангажирован никакими чувствами толпы, чувство толпы меня не пробирает, мне по фиг вообще. Но я вам скажу, это очень светлый марш был, просто честно вам говорю.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Дай  бог, чтобы это не превращалось…

С.ДОРЕНКО: Нет. Сейчас подъем огромный, и не 24 миллиона. 24 миллиона всего приняли в празднествах участие. А в Москве на «Бессмертном полку» было 700 тысяч. А всего, наверное, по России около двух миллионов. Но я вам хочу сказать, я видел этих людей, уже когда они выходили с праздника. Они шли мимо Обводного канала, рядом с Болотной, у них по правую руку была Болотная, а по левую Замоскворечье, шли туда, к Музеону, к Парку Культуры, в огромном числе. А я сидел у мостика, где свадьбы вешают замочки, пешеходный мостик. Просто сидел на парапете и жрал мороженое. Я видел их лица. Это очень светлые люди. Я вам серьезно говорю.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я верю. Дай бог.

С.ДОРЕНКО: Я видел вчерашний «Бессмертный полк», именно людей, я с ними потом стоял в очереди за мороженым, потом я пошел в другой магазин, мне надо было взять две бутылки пива, я и стоял в очереди с девочками, которые был из «Бессмертного полка», три девочки за мной стояли, они мороженое покупали. И всюду на их пути были очереди за перекусоном. Видно, что им нужно было и воды купить, и мороженого, еще чего-то. И всюду, где они шли, были очереди в попутных магазинах. Я в двух магазинах отстоял с ними очередь. И я слышал их разговоры, я видел у них портреты в руках. Это были очень светлые люди. Те, кто считает, что то сколько-нибудь жертвы пропаганды или еще чего-то, или они мобилизованы, или их нагнали. Ребят, послушайте меня, я не был на «Бессмертном полку», потому что вообще боюсь и не люблю массовых мероприятий, и бываю на них чисто по работе обычно, никогда не хочу на массовые мероприятия. Просто я одиночка. Но так случилось, что я вышел прогуляться в это время, когда они возвращались. И я вам отвечаю: это было очень хорошие люди. И разговоры у них были хорошие. И чувства у них были хорошие. Многие были с детьми, с детишками в колясках, с детишками в «кенгуру», в этих сумках, с детишками за руку, на плечах. Очень хорошие люди. Я просто счастлив, что я был рядом с ними. Правда. Давайте конкретно для Олега, который живет в Лос-Анджелесе и думает, что все это пропаганда, давайте для Олега попросим позвонить тех, кто был вчера на «Бессмертном полку». Ребят, вас же было много, 700 тысяч. Здравствуйте. Слушаю вас. Вы были вчера?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. К сожалению, у меня другое впечатление. Я вчера была в магазине «Пятерочка», это я по поводу того, что изменилось отношение к Победе. Охранник-кавказец пытается поздравить азиатку, которая раскладывает товар в зале. На что она отвечает: а это не наш праздник. Когда он пытается сказать: ну, ваших бабушек, дедушек, она ему также резко отвечает… она громко говорит, эмоционально, но смысл в том, что…

С.ДОРЕНКО: Я понял вас. Отторжение это у них есть. Хотите, после 10:30 поговорим об этом. Потому что все почти страны, кроме Узбекистана, по-моему, все прекратили… Но мне сейчас нужен участник вчерашнего марша «Бессмертного полка». Здравствуйте. Вы вчера были на марше?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Да. Я сходил.

С.ДОРЕНКО: Расскажите Олегу в Лос-Анджелесе, потому что он скептически думает, что это пропаганда и обязаловка.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, это не пропаганда. Там пропаганды процентов 10. Это раз. А во-вторых, можно по поводу реванша? Я просто законодательно запретил бы всем этим людям, типа Дудина и прочей всей камарильи, чего-то говорить на эту тему. А во-вторых, надо помнить, чем война началась для нас. Не факт, если она сейчас начнется, будет лучше. Не факт, что с нашим четвертым укладом технологическим мы победим шестой технологический уклад. У нас просто может не хватить ресурсов, территории, людей и времени. Поэтому все эти мысли, разговоры о реванше надо просто как-то прекратить. И помнить, докуда дошел немец. Он стоял у Зеленограда и стоял на Волге. Кто не помнит, пусть ездит по Ленинградке, штык стоит у Зеленограда, это ровно линия фронта, кто не знает.

С.ДОРЕНКО: Подождите. Давайте про «Бессмертный полк» все-таки побольше.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А что там? Люди сами пришли, совершенно спокойно, никто их не звал, ни гнал. Я думаю, что какое-то количество людей, потребовали с каких-то бюджетников, но их крайне незначительное количество.

С.ДОРЕНКО: Спасибо. «Я видел этих людей вчера вечером пьяных», — говорит 11-й. Вечером разные люди были. Может быть, были пьяные. Я не знаю этого. Я видел салют, когда собрались на Большом Каменном мосту, там разные люди были. Почему вы убеждены, что они участвовали в «Бессмертном полку»? Мне кажется, что вы, 11-й, предубеждены. Это плохо. Попытайтесь быть шире. Попытайтесь быть бесстрастнее. Понимаете, в чем дело. Ваша враждебная страстность и страстная враждебность против собственного города и собственного народа, она делает вас ограниченным. Вы становитесь ограниченным. «А вот Первый канал показывал девочку из «Полка», она не знала, чей портрет несет. Сказала, что от института дали ей плакат». Ну, хорошо. Она несла плакат с портретом героя. Она это точно знала. Вот это она знала точно. Ну и что такого? Что за проблема? Какую вы видите проблему? Юджин спрашивает меня: «Пиво с мороженым?» Юджин, пиво с мороженым было разнесено на два часа, по крайней мере. Сначала было мороженое, а через два часа пиво. Ничего страшного. «Вчера, идя на шествия от Белорусского вокзала до Красной площади, ни разу не видел курящих, пьющих пиво или еще что-то. Было действительно видно, что люди знали, для чего шли. Атмосфера была крайне дружелюбной», — говорит Дмитрий. Дмитрий, а я больше скажу. Я видел участников «Бессмертного полка» на выходе, и поскольку я был с супругой и детьми, я ежился априори от того, что я боялся какой-нибудь непристойной лексики. И мы просидели, мимо нас все эти люди шли, массами шли, мы просидели там, может быть, около получаса, и я как бы защитно напружинившись, ждал какого-то словца, которое я тотчас бы встрял… но нет, ни разу никто из них… то есть это были настолько добрые лица, настолько приветливые, счастливые лица, они берегли атмосферу этого хорошего, чистого праздника таким образом, что даже не было никаких выражений. Самое ужасное слово, которое я услышал от компании совсем молодых парней, да и то вполголоса, было «что-то хрен», это самое ужасное. Я очень напружинился враждебно, в том смысле, защитно, потому что я боялся, что будет какая-то лексика. Но ее не было. «

Исследуйте агрессивность как качество. Если она долго не проявляется, ее потенциальная энергия возрастает», — говорит Лариса вообще об агрессивности. Ну, конечно, страсть пестуется сдержанностью, как говорят даосы. Пока не атрофируется вовсе. Если сдержанность будет слишком долгой, то страсть атрофируется вообще как таковая. «С ребенком везде пропускали, от туалета до ресторана со словами «пожалуйста, о чем речь, — рассказывает Эмиль. — После салюта разъезжались с Поклонной, все пропускали, ни капли хамства». Да, абсолютно верно. Это был большой день родства и счастья. Михаил, здравствуйте. С праздником вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Спасибо. С праздником Победы вас великим. Мой отец имеет прямое отношение. Пять лет на передовой, боевой офицер. Он отмечен был просто удивительным прикосновением бога — даже царапины не получил за всю войну, будучи постоянно на передовой. Орденов море. Я впервые согласен с Михалковым. Я сейчас без иронии говорю. Вы действительно настоящий журналист. Вы как голос из хора…

Д.КНОРРЕ: С Жириновским.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. Как голос из хора подняли важнейшую тему. Я родился через пять лет после войны, я помню все, как возрождалось, как Симонов бегал, Брестскую крепость вытаскивал, как Жукова оттесняли, как первый парад. Вы знаете мое отношение к коммунизму и советской власти, но я должен признать, что то отношение к Победе в Советском Союзе оно носило характер величественного пантеизма и трагического лиризма. Вы правильно говорите. И подавляющей темой, доминирующей, были добрые чувства, добрейшие, самые добрые, внутри людей, которые были на фронте, и которые даже не представляли себе, чтобы кто-то из их внуков или детей стремился туда.

С.ДОРЕНКО: Ни в коем случае, абсолютно верно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я тут шел по улице, и просто… лексика нормальная, я думаю, одного, ему лет 25-26, который написал и ехал на машине, остановился, «Хотите? Повторим», я его просто взял за кадык и говорю: ты, сволочь, знаешь, что это такое? Ты пойдешь повторять? Мне кажется, что те, кто пишут «Повторим», никогда не смогут этого повторить.

С.ДОРЕНКО: А я вам скажу, Михаил, тоже про мир и про войну такую вещь. Вокруг войны, моя бабуля, Луша, Лукерья, у нее пять детей было, и она какое-то время, уже при Сталине, кстати, после войны, раскатывала тончайшим образом тесто, на работе, где она работала, приклеивала это тесто к животу, как вторую кожу, выносила и кормила детей, пятерых. При этом выжило трое, двое умерли. Их пятерых двое умерли, детишек ее. Но сколько-то она крала теста, моя бабуля, баба Луша.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. Рефлексия людей, которые прошли такое, что нам и не снилось.

С.ДОРЕНКО: Поэтому когда она видела, на руках своих держала умирающих детей, и крала тесто, зная, что смерть ее может за это ждать… чтобы она хоть раз мне сказала, что мы можем повторить — да не дай бог.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это просто трагедия. И как сказал ваш корреспондент, который звонил, один из слушателей, что существует просто какая-то когорта сейчас, на телевидении, во всех средствах массовой информации, все эти Дугины, Соловьевы, которые транспарируют это все, поддерживают настроения людей, мало понимающих, из плебса, это действительно… это тень на Победу русского народа в Великой Отечественной войне. Огромная, холодная, отвратительная тень.

С.ДОРЕНКО: Спасибо вам. Я ни от кого ни разу не слышал, что можем повторить и хотим повторить. Одна моя бабка, Елена Дмитриевна, баба Лена, насколько я понимаю, из Ровно, дед ушел сразу, в четыре часа утра на войну, потому что он был офицер, она из-под Ровно, а он был среди тех, кто оккупировал Западную Украину, Польшу. Из-под Ровно их сразу собрали, как-то эвакуировали. Они там бегали в поле от бомбардировщиков, от налетов, мессеров. Мессеры на их состав налетали, и они бегали в поле врассыпную. Она с четырехлетней дочкой. Четыре года дочки, она ее на руках, в поле, в траву залечь, пока мессеры лупят по поезду. Потом они возвращались назад, в поезд этот, что уцелело, опять дальше, дальше. И до Егингиюля, в конце концов увезли в Узбекистан, в эвакуацию. Они там жили. Есть такой город? Чтобы моя баба Лена сказала, что это круто и что надо это повторить? Я умоляю! Никогда она не хотела ничего повторить. Это самое страшное, что только может быть. Это раз. А баба Луша, она была под оккупацией, она это тесто раскатывала, где-то пряталась… по-моему, я даже забыл ее спросить… честно говоря, извините меня сейчас, патриоты, моя баба Луша рассказывала мне о конце 30-х, о войне и о том, что было после войны, в одном и том же тоне. То есть что под немцем, что под Сталиным, было как-то одинаково. Понятно, что я говорю? Я не шучу. Я даже не помнил, у кого она крала тесто для пятерых детей, двое из которых умерли. Трое выжили. Я не помню, у кого крала тесто — у фашистов или у Сталина. Может быть, и того, и у того. Для нее это было одинаково. Что фашисты, что Сталин — для нее было одинаково. Потому что был голод, реальный голод, она жила на Украине, под Луганском, по-моему, в этот момент они были в Папасной или Троицкое село, в этих краях. Я сейчас не хочу никого обидеть, ребят. Но она не делала разницы между жизнью под фашистом и под Сталиным. У нее дети умирали на руках от голода и при фашистах, и при Сталине. Поэтому повторить ей точно не хотелось.

НОВОСТИ

ОБЗОР ПЕЧАТИ

  

С.ДОРЕНКО: Так, продолжаем. Мы условились о том, что мы поговорим…

Д.КНОРРЕ: Про экономику?

С.ДОРЕНКО: А давай не будем про экономику. Потому что мы говорим сегодня о 9 мая, о значении, о консенсусном празднике великом. Единственном политическом консенсусном празднике. Ни одного другого консенсусного праздника политического у русских больше нет. 12 июня — день в высшей степени странный.

Д.КНОРРЕ: И непонятный.

С.ДОРЕНКО: Может быть, через сто лет он будет более понятен, я не знаю, насытят его какими-то смыслами. Какой-то есть еще День флага, по-моему, 23 августа, День Конституции. Все эти праздники странные. Конституция, как мы знаем, в общем, всем мешает, никому не нужна. И за призывы выполнять Конституцию у нас задерживают, уводят в ментовку, потому что это немножко стыдно.

Д.КНОРРЕ: Не по-пацански, не по понятиям.

С.ДОРЕНКО: Поэтому единственный консенсусный политический праздник, политический и мировоззренческий праздник, не языческий… в нем, конечно, есть и языческая компонента, но… Новый год чисто языческий праздник. Потому что это врата времени. А вообще, наблюдение за природой и за временем это языческие доблести, как ты знаешь.

Д.КНОРРЕ: Попытка колдовать, магизм…

С.ДОРЕНКО: Вообще, наблюдение за природой, за пространством и временем — это языческое, в отличие от аврамических. Аврамические веры главным образом основаны на том, что все в руцах его и в общем, по фиг. И завтрашний день сам позаботится о себе, говорит господь ваш. Ты же христианка?

Д.КНОРРЕ: Я крещена в православной вере.

С.ДОРЕНКО: Она христианка, чтоб вы знали.

Д.КНОРРЕ: А вы не крещеный?

С.ДОРЕНКО: Я? Посмотри на меня.

Д.КНОРРЕ: Знаете, быть крещеным и христианином это две разные вещи, мне кажется. Я с трудом себя причисляю…

С.ДОРЕНКО: Ты же знаешь мою теорию. Я крещусь в последний день. Мне будут отпущены все грехи, и я напрямую пойду в рай. Где устроюсь на хлеборезке у Господа. На хлеборезке у Господа вы увидите Сережу Доренко. На кухне. Духи будут собираться, говорить «мне горбушечку». Ага, сейчас, разогнался. А смысл в том, что наблюдения за природой как таковые есть не аврамическая доблесть. Потому что аврамисты считают, что завтрашний день сам позаботится о себе, и вообще все по фиг. Но языческая доблесть заключается в наблюдении. И поэтому Новый год — это одно из наблюдений перехода, вот этого перелома, как это называется, солнцеворот. Поэтому осталось два праздника. Один из них солнцеворот, а другой воскрешение, который 9 мая. 9 мая — праздник воскрешения. Воскрешения народа, воскрешение цивилизации. Что такое 9 мая с точки зрения языческой и с точки зрения, безусловно, политической. 9 мая есть праздник воскрешения. Нация воскрешается для мирной жизни. Восстает. 9 мая — это воскрешение из мертвых. Нация восстает после самого страшного глобального ужаса, который она помнит. Может быть, еще какие-то были ужасы…

Д.КНОРРЕ: Это, прежде всего, народный праздник, а во вторую очередь уже политический.

С.ДОРЕНКО: «А что за люди сидели на трибунах на параде в нелепых бейсболках и темных очках?». Я вам скажу, Алексей, раздавали девочки, там были волонтеры, у которых я присвистнул бутылочку воды. У меня была с собой имбирная вода прекрасная, и мятная вода была. А когда девочки принялись раздавать просто воду, я присвистнул бутылочку в запас. Мне жена говорит: зачем ты берешь, Сережа, у нас же есть с тобой имбирная и мятная? Я сказал: они не пили, но у них с собой было, и спрятал бутылочку воды. Пусть оно будет. Хиба до борщу, когда-то потом, может, выпью. И я спрятал. Так эти девочки, они же раздавали бейсболочки. Они мне говорят: вам дать бейсболочку? Я прямо сказал честно: я хочу, чтобы у меня лысина загорела. Мне кажется, это будет эстетичнее. Можно, пусть будет загорать лысина? Они говорят: хорошо, это разрешается. И все. То есть там раздавали бейсболочки специальные девочки. Ну, а что делать?

«Моя бабушка также говорила», — говорит Лариса про бабушку. Они же были темные люди. Вот Жук пишет: «А для моих фашисты и Сталин были большой разницей». Жук, так это у вас, наверное, были продвинутые родственники. А у меня были темны людыны, с севера Луганской области. Ну шо вы хотите с них? Оны ж были темны людыни. Они думали, что жизнь это лучше, чем смерть. А смерть была и при Сталине, и при Гитлере. Поэтому они так думали, что жизнь лучше, чем смерть. От темноты своей. Они же были идиоты. Будучи идиотами, выбирали жизнь. По-идиотски, по-своему, как дурачки. А думали, что жизнь лучше смерти. А ваши родственники, были, видать, поинтереснее, попродвинутее, поинтеллектуальнее. Так мы же не лезем к вам ровняться, Жук. Вы великие люди, а мы прах под копытами ваших коней. Но мы выжили. Мой род выжил. Так? Так. Все хорошо, товарищи. А вы тоже выжили. Вы любили Сталина, а мои предки не любили. Ну, и выжили и ваши, и наши. Жук is typing, сейчас он мне напишет что-то. Жук, только не ругайтесь. Потому что мы братья теперь по вере. И вы верите в 9 мая, и я верю в 9 мая. Не ругайтесь, Жук. «Нет, ничего подобного, они были проще некуда и голодали тоже». Ну, и хорошо. Голодали и голодали, не будем равняться сейчас голоданиями. «Темны людыны — неправильно по-украински». Я вам скажу, Харьковчанин, не учите меня украинскому. Я его не знаю. Я учил его от своих родственников.

Д.КНОРРЕ: Это суржик.

С.ДОРЕНКО: Может быть, суржик. Но «темны людыны» говорил один мой предок, один знакомый моих предков. Который приехал в Уфу… я вам расскажу эту историю быстро. Он приехал в Уфу, когда-то давно, сразу после войны. И на чемодане начал раскладывать обед украинский. Расстелил рушничок, разложил сало. И стал резать сало, и его хлиб был с собою. Он приихал. То Уфа. Аж за Саратовым. А где та Уфа? — его спрашивают, там в деревне собираются. Он говорит: я был в Уфе. А где та Уфа? — А то аж за Саратовым? — А то и Саратов где? — Та, аж за Кадьевкой. Черт его знает где, аж за Кадьевкой. Вот так, понятно, да? Он начал резать цыбулю, хлиб, сало, там, на перроне, прямо на чемодане. Сел, режет. И говорит: то уфимцы, то ли башкирцы, як их кличут, не знаю, они обступили меня кругом, вышкирялись, як черты. А все деревня спрашивает: а шо они хотели? Он говорит: та темны людыны, хто их знает! Смотрели, как чувак ест сало. Темны людыны, боже милостивый. Так вот. Темные люди — «темны люды» надо говорить, а «людыны» — такого слова нет. А знакомый моих предков так рассказывал, а я так слушал. Ну и очень хорошо.

Д.КНОРРЕ: Лингвистические эти споры.

С.ДОРЕНКО: Ребят, давайте вернемся к обсуждению праздников. У нас консенсусный праздник остался политический один. Он же языческий, потому что это праздник возрождения, воскрешения из мертвых, в сущности. Это глубоко языческое представление — то, что человек воскрешается из мертвых. Давайте скажем, что нация воскресла из мертвых, 9 мая потому очень русский праздник, потому что в России вообще вера в воскрешение из мертвых принципиально важна. Потому что Россия много раз была на краю гибели цивилизации, много раз страдала, много раз пряталась, в свои леса, в свои болота уходила, защищалась, билась с непрошенными… Слушай, платили в 1571 году, только разбили татар крымских, мы Крыму платили дань. Ты можешь себе представить? Мы Крыму платили дань, деньги платили Крыму. Крыму! Ты можешь себе представить степень опасности, которые сегодня кажутся смешными. Но это было дико не смешно. Гирей сжег Москву. Приходил и жег Москву, хан Гирей. Но Россия, поскольку она часто стояла на краю гибели, она привыкла верить в возрождение, как в один из самых великих, системообразующих мифов. Мы должны возродиться, и мы возродимся. Это произойдет рано или поздно. И я вместе с вами в это верю. Здесь смысл 9 мая, правда же? Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Николай из Москвы. Коротко, как я жил. Я верил в коммунизм, потому что Хрущев писал: нынешнее поколение будет жить». Но он как объяснял? Он объяснял так, что Первая мировая война подарила нам единственное социалистическое государство, ну, вместе с Монголией, потом Израиль. После Второй мировой войны, которую мы выиграли 9 мая, целая братская семья социалистических государств. И красноты было на земном шаре больше, чем остального цвета, вместе с Китаем и остальными. И мы ждали коммунизм в связи с тем, что будет третья мировая война, и после третьей мировой войны капитализм рухнет, настанет всеобщее счастье. И когда мы пели «Хотят ли русские войны? Спроси у тишины…», то мы говорили: да, хотят.

С.ДОРЕНКО: Нет. Не хотят. Значит, вы служили в КГБ. Скажите, что вы служили в КГБ. У меня был друг, он жил у Воронцовского парка, на Новых Черемушках, вон там. И там три дома кэгэбэшных, знаете?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, конечно. На «Ждановской» особенно. Неважно. Хотел еще заметить. Вы помните, песня была? Дунайский подарок, кто подарил, вот эти народы, почему, мадьяр и прочее. Но все равно, несмотря на то, что тихо все и хорошо, все равно коммунизма хотелось.

С.ДОРЕНКО: Вы хотите Бернеса или кого вам поставить? «Хотят ли русские войны». Бернес, вы знаете, петь не умеет, только рассказывает.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Помните, Дубровский был, только без буквы «р», Вадим Дубовский, у него тоже есть «Хотят ли русские войны».

С.ДОРЕНКО: Он поет, да? Потому что Бернес, при всем огромном уважении к Бернесу мы понимаем, что петь он не умел ни разу. Он рассказывал все время. Бернес есть сколько хочешь, пожалуйста. Подождите, Вадим Дубовский, это какой-то современник наш. Нет, я не хочу рисковать Дубовским. Давайте проверенного Бернеса. Пусть он нам расскажет эту прекрасную песню. У меня бабуля, она певучая была, он как начнет рассказывать песню, она говорит: о, тоже автор-исполнитель, расскажет сейчас песню.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «Хотят ли русские войны»

С.ДОРЕНКО: Вот эта песня была обязательной для всех праздников. На самом деле, возвращаю вас к разговору, который мы начали прежде. В советское время основной, главный упор шел на то, что мы ни в коем случае не хотим войны. Мы в любом случае хотим только мира и все. И все песни, которые были посвящены миру, потому что «Давно мы дома не были» пелась песня, которую мы уже ставили, «Хотят ли русские войны» — это были обязательные песни. То есть мы не хотим войны, нет, не хотим. Сейчас поменялась стратагема, так сказать.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «Хотят ли русские войны?»

С.ДОРЕНКО: Прекрасно. Это еще одно подтверждение, для меня очень важное, максима, тезисы, которые мы сегодня излагали в передаче, что советские люди и мы очень по-разному воспринимаем 9 мая.

Д.КНОРРЕ: Вы говорил, что мы завидуем ветеранам, мы завидуем тому, что они герои, а мы нет. Видимо, мы тоже хотим для себя какого-то героизма.

С.ДОРЕНКО: Мао Цзэдун однажды сказал, что у каждого поколения должна быть своя большая война. Каждому поколению нужна война. Я так не думаю. Ой, не думаю. Мне кажется, 45-го хватило нам за глаза, до сих пор. Давайте подумаем. Ты родилась в 1987-м. Ты родилась через всего лишь 42 года после победы. С точки зрения исторической, что такое 42 года?

Д.КНОРРЕ: Это никто. Мои родители родились в 1955-м. Это вообще через десять лет.

С.ДОРЕНКО: О чем это говорит? Что тебя отделяет одно поколение, в сущности.

Д.КНОРРЕ: Конечно. Я очень долго общалась с бабушками… Бабушка одна блокадница.

С.ДОРЕНКО: Давай поймем простую вещь… во-первых, не каждому поколению нужна война. Во-вторых, она вообще не нужна. Но если даже исходить из теории Мао, что каждому поколению нужна война, то уж точно вот эта война накрыла так поколений на шесть, на семь, на восемь. Ни у кого не должно возникать даже мыслей о войне.

Д.КНОРРЕ: Когда я не хотела есть, у бабушки жила летом в Питере, она начинала мне рассказывать всякие разные истории про то, как они голодали, как их вывозили из блокадного Ленинграда в 43-м, какие подвиги совершала их воспитательница, которая их вывозили. Они зимой выезжали на санях, там были разные группы детей, постарше, помладше. Бабушка тогда была уже достаточно взрослая. И воспитательница, женщина, которая их сопровождала, она сидела впереди. Сначала она шла пешком, и все время сани переворачивались. И вставали, отряхивались. Она сняла с себя тулуп просто и накрыла детей, и шла практически голая, в такой мороз, это, можно сказать, вообще без всего. В платье, в валенках. И потом они плыли на корабле… Они рассказывали, как они голодали и кто как делился едой. Сразу я сметала всю кашу абсолютно. То есть это действовало беспроигрышно. И для меня это были такие детские, пускай, сентиментальные…

С.ДОРЕНКО: Постоянно на грани смерти.

Д.КНОРРЕ: Конечно. Это были сентиментальные воспоминания. Каждое 9 мая и 27 января, в день снятия блокады Ленинграда, это день со слезами на глазах.

С.ДОРЕНКО: А что мне говорят? Ножкин, «Под Ржевом….»?

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

 

Д.КНОРРЕ: Это какой-то отклик, может быть, к Твардовскому, «Я убит под Ржевом в безымянно болоте, в пятой роте, налево….»

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ

 

С.ДОРЕНКО: Я думаю, мой совет, может быть, какой-то вывод этой передачи сегодняшней заключается в том, что я прошу всех людей, преисполненных реваншистской мстительности. Ребят, я вас понимаю. Я понимаю, почему у вас реваншистская мстительность. Я даже сам готов подхватиться, потому что это заразно. Я прошу вас лечиться от этой заразы очень простым способом. Попробуйте послушать, почитать стихотворения, почитать фронтовик. Пожалуйста, обязательно почитайте фронтовик, спросите своих бабок, что прабабки рассказывали о страшном времени. И так лечитесь от мстительного реваншизма. Лечитесь.

ЗВУЧИТ ПЕСНЯ «Под Ржевом от крови трава на века порыжела»

С.ДОРЕНКО: Сегодня вот эта эстетика, поэтика — «Можем повторить, можем показать всему миру» — захватывает увлеченные умы. И я очень прошу вас, опьяненных реваншистской мстительностью, послушать реальных фронтовиков. Рядом со мной вчера на параде сидела бабуся. Она так деятельно принимала участие в параде, что время от времени вскакивала и махала танкистам рукой…

Д.КНОРРЕ: А бабуся ветеран?

С.ДОРЕНКО: Ветеран. Она была вся в орденах. Она вскакивала и вдруг махала рукой самолетам. Ей казалось, что надо махать самолетам, потому что они нуждаются в ее деятельном таком участии, старушки. А когда прошли полки, шли коробочки, знаешь, что она сказала, бабка? Сколько ж денег надо, прокормить такую армию. Я говорю: бабуся, вы правы, наверное, много. Вот это ее практический был вопрос. Но она была за них. Давайте, ребят, все-таки самих ветеранов еще спрашивать. Об ужасе войны. А не о счастье войны. Реваншисты, заткнитесь и послушайте ветеранов.

В ДВИЖЕНИИ

С.ДОРЕНКО: Мы пойдем и проживем его, этот вторник, 10 мая.