• Подъём, Сергей Доренко, 19.08.2016

    09:00 Авг. 19, 2016

    В гостях

    С.ДОРЕНКО: 9 часов 6 минут. Пятница, 19 августа. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Анастасия Оношко — ведущая этой программы. Здравствуйте, Анастасия.

    А.ОНОШКО: И Сергей Доренко. Доброе утро.

    С.ДОРЕНКО: Настя, я не помню, что там пел Тальков. Я никогда не хотел вспоминать путч. И вот сколько лет я не делаю такого 19-го числа, никакой такой особой программы по этому поводу. Что пел Тальков, ребята, кто помнит, тогда у Белого дома? Я помню, я бегал с камерой… в смысле, не с камерой, а с оператором, был на балконе рядом с Тальковым. Но не помню, что именно он пел, какую вещь.

    ПЕСНЯ «РОССИЯ» — ИГОРЬ ТАЛЬКОВ

    С.ДОРЕНКО: По-моему, вот эту «Россию» пел, но, правда, без колоколов.

    А.ОНОШКО: Давайте послушаем. Что-то уже забыла я. Сейчас, может, что-то вспомнится.

    С.ДОРЕНКО: Давай. Ну давай, ну давай. Хватить колотить-то уже. Господи помилуй, колотят и колотят. Сейчас мы его чуть-чуть… Всё-таки давайте дождёмся, когда он вдруг захочет запеть. Я помню этот день — 19-е. Всё помню на самом деле, каждый день. Меня спрашивают: «А 19-го что вы делали?» Как что? Пошёл на работу, хотя нас и запретили. Но мы пошли все на работу, провели летучку, все дела. Хотя я был в отпуске с 19-го, ты знаешь?

    А.ОНОШКО: В запланированном?

    С.ДОРЕНКО: Да, я был в отпуске. На самом деле уже неделю был в отпуске, по-моему. Или с 19-го был в отпуске, или, соответственно, с 12 августа я был в отпуске. Но 19-го, естественно, я пошёл на работу. Я не был в отъезде, и я пошёл на работу. Он будет петь или нет? По-моему, вот эту вещь он пел:

    Листая старую тетрадь
    Расстрелянного генерала,
    Я тщетно силился понять,
    Как ты смогла себя отдать
    На растерзание вандалам.

    А.ОНОШКО: А, да-да-да.

    Из мрачной глубины веков
    Ты поднималась исполином,
    Твой Петербург мирил врагов
    Высокой доблестью полков
    В век «золотой» Екатерины.
    Россия! Россия!

    А.ОНОШКО: Ну ничего-ничего, качает немножечко. Белогвардейская, конечно, песня по эстетике.

    С.ДОРЕНКО: Я тебе хочу сказать, что мне надо хорошего качества. Давай найдём хорошего качества, поставим и будем на его фоне говорить.

    А.ОНОШКО: Да нормально!

    С.ДОРЕНКО: Нет, это какое-то качество не очень хорошее. Может быть, даже клип поставим. Клип наверняка же…

    А.ОНОШКО: А был, вы думаете, клип? А был ли клип?

    С.ДОРЕНКО: Игорь Тальков… Клип? Есть клип. Конечно, был клип. Сейчас… «Всем доброго утра».

    А.ОНОШКО: Реклама какая-то с садоводом-любителем.

    С.ДОРЕНКО: Сейчас мы уберём рекламу, не волнуйся, пожалуйста. Я не люблю говорить о путче, потому что на самом деле у меня сегодня нет оценки, в сущности. Когда мне говорят: «А как бы ты сегодня оценил?» — я не знаю, как бы я оценил. Я не знаю, кто победил. Я как раз хочу искать вашей помощи. Я хочу искать… Вот.

    Ты раздражала силы зла
    И, видно, так их доняла,
    Что ослепить тебя решили.
    Россия! Россия!

    С.ДОРЕНКО: Я хочу вашей помощи искать в оценке путча, в оценке ГКЧП, в оценке победы над ГКЧП. Я хочу, чтобы вы мне помогли.

    А.ОНОШКО: Я думаю, уже выросло, Сергей, то поколение, которое, слушая нас сегодня сейчас, с трудом морщит лоб, пытается вспомнить, а что это было и кто против кого. Я так думаю. То есть в общих чертах: Советский Союз развалился и собралась какая-то часть из бывшего руководства…

    С.ДОРЕНКО: «Зачем вы поставили Азизу?» — мне говорит Sanchikson. Это не Азиза. Это Тальков, он белогвардейский, был на месте Стаса Михайлова в старое время.

    А.ОНОШКО: Представьте, что перед вами ребёнок…

    С.ДОРЕНКО: Подожди. Тальков в начале 90-х, в середине 90-х был как Стас Михайлов нынче. Его любили женщины постарше, его любили женщины от сорока и дальше, со слезой любя его. Его любили со слезой. Надо сказать, что и время было другое. Оно было политизированное, поэтому любили Талькова. А сейчас Стаса Михайлова любят. Я правильно произношу фамилию этого выдающегося гуманитарного деятеля?

    А.ОНОШКО: Не знаю.

    С.ДОРЕНКО: Нет, какой-то есть же Стас Пьеха, а Михайлов… Или Михаил? Какой-то есть любимый у бухгалтерш певец. Стас Михайлов существует? Спасибо. Я просто боялся ошибиться.

    А.ОНОШКО: У меня даже есть с ним селфи.

    С.ДОРЕНКО: Правда? Ой, как прекрасно!

    А.ОНОШКО: По-моему, он даже сюда забегал однажды.

    С.ДОРЕНКО: Слушай меня. Я хочу сказать, что было 19-го, если вы хотите узнать от человека, который всё это пережи́л… пе́режил. Я сидел у себя дома и был в отпуске, по-моему, с 12-го… не помню, с какого числа. Я был в отпуске.

    А.ОНОШКО: А Советский Союз развалился уже?

    С.ДОРЕНКО: Нет. Как же он развалился, дорогая? Он развалится только 8 декабря этого года — 1991-го.

    А.ОНОШКО: То есть мы живём, всё нормально.

    С.ДОРЕНКО: Да, мы живём ещё в августе, когда Советский Союз полным ходом…

    А.ОНОШКО: Стабильно.

    С.ДОРЕНКО: И 17 марта 1991 года, 17 марта этого года прошёл референдум, и за «оставить, сохранить Советский Союз» высказалось подавляющее большинство всех людей в Советском Союзе. Подавляющее большинство.

    А.ОНОШКО: Так. И кто у нас во главе? Ельцин?

    С.ДОРЕНКО: Шеварднадзе в конце декабря сказал, что он уходит, потому что злые силы…

    А.ОНОШКО: Из МИДа? Он тогда МИД возглавлял?

    С.ДОРЕНКО: Да-да-да. Что он уходит в конце декабря. И мы со слезой на это всё смотрели.

    А.ОНОШКО: Прошлого декабря?

    С.ДОРЕНКО: Да, прошлого декабря, абсолютно верно, 1990 года, совершенно верно. Я работаю в 1991 году в «Вестях»… А, меня выгнали, кстати говоря, с Первого канала — что случалось нередко, но в тот раз тоже выгнали. Меня выгнали с Первого канала за то, что во время литовских событий я прочитал две «тассовки» подряд, два сообщения ТАСС подряд.

    А.ОНОШКО: Одно и то же?

    С.ДОРЕНКО: Нет, разные. Там было такое. Первое сообщение ТАСС было такое: «Никто в Литве не поддерживает Бразаускаса и Народный фронт». Это первое сообщение. Второе: «Сотни тысяч людей сошлись к парламенту для того, чтобы поддержать Бразаускаса». И это был ТАСС с разницей в два часа. Когда я готовился к выпуску… Я вёл выпуск в 3 часа дня, «Новости Первого канала». И я прочитал, сказал: «ТАСС сообщает, — условно говоря, — в 12:00: “Никто не поддерживает правительство Бразаускаса”. Далее, в 14:00: “Сотни тысяч людей сошлись в центр Вильнюса, чтобы поддержать Бразаускаса”». Я прочитал просто подряд, не сделал глазом, ничего не делал — просто прочитал подряд.

    А.ОНОШКО: Всё понятно.

    С.ДОРЕНКО: Мне казалось, что это абсурдно. Меня тотчас выперли к чёртовой матери с Первого канала, и я пошёл к Олегу Добродееву тогда на «Вести».

    А.ОНОШКО: Подождите. Вы в отпуске…

    С.ДОРЕНКО: Я на «Вестях» Российского телевидения, которое с Ельциным работает.

    А.ОНОШКО: А где вы отдыхали?

    С.ДОРЕНКО: В Москве я отдыхал, на даче под Наро-Фоминском.

    А.ОНОШКО: Сидели на даче под Наро-Фоминском.

    С.ДОРЕНКО: Не совсем сидел. Ко мне приехал Колюня Конюшков в то время, одногруппник Сечина Игоря Ивановича. Сечин — известный человек?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: А одногруппник его — Колюня Конюшков, Коля, Коленька, с которым мы в Африке работали. Да и Сечин же работал в Африке. И мы сидим с Колюней. Колюня говорит: «В понедельник повези меня в португальское посольство, чтобы я визу получил». А Колюне надо было обязательно в Португалию ехать. Ну, мы оба из Анголы, с португальским языком. Я ему говорю: «Колюня, не смогу. Вот видишь, начался путч».

    А.ОНОШКО: А путч — что это такое? Расскажите, пожалуйста.

    С.ДОРЕНКО: Ты идёшь гулять с собакой. Собака будит тебя… У меня поразительное предвидение, я бы сказал. Собака случайно разбудила меня на час раньше, ровно на час раньше.

    А.ОНОШКО: Это у собаки было предвидение, а не у вас.

    С.ДОРЕНКО: Не знаю. Да, у собаки, безусловно. Я вышел гулять с собакой не ровно в семь, чтобы слушать «Эхо Москвы»… А я слушал ровно в семь всегда «Эхо Москвы», ровно в семь. Собака разбудила меня ровно в шесть, ну, без десяти шесть. Я не посмотрел на часы. Я взял транзисторный приёмничек маленький, в кулак, взял собаку и пошёл гулять к местному ПТУ, где гадила всегда моя собака.

    А.ОНОШКО: Это за городом или уже в городе?

    С.ДОРЕНКО: Нет, зачем же за городом? На Бобруйской улице. Я пошёл. Гуляю с собакой в шесть утра. Я не посмотрел на часы. Включаю приёмник — он шипит. Время идёт, мы гуляем с собакой. Он шипит. И я говорю себе: «“Эхо Москвы” отключили, что-то случилось». На самом деле ничего не случилось, «Эхо Москвы»…

    А.ОНОШКО: Просто рано.

    С.ДОРЕНКО: Просто я встал раньше. «Мама!..» — думаю я и бегу назад. «Эхо Москвы» отключили, паника у меня. Прихожу, смотрю — фигня вопрос! Время-то — десять минут седьмого.

    А.ОНОШКО: Всё работает.

    С.ДОРЕНКО: Я раньше встал. Я собаке говорю: «Ну что ж ты, сука?» Ну, она сукой и была. «Ну что ж ты, сука? — говорю я. — Ну зачем так?» Нормально всё! Дальше жду — в семь часов послушать, что «Эхо». И они говорят, что танки в городе.

    А.ОНОШКО: Почему? Если Советский Союз полным ходом…

    С.ДОРЕНКО: Когда я вчера, накануне, ехал с дачи, я видел танковые траки всюду по Киевке. Всюду танковые траки! Думаю: «Надо же… Учения какие-то или что?» Они шли из Наро-Фоминска.

    А.ОНОШКО: И дальше что вам стало известно?

    С.ДОРЕНКО: Думаю: «То ли, чёрт его знает…» Дальше поехали на работу — «Вести», на Яму, на Ямское Поле. Поехали на Яму.

    А.ОНОШКО: Приехали.

    С.ДОРЕНКО: Собрались. Там Юрка Ростов, ныне гражданин Соединённых Штатов, живущий в США, Олег Добродеев, ныне руководитель ВГТРК, и так далее. Все мы вместе там заклубились. Что делать? Придут нас арестовывать, не придут? Будут расстреливать, нет? Но главное — хватать всем камеры, операторов и нестись по городу снимать.

    А.ОНОШКО: И вы бежите снимать что, Сергей? Суть-то какая происходящего?

    С.ДОРЕНКО: Всё подряд! Танки снимать…

    А.ОНОШКО: Да это всё форма, а суть-то какая была происходящего?

    С.ДОРЕНКО: Мы понимаем, что ничего не понимаем, что арестован Ельцин.

    А.ОНОШКО: «Банду Ельцина под суд!» Видите, что мне вспоминается?

    С.ДОРЕНКО: Это совершенно другое. Арестован ли Ельцин? Мы начинаем думать, когда придут нас арестовывать. Нужно ли прятать архив?

    А.ОНОШКО: А кто? Почему?

    С.ДОРЕНКО: Мы точно понимаем, что в стране произошёл переворот. Мы точно это понимаем.

    А.ОНОШКО: В Советском Союзе.

    С.ДОРЕНКО: Да. Я помню, как мы тащим архивные кассеты в машину Юрки Ростова, в багажник, и он должен вывезти. Потом мы быстро разбираем камеры по своим багажникам все. Олег даёт команду: «Растащить всё оборудование максимально!»

    А.ОНОШКО: А смысл переворота в чём? В завинчивании гаек?

    С.ДОРЕНКО: Монтажные системы тащим по машинам, чтобы потом на квартирах выпускать репортажи. Понятно?

    А.ОНОШКО: Да, понятно.

    С.ДОРЕНКО: То есть мы понимаем точно, что нас арестуют вот-вот, потому что мы наделяли ГКЧП разумом, мы думали, что они умные. Но они не умные. Мы думали, что они нас за 15 минут переарестуют всех. Мы тащим все эти бетакамовские монтажки, всё это…

    А.ОНОШКО: А что хотели ГКЧП? Кто это?

    С.ДОРЕНКО: Послушай, я тебе говорю, что хотели мы. Мы точно понимали, что если бы мы были на месте ГКЧП, мы бы нас арестовали.

    А.ОНОШКО: Да, это я уже поняла.

    С.ДОРЕНКО: Мы растаскиваем всё оборудование…

    А.ОНОШКО: Но оказалось, что зря.

    С.ДОРЕНКО: Оборудуем несколько квартир опорных. Ну, бездетные есть сотрудники. Понятно? К детям не потащишь, чтобы потом не стреляли по детям. К бездетным сотрудникам. И готовим мгновенно сразу такие штабы, репортёрские штабы, которые будут работать тайно. Понятно, да? У кого-то у мамы (мама живёт на даче, и есть квартира), быстро там оборудуем монтажные… Туда тащим камеры, свет — всё. Быстро! За 19-е мы всё сделали. Часть из нас едет в Белый дом. Ельцин там появляется и всё это такое. Понимаешь?

    Потом — 20-е. Просыпаемся мы, всё ещё не арестованные. Мы понимаем, что путч совершили идиоты. Это 20-го утром мы точно понимаем. Я приезжаю на Яму, опять на работу: ни фига никто не арестован, никаких людей ни со штыками, ни с автоматами — ничего не происходит. Мы с Юркой Ростовым садимся в наш кабинет, и он мне говорит: «Серёжа, когда ты последний раз перечитывал про идиотов, которые 14 декабря 1825 года стояли на Дворцовой площади? Про идиотов, которых называют “декабристы”, когда ты последний раз перечитывал?» Я ему говорю: «Слушай, ну напомни, про что эта мысль твоя драгоценная, Юра». Юра говорит: «Вот декабристы встали и стояли, и с каждой минутой своего стояния они проигрывали. И через какое-то очень короткое время, сколько они постояли, стало понятно, что они идиоты. Ну идиоты! Сегодня, 20-го, — и это был первый человек, который мне это сказал, — сейчас, утром, в десять утра, во вторник, 20 августа 1991 года, я говорю тебе: ГКЧП идиоты такие же, как были идиоты декабристы. Они отстояли ночь, — он говорит, — мы с тобой не арестованы, “Вести” Российского телевидения продолжают шуровать, Ельцин на свободе».

    А.ОНОШКО: А за что арестовывать вас?

    С.ДОРЕНКО: Дальше говорит: «Слушай меня, Серёга. Если ты не едешь на съёмки, поехали отмечать победу», — 20-го, во вторник. Я говорю: «Почему, Юра?» Он: «Всё, всё! Эти идиоты проиграли. Когда ты делаешь переворот, — говорит Юра, и правильно сказал, — когда ты делаешь переворот, счёт идёт на часы, даже на десятиминутки». Условно говоря, в первую десятиминутку ты делаешь одно, во вторую десятиминутку — уже другое. Понятно, да?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Счёт в перевороте идёт…

    А.ОНОШКО: Мне прямо захотелось даже переворот как-то сделать. Мне кажется, я бы смогла.

    С.ДОРЕНКО: Абсолютно хочется.

    А.ОНОШКО: Я бы всё расписала.

    С.ДОРЕНКО: Если бы я стоял на ГКЧП… На десятиминутки. Шесть десятиминуток в часе — это означает, что шесть больших событий в часе должно быть. Шесть больших событий. Понятно, что такое переворот? Это первый сказал Юра Ростов, клянусь. Он сейчас спит у себя в Нью-Йорке, я не знаю, в Нью-Джерси, где он живёт. Он около Washington Bridge, чуть-чуть севернее. Я был у него в гостях. Он говорит: «Всё, пошли пить, пьянствовать, праздновать». Я говорю: «Юра, работы много». И поехали снимать, дальше снимать этот путч, который… Мы с Юрой ещё во вторник поняли, что всё просрали ГКЧП, потому что они не создают больших событий.

    А.ОНОШКО: Но вы так и не ответили на вопрос, что они хотели, эти ГКЧП. Вот они встали… Ну понятно, декабристы, например, хотели что? Свергнуть царя, да?

    С.ДОРЕНКО: Нет.

    А.ОНОШКО: Нет? Они хотели нового царя, другого царя.

    С.ДОРЕНКО: Они хотели конституции, насколько я понимаю.

    А.ОНОШКО: Конституции и отмены крепостного права.

    С.ДОРЕНКО: Они, вдохновлённые…

    А.ОНОШКО: Французской.

    С.ДОРЕНКО: …американской конституцией.

    А.ОНОШКО: А, американской.

    С.ДОРЕНКО: И вдохновлённые Французской революцией одновременно, они хотели чего-то подобного в России.

    А.ОНОШКО: Гуманизма какого-то.

    С.ДОРЕНКО: Гуманизма, абсолютно верно, освобождения какого-то. По-разному. Они хотели по-разному. В ГКЧП вообще не знали, что они хотят. Они просто не знали. Они идиотики.

    А.ОНОШКО: Хотели устранить то, что было, но в какую сторону идти — не понимали, видимо.

    С.ДОРЕНКО: Бездарные, абсолютно бездарные!

    А.ОНОШКО: А вы бы какую им повестку предложили?

    С.ДОРЕНКО: Я — им?

    А.ОНОШКО: Вот если арестовать. Ну, вот если бы вас…

    С.ДОРЕНКО: Каждому — виселицу. Вот моя повестка.

    А.ОНОШКО: А дальше?

    С.ДОРЕНКО: И всё. Ходил и лично выбивал бы табуретку из-под ног. Но они бездарные люди! Я бы на их месте захватывал власть до обеда в понедельник. До обеда! Всё! Уже в обед надо было сообщать о победе. Всё! Ну что за это бездари? Они же проехали… Янаев проехал всё лето. Мы же знали, что они агитируют за путч. И мы же знали, что они готовят путч. Я знал лично.

    А.ОНОШКО: Да?

    С.ДОРЕНКО: Янаев и иже с ним проехали всё лето Украину, крупнейшие обкомы, с каждым первым секретарём обкома имели разговор о том, что готовится путч. С каждым первым секретарём! Конкретно объезжали Украину, чернозёмную Россию…

    А.ОНОШКО: И Советский Союз смог бы сохраниться, если бы они были чуть умнее, расторопнее?

    С.ДОРЕНКО: Они за два месяца до путча всем объявили, что будет путч, — на уровне, конечно, верхушек, на уровне элит. Они объезжали элиты и советовались. Понятно?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Все это всё знали. Все. Мне в июне говорили: «Серёжа, тебя скоро расстреляют, потому что ты не забывай, что скоро наши придут к власти». В июне.

    А.ОНОШКО: «Наши» — кто это?

    С.ДОРЕНКО: Мне пьяный человек из КГБ звонил и говорил: «Серёнька, расстреляют тебя, идиота, скоро. Готовься!» В конце июня! И я уже знал, что Янаев ездит по первым секретарям и всем объясняет, что скоро будет путч. Все всё знали. О чём ты говоришь? Конечно! Они до обеда…

    Дальше — среда. Всё начинает обсыпаться, москвичи утопили… Это моя фраза: москвичи утопили путч в мороженом. Москвичи тащат мороженое к танкистам и топят путч в мороженом конкретно. То есть все танкисты сидят, позируют (тогда селфи не было), жрут мороженое, с девками чирикают, их закармливают, никакой войны не будет — всё хорошо. Всё. Армия в тот раз была утоплена в мороженом просто, понимаешь. На этом — всё.

    Я хожу по Белому дому с криком: «Дайте мне противогаз! Мне надо тёще лак менять на паркете. Дайте мне противогаз!» И там ещё были такие романтики, которые: «Здесь война против коммунизма и большевизма!» — ещё что-то такое. И на меня смотрели: «Вы циник, Сергей. Вы циник!» Я говорю: «Ну, в каком-то смысле будешь циником, когда паркет надо циклевать и лаком вскрывать. Дайте мне противогаз!» — «Он последний у нас остался», — мне говорит в подвале Белого дома какой-то чел. Я говорю: «Ну, вы же корреспонденту “Вестей”, ведущему и политобозревателю “Вестей” не откажете?»

    А.ОНОШКО: В милости.

    С.ДОРЕНКО: Я был известен, потому что я освещал Новоогарёвский процесс в этот момент, каждый день был мой репортаж с Новоогарёвского процесса. Понятно?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Ну, перед этим, в июне. Поэтому они меня все знали.

    А.ОНОШКО: Слушайте, а когда Советский Союз развалился?

    С.ДОРЕНКО: Противогаз дали в результате, и я действительно циклевал паркет в нём. Ну, потому что мы ждали газовой атаки, ещё что-то такое. Эта романтика, эта вся фигня, вот это вот всё… Потом, двадцать… какого? В четверг начинается песнопение — «Россия!», вот эта вся фигня. И потом мы делаем фильм быстро, две десятиминутки, Слава Флярковский и я — первые. Олег Добродеев сказал: «Мы будем первыми». И мы первые сделали документальный фильм. Ну, он такой рыхлый и всё такое, монтировать было некогда.

    А.ОНОШКО: Небось его можно и сейчас в интернетах найти?

    С.ДОРЕНКО: Да вчера я выложил в Twitter его, свой кусок — восемь с чем-то минут. Я вчера выложил.

    А.ОНОШКО: Да, я видела. Я думала, что это программа, а не фильм.

    С.ДОРЕНКО: Монтаж ужасный. Я извиняюсь за монтаж, потому что монтировала Любка… Она кричала, что так нельзя монтировать, а я её за локти сзади схватил один раз. И просто катом всё подряд, видео лилось катом просто.

    А.ОНОШКО: А Советский Союз, оказывается, 26 декабря…

    С.ДОРЕНКО: «Дай я перебивку поставлю». А я её за локти сзади скрутил вот так и держу. «Нет, — говорю, — гадюка! Вот так будем монтировать». А?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Что?

    А.ОНОШКО: Я говорю: 26 декабря Советский Союз развалился, буквально через несколько месяцев.

    С.ДОРЕНКО: Ну, развалился. Уже никому не интересно было, что он развалился. Скажите, пожалуйста… Таким образом, я был против ГКЧП, ждал, что меня ГКЧП арестуют. Я думаю, что они идиоты, потому что они меня не арестовали. Они должны были меня арестовать. И не только меня, а начать с Ельцина, потом «Вести» Российского телевидения, безусловно, нас всех арестовать. Ни фига они это не сделали. Ну придурки просто! Разговора нет.

    Ну так вот, хорошо. Давайте проголосуем. Вот всё, что вы знаете о путче, вот об этом путче диковинном. Давайте проголосуем. Вы тогда бы… Потому что Ленинградец говорит, что он тогда был в детстве. Ленинградец, в детстве вы были?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Ну, это вас извиняет до известной степени, хотя я не считаю это алиби. Что значит «в детстве»? Вы тогда… Нет, сегодня.

    А.ОНОШКО: Что сегодня?

    С.ДОРЕНКО: Вы сегодня сочувствуете скорее путчу или Ельцину, ГКЧП или анти-ГКЧП? Давай…

    А.ОНОШКО: Сейчас начнётся трансляция ощущений старших.

    С.ДОРЕНКО: Вы сочувствуете сегодня скорее ГКЧП — 134-21-35; скорее анти-ГКЧП, Ельцину и так далее — 134-21-36. Вы скорее сегодня сочувствуете ГКЧП — Янаеву дрожащими руками и всем этим придуркам, которые не умеют даже путч нормально сделать, господи помилуй? Идиотики! 134-21-35 — вы сочувствуете скорее ГКЧП. Вы сочувствуете скорее Ельцину и анти-ГКЧП — тем, кто боролся с ГКЧП? Потом концерт был — в четверг, насколько я понимаю. В четверг выходили все на балкон со знаменем. И, по-моему, Немцов Боря выходил тогда. Что-то я не помню… Он же совсем маленький ещё был, ему же ещё только предстояло стать губернатором нижегородским, но почему-то он мне запал тоже визуально.

    А.ОНОШКО: И быть застреленным у Кремля…

    С.ДОРЕНКО: Да. Бурбулис и всякие удивительные люди. Полторанин, Бурбулис — вот такие люди, которые выходили тогда на балкон. И я клубился на балконе тоже, смотрел на эту толпу, снимал её и всё такое. Вы скорее за ГКЧП — 84 процента у меня сейчас. Вы против ГКЧП, за Ельцина — 16… 17 процентов. Ребята, я сейчас остановлю голосование, потому что у меня действительно сотни человек. 83 на 17. 83 процента симпатизируют ГКЧП. Вернёмся к обсуждению после новостей и обзора печати. Новости.

     

    НОВОСТИ

    ОБЗОР ПРЕССЫ

     

    С.ДОРЕНКО: 92-й пишет: «Никому не сочувствую. Воры были против импотентов. Знал бы — не стоял бы ночами у Белого дома», — говорит 92-й. Вы знаете, я, наверное, был весёлый циник. Я не стоял ночами у Белого дома. Ну и нафиг бы он мне сдался? Я говорю, первый день мы ждали, что нас арестуют, и прятали оборудование. Ну и снимали, конечно. Снимали, снимали, снимали, ездили по Москве. А на второй день мы сказали, что эти импотенты — идиотики, и что всё, на этом закрылось, и стали даже назад уже почти привозить оборудование. У меня была полная машина этого самого… кассет архивных и так далее, я наложил себе, чтобы упрятать. И я уже начал думать, что пора их уже разгружать назад на Яме, на Ямском Поле. Всё уже, идиотики не сумели — значит, они уже и не сумеют.

    «Горбачёва называют подлецом, но Ельцин был гораздо хуже. Достаточно вспомнить Березовского, Бурбулиса и так далее». Вы неправильно… у вас смешалось, каша в голове, дорогой 26-й. Березовского тогда не было на арене вообще никак, в 1991 году. Березовского не было, вы это придумали. Березовский впервые появляется в новостях в августе 1994 года, когда его взрывают. Его в августе 1994 года взорвали, машину, около «Павелецкой» — и вот тогда он впервые появляется в новостях. Как он мне рассказывал, «по лицу стекает фарш из мяса шофёра». То есть шофёра в фарш разорвало, а Березовского обожгло страшно (ему же кожу меняли). И по этой обожжённой коже, опалённой, стекает фарш из мяса шофёра.

    «Вы не боитесь рассказывать об этом сейчас всем?» — говорит Константин. А что значит «боюсь»? В каком смысле?

    А.ОНОШКО: О чём?

    С.ДОРЕНКО: О чём всем? О чём я не боюсь?

    А.ОНОШКО: На всякий случай. Вдруг вас…

    С.ДОРЕНКО: Константин, дело в том, что моё всё творчество абсолютно известно. Я не могу ни бояться, ни не бояться. То есть абсолютно известно, что и какого числа я говорил, понимаете. Ну не знаю. «Если ГКЧП не смог взять власть, то насколько они способны были управлять страной?» — говорит Михаил. Да абсолютно не способны.

    А.ОНОШКО: Там проблема была в том, что никто уже был не способен ничем управлять, я так понимаю, ни в одном лагере.

    С.ДОРЕНКО: Абсолютно. Никто ничем не управлял. «Обещая всех благ, одни беспощадно и многообразно грабят других. Сволочи! — говорит 27-й, который пишет. — И вы, Сергей, это прекрасно понимаете. Очень тревожно, потому что Горбачёв сдал и предал не только СССР, но и Россию тоже». Я не верю в то, что Горбачёв что бы то ни было сдал или предал. Горбачёв бросил вожжи? Ну да, Горбачёв бросил вожжи. Ничего не сдал, ничего не предал, никогда. Он бросил вожжи действительно. Он знал о готовящемся путче (он не мог не знать о готовящемся путче), но он бросил вожжи. Ну да. Ну, он много раз… И вообще это способ горбачёвский управлять — бросив вожжи. Ну, так бывает, некоторые люди…

    Ну так вот. «Доренко, как ты можешь говорить так плохо о ГКЧП? Тебе Союз дал образование, дал тебе кем есть сейчас», — 20-й. Не думаю, что Союз дал мне. Союз сделан моими предками. Союз сделан моим одним дедом, вторым дедом. Что значит «Союз дал»? А сколько Союз взял? Например, жизни забрал. Всё нормально, мы квиты.

    А.ОНОШКО: В конце концов, люди учатся сами.

    С.ДОРЕНКО: С Союзом мы квиты. И всё у нас хорошо с Союзом. Ни у Союза ко мне нет претензий, ни у меня к Союзу. Я Союз не обвиняю. Он хороший, милый и прекрасный. «Это место моей юности». Ну и прекрасно. А почему я должен? Но я надеюсь, и Союз ко мне не пристаёт тоже. А? Союз сам загнулся. И что теперь делать? Тем не менее, 83 процента нашей аудитории за ГКЧП, и 17 — против.

    А.ОНОШКО: Вот это да…

    С.ДОРЕНКО: Мне интересно послушать тех, кто будет аргументировать. Пожалуйста, аргументируйте. При этом Настя говорит: «Но есть же люди, которые слышали об этом только от отцов». Я прошу позвонить людей… Какой нам нужен возраст? Ну, скажем…

    А.ОНОШКО: Мой возраст — до сорока.

    С.ДОРЕНКО: До сорока. Ребята, звоните только те, кто до сорока, чтобы здесь не было сражения старых пердунов (в хорошем смысле), чтобы здесь не было реваншистских старых пердунов. Мы говорим только с теми, кто до сорока. Нам интересно ваше мнение, потому что я думаю, что голосовало очень много людей до сорока.

    А.ОНОШКО: Кто сам ещё не особенно осознавал в пятнадцать лет, что происходит.

    С.ДОРЕНКО: Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Мне 34 года.

    С.ДОРЕНКО: Скажите, а вы были бы за ГКЧП или против?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Против.

    С.ДОРЕНКО: Против. Почему? Вот обоснуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Во-первых, как вы и говорите (и у меня было такое же ощущение, мне тогда было семь-восемь лет): трясущиеся руки, какие-то старые неприятные люди, и против них новый Ельцин на броневике.

    С.ДОРЕНКО: Да, расхристанный такой весь он был. Знаете, у него непокорные пряди какие-то. Да-да-да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это было модно, мне кажется.

    С.ДОРЕНКО: Эстетически правильнее был Ельцин, сто процентов.

    А.ОНОШКО: Вы на фотографии этих гэкачепистов посмотрите. В серых костюмах…

    С.ДОРЕНКО: Гунявые какие-то ушлёпки с дрожащими руками, абсолютно.

    А.ОНОШКО: Да. А лица, как из журнала «Крокодил». Вот прямо как карикатура живая.

    С.ДОРЕНКО: Да. Гунявые ушлёпки, абсолютно ужасные — с точки зрения эстетической. Алло. Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Мне 31 год.

    С.ДОРЕНКО: Вы бы были за ГКЧП или против?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Против.

    С.ДОРЕНКО: Против тоже. Поясните — почему.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Даже вот помню сейчас, мне было лет шесть, я смотрел телевизор, выступление… Был такой человек, по-моему, Хасбулатов.

    С.ДОРЕНКО: Был.

    А.ОНОШКО: Он был спикер парламента.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У него такой противный голос был.

    А.ОНОШКО: (Перекривляя.) Ну ладно, противный. Вас много, а я один.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот так он разговаривал.

    А.ОНОШКО: Да, и голова набок немножечко.

    С.ДОРЕНКО: Да, да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я был даже на митинге за Ельцина, помню, в шесть лет с мамой ходил, что-то там какие-то газеты даже раздавали, и какая-то такая движуха.

    С.ДОРЕНКО: К Белому дому?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, не к Белому дому.

    С.ДОРЕНКО: Скажите, пожалуйста… Ну хорошо, а ваши родители? Ведь многие люди были за Ельцина вначале, и в 1990-м в особенности, и в 1991 году, в 1989-м даже, а затем разочаровались в этом господине. Ваша мама прошла такой путь к разочарованию?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет. Вот она — нет. А отец скорее разочаровался.

    С.ДОРЕНКО: Разочаровался?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну да. Он такой больше любитель брежневской эпохи. А мама — как бы она больше такая: всё, что ни происходит, всё к лучшему. Грубо говоря, за будущее.

    С.ДОРЕНКО: Ну, в общем, да. Смотрите, как много всего. Например, вымерли мамонты — это же к лучшему? Ну, я имею в виду, если посмотреть большой горизонт временной.

    А.ОНОШКО: Неизвестно. Всё-таки жалко.

    С.ДОРЕНКО: Нет, большой. Если посмотреть большой временной горизонт.

    А.ОНОШКО: Большой горизонт нас сдует с планеты Земля. Я, как Путин, в большом горизонте не могу.

    С.ДОРЕНКО: Большой горизонт заключается в том, что ГКЧП оказались неумехами. Исчезли динозавры… Вот я сейчас перечисляю события за последние 65 миллионов лет. Исчезли мамонты. Ещё что? Ну, там какие-то были ещё события более или менее.

    А.ОНОШКО: А кто-то появился. Люди…

    С.ДОРЕНКО: Кто-то появился. Млекопитающие, гоминиды и так далее. 73-73-948. А вы бы были за ГКЧП или против? Мы говорим с людьми до 40 лет.

    А.ОНОШКО: Детская правда сейчас.

    С.ДОРЕНКО: Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Меня зовут…

    С.ДОРЕНКО: А сколько вам? Вам семьдесят? Сколько вам лет?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мне 34 года.

    С.ДОРЕНКО: Что-то такой у вас основательный голос. Наверное, вы курите на улице в зимнюю пору на ветру. Прошу вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Курить бросить лет десять назад. Мне тогда, Сергей, было тоже где-то девять лет, десять мне должно было исполниться в декабре. И я хочу сказать, что… Тогда, конечно, я ничего не думал, но сейчас я тоже был бы против ГКЧП.

    С.ДОРЕНКО: Вот видите? Хорошо, а кто проголосовал «за»? Вот у меня 83 процента проголосовало «за».

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Не знаю. Моя тётя была бы, наверное, «за» — пенсионерка, которой сейчас восемьдесят.

    С.ДОРЕНКО: Ну это удивительно!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, это было тогда, конечно.

    С.ДОРЕНКО: Спасибо, спасибо. Слушайте. Знаете, что я хочу? Я хочу вас теперь удивить. Пожалуйста, а теперь — старые пердуны (в хорошем смысле, я никого не хочу обидеть). Сейчас должны пройти… Охая и ахая, шаркая тапочками и попукивая, идут ветераны подоходного налога, товарищи! Ветераны подоходного налога! Всё, молодые уже не звонят, наоборот. Сейчас нам нужен какой-то паноптикум, пожалуйста. Где-то поскрипывая… Да, здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуй, Серёжа.

    С.ДОРЕНКО: Да, привет!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я это… Как сказать? Я не старый пердун, но я за ГКЧП.

    С.ДОРЕНКО: Ну почему?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот объясняю.

    С.ДОРЕНКО: Давайте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Знаете, почему я за них?

    С.ДОРЕНКО: Нет. Откуда же мне знать?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Потому что, если бы они взяли власть, сейчас не было бы вот такого бардака, не было бы войны. Мы ели бы два сорта колбасы из чистого мяса, мы пили бы чистый лимонад, не пепси-колу, которая сейчас…

    А.ОНОШКО: А какой войны не было бы?

    С.ДОРЕНКО: Какой? Сирийской?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да даже с братской Украиной. И сирийской.

    С.ДОРЕНКО: Ничего не было бы.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Не знаю, террористы, северокавказцы…

    А.ОНОШКО: Мир бы был.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Не было бы!

    С.ДОРЕНКО: Но как бы они сохранили, вот мне интересно? Экономика валилась, рушилась.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет-нет.

    С.ДОРЕНКО: А как?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот при Брежневе как мы жили?

    А.ОНОШКО: А как мы жили при Брежневе?

    С.ДОРЕНКО: Но это же не волшебство, у них же не было палочки волшебника.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мы жили спокойно. Лёня ходил, всех целовал. Мы жили нормально.

    С.ДОРЕНКО: Мы жили нормально на прошлом подъёме нефти.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Все говорят «коммунисты воровали». Ну, коммунисты копейками воровали. А сейчас вагонами воруют — и никто не сидит.

    С.ДОРЕНКО: Это правда. То, что вы говорите, верно. Но мне кажется, что не существовало ресурса.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Лучше бы пусть они копейками воровали, но мы жили бы нормально.

    С.ДОРЕНКО: Ребята, ребята, подождите, давайте остановимся и давайте скажем следующее. Представьте себе, что падает, например, самолёт. Например, он падает с 10 километров. Он сразу падает? Не сразу падает.

    А.ОНОШКО: Он, планируя, падает.

    С.ДОРЕНКО: Отчасти — да. Клюёт иногда так носиком, а потом снова выравнивается. Клюёт носиком — выравнивается. И вот он падает с 10 километров.

    А.ОНОШКО: И говорят: «Нормально же летели».

    С.ДОРЕНКО: Да. Нормально же летели, нормально ходили в туалет.

    А.ОНОШКО: Чай нам давали.

    С.ДОРЕНКО: Чай давали, кино показывали в самолёте, пели песни, взявшись за руки все вместе. Правда же? «Сняла решительно пиджак наброшенный». Советские песни пели. Правда же? Всё же нормально летело — а потом самолёт начинает падать. И вдруг в 2 километрах от земли (он с 10 километров падает) садятся какие-то дяди из бизнес-класса и говорят: «Мы объявляем ГКЧП!»

    А.ОНОШКО: Ну, может быть, они повели бы нас по китайскому пути…

    С.ДОРЕНКО: Вопрос! Почему вы думаете, что они бы вырвали самолёт? Ну почему вы думаете, что они вырвали бы самолёт? Я понимаю, как вы любите Советский Союз. Я это понимаю. Вы любите Советский Союз, как воспоминание о здоровой печени.

    А.ОНОШКО: Вы любите собственную жизнь просто, и всё.

    С.ДОРЕНКО: Воспоминание о здоровой печени, воспоминание о детском смехе каком-то, воспоминание о холодных щёчках одноклассниц с морозца, которых вы целовали, кувыркаясь в снегу.

    А.ОНОШКО: Полированная стенка с хрусталём перед Новым годом…

    С.ДОРЕНКО: Всё это круто. Девочки с холодными щёчками, которых вы поцеловали. Я понимаю это. Но, ребята, почему вы думаете, что это, если оно всё равно уже падало, почему оно должно было сохраниться? Вы можете понять? Я не понимаю. Вы выдумываете эту жизнь, понимаете. Её нет. Её не было. Всё. Её не было в тот момент уже, когда…

    ПЕСНЯ «РОМАШКИ СПРЯТАЛИСЬ» — ОЛЬГА ВОРОНЕЦ

    С.ДОРЕНКО: Когда начался ГКЧП, самолёт уже падал. Он не мог не упасть. Он уже всё равно падал. Вот это — советская жизнь.

    А.ОНОШКО: А кто это?

    С.ДОРЕНКО: Советская жизнь. Мы не знаем, как зовут эту певицу. Да и наплевать, как её зовут. Наплевать, как её зовут! Её зовут Динозавр Динозаврыч, но у нас сейчас вопрос не в этом.

    А.ОНОШКО: Моя бабушка очень любила…

    С.ДОРЕНКО: Это советская жизнь. Давайте кончайте! В хорошем смысле. Ну, я имел в виду… Это советская жизнь:

    Сняла решительно пиджак наброшенный,
    Казаться гордою хватило сил.

    С.ДОРЕНКО: Из всех окон это доносилось, из всех окон одинаково. Счастье было!

    Ему сказала я: «Всего хорошего!»
    А он прощения не попросил.

    А.ОНОШКО: Я, кстати, продолжения не знала.

    С.ДОРЕНКО: Салат оливье. Сырокопчёная колбаса, дорогая моя.

    А.ОНОШКО: Не было никакой сырокопчёной колбасы, не рассказывайте!

    С.ДОРЕНКО: Была. На Новый год была, в Москве была.

    А.ОНОШКО: На Новый год, да, в Москве, по праздникам в гостях.

    С.ДОРЕНКО: Была на Новый год в Москве. Хорошо, варёная. Варёная идёт в оливье. Зелёный горошек венгерский…

    А.ОНОШКО: Сесть поближе к грибам! У вас была такая задача — сесть за стол поближе к грибам?

    С.ДОРЕНКО: К грибам?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Или передвинуть грибы.

    А.ОНОШКО: Я всегда просто выбирала место поближе.

    С.ДОРЕНКО: Значит, смотри, дело не в этом. Вот эта песня, обязательно салат оливье, пусть с варёной колбасой, не проблема, не очень жирной, хорошей. Понятно, да?

    Ромашки сорваны, завяли лютики,
    Вода холодная в реке рябит.
    Зачем вы, девочки, красивых любите?
    Одни страдания от той любви!

    С.ДОРЕНКО: Сейчас скажу… С сыром сверху мясо, говядина с сыром сверху.

    А.ОНОШКО: По-французски. С майонезом.

    С.ДОРЕНКО: По-французски — с майонезом и сыром. И из духовки.

    А.ОНОШКО: И сосиски одного сорта — не надо мучиться.

    С.ДОРЕНКО: Нет, сосиски на праздник никто не давал, не надо врать.

    А.ОНОШКО: Нет, не на праздник.

    С.ДОРЕНКО: Сосиски никто не давал. Дальше. Мясо с картошкой для дяди Феди, который много жрёт и сожрёт весь стол, если не приготовят мясо с картошкой отдельно. Отдельно ещё мясо с картошкой для какого-нибудь ненасытного бугая, которого посадят в отдельный угол, чтобы он не жрал деликатесы. Может быть, чуть-чуть кеты, такой пахнущей…

    А.ОНОШКО: Какой кеты? Вы что-то фантазируете.

    С.ДОРЕНКО: Я умоляю! Чуть-чуть кеты, пахнущей прогорклой бочкой.

    А.ОНОШКО: Фантазируете вы, не было этого. Хватит.

    С.ДОРЕНКО: Холодец обязательно. Холодец.

    А.ОНОШКО: Куриные наборы.

    С.ДОРЕНКО: Холодец обязательно. Обязательно холодец. И Воронец. Действительно зовут Воронец эту даму прекрасную. Слушай, я тебе говорю: это Советский Союз. Мне говорят: «Если бы ГКЧП было бы, сохранили бы Советский Союз». Это неправда, неправда, неправда!

    А.ОНОШКО: Надо дома устроить вечер исторической ретроспективы.

    С.ДОРЕНКО: Подожди, не то включил.

    А.ОНОШКО: Толкунова.

    С.ДОРЕНКО: Тихо!

    ПЕСНЯ «ЛЮБОВЬ — КОЛЬЦО» — ВАЛЕНТИНА ТОЛКУНОВА

    Любовь — кольцо,
    А у кольца
    Начала нет
    И нет конца!
    Любовь — кольцо!

    С.ДОРЕНКО: «Икра». Какая икра? В Комсомольске-на-Амуре икра. В Хабаровске икра. В Петропавловске-Камчатском…

    А.ОНОШКО: Нет, ну почему? Две икринки. И хвостик банана.

    С.ДОРЕНКО: На Сахалине икра. Ни фига тут не было икры особо. Ну, в Москве немножко была. Вот вам Советский Союз.

    Ты поплавай по реке,
    Песня кругосветная
    Про зелёные глаза
    И про разноцветные!

    С.ДОРЕНКО: «Давайте потанцуем!» Обязательно в какой-то момент…

    А.ОНОШКО: Выключается свет.

    С.ДОРЕНКО: Нет, ну это потом уже, и в молодёжных компаниях.

    Любовь — кольцо,
    А у кольца
    Начала нет
    И нет конца!
    Любовь — кольцо!

    А.ОНОШКО: А во взрослых, кстати, что было? Просто «Петя, больше не надо! Петя, не надо!»? Или как там? «Вам хватит!»

    С.ДОРЕНКО: Не так, не так. Едят и много тостов. «Ну давайте. Ну сколько можно? Давайте тост. Ну давайте!»

    А.ОНОШКО: А когда женщины начинают…

    От себя не убегай —
    Никуда не денешься!
    Что же ты, моя печаль,
    Пополам не делишься?

    С.ДОРЕНКО: Каждые три минуты тост сначала — первые пять рюмок. Потом — пореже.

    А.ОНОШКО: А потом что?

    С.ДОРЕНКО: А потом кто-то из бабок говорит: «Ну давайте петь!» И поют «пиджак наброшенный», вот эту предыдущую, Ольгу Воронец.

    А.ОНОШКО: Я вот уже этого не застала.

    С.ДОРЕНКО: А когда потом уже пошла Толкунова… Пошла Толкунова:

    Любовь — кольцо,
    А у кольца
    Начала нет
    И нет конца!
    Любовь — кольцо!

    А.ОНОШКО: Мужчины идут курить на лестничную площадку.

    С.ДОРЕНКО: Нет, мужчины идут курить, но ты останавливаешь их лукавым взором и говоришь: «Давайте потанцуем».

    А.ОНОШКО: Да ну, разве танцевали?

    С.ДОРЕНКО: «Ну, мы с тобой. А?»

    А.ОНОШКО: Мне кажется, нет. Мне кажется, «Коля, хватит!», а потом увести домой.

    С.ДОРЕНКО: Кого?

    А.ОНОШКО: Еле стоящего на ногах мужа какого-нибудь. Нет?

    С.ДОРЕНКО: О чём ты говоришь?

    А.ОНОШКО: Нет? Я не знаю.

    С.ДОРЕНКО: Нет-нет-нет, не надо выдумывать.

    А.ОНОШКО: Или кто-то бежит с такой рубахой-пузырём на спине за водкой, которую ещё продавали ночью, сколько хочешь.

    С.ДОРЕНКО: Трёхлитровая банка чёрной икры в 1973 году у кого-то была.

    А.ОНОШКО: Как хочется в машину времени!

    С.ДОРЕНКО: Товарищи дорогие, конкретно в 1973 году, могу сообщить вам, я жил в Комсомольске-на-Амуре и переехал в Переясловку Хабаровского края. Действительно была не одна трёхлитровая банка, а много трёхлитровых банок, но красной икры — красной, не чёрной. Чёрная началась, когда мы переехали на Каспий. Куда переехал — такую икру и жрёшь. Ты не можешь жрать икру, которой нет в этой местности. Ты жрёшь ту икру, которая есть.

    А.ОНОШКО: А кто-то выедает икру из корюшки.

    ПЕСНЯ «КУКУШКА» — ВАЛЕНТИНА ТОЛКУНОВА

    И, вздыхая, жалуется нежно:
    — Посиди, поплачь со мной, сестрица.
    Милый мой жалел меня немного…

    С.ДОРЕНКО: Что это?

    А.ОНОШКО: Это уже современная какая-то.

    С.ДОРЕНКО: Я хочу наконец довести вас до оргазма!

    А.ОНОШКО: Что это за драм-машина у них?

    Изменяет мне и не стыдится.
    У меня на сердце одиноко…
    У меня на сердце одиноко…

    А.ОНОШКО: «Изменяет мне и не стыдится»?

    С.ДОРЕНКО: Кто-то, да. Кто-то изменяет и не стыдится.

    — Может быть, ещё не изменяет, —
    Тихо ей ответила подружка…

    А.ОНОШКО: Слушайте, какой разврат!

    С.ДОРЕНКО: Да! В Советском Союзе. А комсомолочки трахались постоянно! О чём ты говоришь? Что ты говоришь?

    А.ОНОШКО: Сергей, а у меня дети сейчас…

    С.ДОРЕНКО: А для чего же комсомольский актив собирался? Там дым стоял! Дым стоял!

    А.ОНОШКО: У меня дети сейчас иногда радио крутят, и я слышу какую-то песню: «Раз легли, разделись, то давай». Я каждый раз пытаюсь выключить и думаю: что за разврат? А оказывается, в то время было ещё хуже.

    С.ДОРЕНКО: Комсомольский актив собирался — пьяный мат и трах постоянный! Дым стоял до неба! Ты что? Ну зачем? Ну конечно! Ты просто не знаешь советской жизни. Ты не знаешь советской жизни. Но ты не была комсомольской активисткой. Сейчас в этом смысле сплошная девственность.

    А.ОНОШКО: И разборчивость.

    С.ДОРЕНКО: Раньше женщина была товарищем, женщина считалась ровнёй мужчине… ровней.

    ПЕСНЯ «Я ДЕРЕВЕНСКАЯ» — ВАЛЕНТИНА ТОЛКУНОВА

    Я помню, прошлым летом, ты мимо проходил.
    Зачем теперь заметил, со мной заговорил?
    А нынче до рассвета хмелеешь без вина,
    И я на всё на это сказать тебе должна:

    Я ж деревенская, я деревенская,
    Ты не смотри вокруг, ты погляди сюда.
    И спеть смогу, и сплясать смогу,
    А полюблю кого — так навсегда.
    Ох, доля-дроля, ох, доля-дроля,
    Моя такая доля, полюблю так навсегда!

    С.ДОРЕНКО: Понятно? С вами невозможно остановиться! Невозможно! «Мы в Узбекистане ели икру сазана по-корейски — в перце красном». Конечно, икра соответствовала местности. Когда я жил в Комсомольске-на-Амуре, мы жрали в невероятных количествах красную икру. Затем, когда я жил на реке Уссури — Кия и Хор там впадают в Уссури, вы знаете, где Путин имеет обыкновение окольцовывать тигриц, вот я же жил ровно в этом районе имени Лазо, — конечно, ели красную икру в страшных количествах абсолютно. В страшных количествах! Можно сказать, просто до каких-то невероятных отравлений белком. Потом, когда уже переехали на Каспий, пошла чёрная. Ну как же? Она же не может всё время идти красная? Соответственно, я же переехал — пошла чёрная икра. Соответственно, куда переехал — такая и икра. Не надо спорить.

     

    В ДВИЖЕНИИ

     

    С.ДОРЕНКО: Товарищи, мы вернёмся после десяти. Я уже про вас всё понял. «Комсомольские групповухи — это единственное тёплое воспоминание», — говорит Владимир. Комсомольские групповухи — конечно! А? Они были щедрые — комсомолочки.

    А.ОНОШКО: Не хотели замуж?

    С.ДОРЕНКО: Они хотели замуж, но им свойственен был взгляд такой мужской. То есть для того, чтобы быть по-настоящему активной комсомолкой, женщина должна была стать на позицию мужчин: «Ну что, ребята, по рюмочке?» — вот такое. Как бы она должна была стать своим парнем.

    А.ОНОШКО: Сигарета, матерок…

    С.ДОРЕНКО: Сигарета, матерок, рюмочка, туда-сюда, да, чуть-чуть. Да, да, да. Ну и что? Слабости, слабости мужчин — совать куда-то. «Ну давайте, нормально всё. Нормально! Ну давай, наддай! Ну наддай!» А? (Смеётся.) Русский Дятел: «Ребята, я угораю!» «Героин и херши-кола». Нет-нет! Пепси-кола появилась в 1980 году, вы знаете, с Олимпиады. А перед этим — сигареты «Союз Аполлон». Мы всё время очень провинциально заискивали перед Америкой, будучи советскими людьми. Мы заискивали перед Америкой. Мы искали их дружбы, начиная с 70-х, начиная с «Союз — Аполлон».

    А.ОНОШКО: А соцлагерь, «Родопи»?

    С.ДОРЕНКО: Соцлагерь мы презирали, «Родопи» презирали, всё это дерьмо, полуненабитые сигареты. Дрянь полная! Нет, мы любили Америку по-настоящему. Конечно, искали её дружбы, заискивали всяко.

    А.ОНОШКО: «Союз — Аполлон» был такой попыткой протянуть руку, да?

    С.ДОРЕНКО: Да-да-да. И сигареты соответствующие были хорошие.

    Хорошо, 4 балла — Москва. Я должен вам сообщить, что 4 балла — Москва. И так себе… ничего себе. Волоколамка стоит, но не так, как обычно. Самые плохие места — шоссе Энтузиастов и Кузьминки, Волгоградка, вот здесь. Самые плохие места в Москве на эту минуту. Более или менее рассеивается на юге МКАДа, хотя всё равно красных стрелок там довольно много. Новости.

     

    НОВОСТИ

     

    С.ДОРЕНКО: 10 часов 5 минут. Пятница, 19 августа. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Анастасия Оношко — ведущая этой программы. Здравствуйте, Анастасия!

    А.ОНОШКО: И Сергей Доренко! Доброе утро!

    С.ДОРЕНКО: А почему ты так: Доренко́? Мы что, переехали во Францию? Спокойно, дорогая!

    ЗВУЧИТ «ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО»

    А.ОНОШКО: Как же они ногами-то стучат, ужас!

    С.ДОРЕНКО: Просто у них засаленные пятки.

    А.ОНОШКО: И носочки.

    С.ДОРЕНКО: Они засалились, прилипают.

    А.ОНОШКО: Нет, всё-таки это красиво очень. Я тоже так хочу.

    С.ДОРЕНКО: Никогда у меня не было балерины! Никогда. Негритянки и балерины. Недоработочка.

    А.ОНОШКО: Езжайте в Петербург.

    С.ДОРЕНКО: Ну, я уже не собираюсь догонять. Я просто говорю, что у меня никогда не было балерины и негритянки.

    А.ОНОШКО: Зачем вам эти железные мускулы?

    С.ДОРЕНКО: Гимнастка была один раз. В Петербурге, кстати. Настоящая гимнастка.

    А.ОНОШКО: Я поняла, Сергей. Настоящая, да. Я не спорю. Конечно, настоящая.

    С.ДОРЕНКО: Международного класса. Зачем ты смотришь так внимательно? Что ты хочешь увидеть новое? Она вперилась взглядом!

    А.ОНОШКО: Я давно не видела, как они танцуют замечательно.

    С.ДОРЕНКО: Ну зачем?

    А.ОНОШКО: А мы в детстве очень хотели. Мы выстраивались в четвёрки и танцевали в школе.

    С.ДОРЕНКО: Мой вам комментарий, пожалуйста. Вбейте, пожалуйста, его в качестве гвоздя потом себе в затылок, пожалуйста, аккуратненько. Мой комментарий заключается в следующем. Советский Союз был по-своему прекрасен, наверное, может быть, когда-то. Это было связано с вашей юностью или с детством, неважно, либо с детством тех, кто имеет на вас влияние — например, ваших родителей. Родители ваши вам рассказывали, потому что это была их юность. Юность всегда прекрасна, действительно прекрасна. В молодости, как вы знаете, чувствуешь всё время какой-то подъём, паришь.

    А.ОНОШКО: Ещё всё впереди.

    С.ДОРЕНКО: Абсолютно. Ну вот, слушайте. Дальше… «Жена слушает и мотает на ус». Ну, я говорю о студенческих годах и об Африке, Харьковчанин.

    А.ОНОШКО: Сейчас жена тоже напишет, что у неё не было никогда артиста балета и негра.

    С.ДОРЕНКО: Слушай меня. «Езжайте на Беляева, там много негритянок». Это Илья. Из геологоразведочного или из Университета дружбы народов, Илья, скажите мне, пожалуйста? Значит, смотрите… «В Сокольниках презентация пепси-колы была во время Молодёжного фестиваля». Ну, может быть. Я знаю, что в основном всё-таки пепси-кола пошла на Олимпиаде, самое то.

    Давайте на секундочку я просто скажу всё-таки свой вывод про ГКЧП. Позвольте мне всё-таки сохранять позицию «шаг в сторону». Делая шаг в сторону, я обнаруживаю следующую вещь: в молодости было хорошо действительно. Был неплохой венгерский вермут… Ну и так далее. Сейчас я могу долго перечислять. Были хорошие вещи в молодости — цыплята табака по рубль семьдесят прекрасные. Ну так вот.

    А.ОНОШКО: Я таких даже не ела.

    С.ДОРЕНКО: Тем не менее, самолёт падает. Начинает падать, страшно начинает падать самолёт вот этот где-нибудь с 1982–1983 года. Самолёт под названием «СССР» начинает падать, просто начинает падать, всё. Понятно, да? Нефть рушится и самолёт падает — и эта сказка заканчивается, она оказалась фальшивой. Это была фальшивка. Советский Союз оказался фальшивкой. Он на нефтяные деньги создал самые большие танковые армии в мире, которые до сих пор расконсервируют, кстати говоря, украинцы. Вы знаете, это юго-западное направление, кстати говоря, стран Варшавского договора. На Украине гигантские колонны танковые были законсервированы. Их сейчас расконсервируют и бросают на Донбасс, советские танки. Самые большие танковые армии в мире создал Советский Союз, которые были фальшивкой. Всё было фальшивкой. Всё это ненастоящее, понятно? Советский Союз строил больше всех в мире шагающих экскаваторов. Ты знаешь это, да?

    А.ОНОШКО: Я так и не понимаю, это шутка или правда?

    С.ДОРЕНКО: Я продолжу, я продолжу. Советский Союз строил больше всех в мире шагающих экскаваторов. Скажите, пожалуйста, для чего? Для того чтобы добывать больше всех в мире железной руды. Для чего? Для того чтобы строить больше всех в мире шагающих экскаваторов. Для чего? Для того чтобы добывать больше всех в мире железной руды. Для чего? Для того чтобы строить больше всех в мире шагающих экскаваторов. Понятно, да? Это была идиотская экономика, полностью заточенная под гибель. Гибель должна была состояться так или иначе. Обязана была умереть эта экономика. Значит, дальше. Она процвела на высокой нефти, когда долбануло. Мы закупили пол-Финляндии продуктов, всё финское закупили к Олимпиаде.

    А.ОНОШКО: Я помню. У нас коробки финские стояли под кроватями.

    С.ДОРЕНКО: Всё финское было. У меня бра была финская. Всё было финское абсолютно!

    А.ОНОШКО: Маленькая Финляндия сколько всего сама сумела произвести.

    С.ДОРЕНКО: Всюду была Финляндия! Финляндия одна накормила 300-миллионный Советский Союз всякими продуктами, товарами, лампочками, бра…

    А.ОНОШКО: Может быть, до Таджикистана и не долетало.

    С.ДОРЕНКО: Не знаю. Во всяком случае Москва — точно. Ну так вот. Вот это была такая экономика, абсолютно точно фальшивая. Состоялся некий разрыв… прорыв. Когда приезжали американцы, тот же Хаммер, которого мы целуем в жо… целуем его памятник во все места…

    А.ОНОШКО: А кто это?

    С.ДОРЕНКО: Хаммер. Хаммеровский центр, ЦМТ — Центр международной торговли. Знаешь?

    А.ОНОШКО: Да, да, да!

    С.ДОРЕНКО: Хаммер построил на свои деньги первое здание.

    А.ОНОШКО: Да? Я не знала.

    С.ДОРЕНКО: Ага! Он дал баблос. Хаммер дал баблос, да, чтобы ты знала.

    А.ОНОШКО: Понятно.

    С.ДОРЕНКО: Хаммер — он друг большой Советского Союза, и всё такое на свете. Приезжали иже с ним подобные, которые здесь получали за бутылку виски контракты на поставки, например… Я тебе просто расскажу один из примеров, который мне очень запомнился. 300 миллионов пар колготок. 300 миллионов пар женских колготок. Понятно? 300 миллионов. Ты поняла, что я сказал?

    А.ОНОШКО: Да, я поняла.

    С.ДОРЕНКО: Потому что Советский Союз был — 300 миллионов человек. Ну, на каждую женщину двое колготок, пожалуйста. 300 миллионов пар колготок. Человек получил на каждой штуке 1 доллар. То есть на одном контракте, за который он дал бутылку виски здесь этим идиотам в Москве, советским руководителям, он дал бутылку виски Black Label — не Red Label, а Black, понятно? — он получил 300 миллионов долларов. 300 миллионов, клянусь! Я знаю этот бизнес. Я знал конкретно об этой сделке. 300 миллионов долларов чел получил за 300 миллионов пар колготок! Понятно? 300 миллионов долларов! После чего мог уволиться и больше не работать. Я не знаю, что он делал после этого. Хочешь получить 300 миллионов долларов?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Имей дело с идиотами из Советского Союза, с его руководителями. Понятно?

    А.ОНОШКО: Я подумаю. А вам, может, в Африку зайти? Слушая ваши рассказы…

    С.ДОРЕНКО: Африка — хороший пример. Но такой Африки, как был Советский Союз, уже не осталось. Такой Африки, вот такого качества Африки уже не осталось, понимаешь. Это была самая непуганая Африка. Ну так вот, эта штука лопнула, сломалась. Мне говорят: «ГКЧП в 1991 году…» ГКЧП в 1991 году садится за руль самолёта, который давно падает, и падает с начала 80-х.

    А.ОНОШКО: А как мы понимаем, что он падает?

    С.ДОРЕНКО: Всё, мать! Что? Я приезжаю в отпуск в 1983 году…

    А.ОНОШКО: Это по потреблению понятно?

    С.ДОРЕНКО: Например, в 1983 году… Во-первых, всё ломается. Всё советское — всё плохое, всё ломается обязательно. Машина — обязательно. У неё лампочки отходят, педали не работают, зеркала отваливаются. Всё — дерьмище! Понятно? Хорошо. Ну правду говорю. Значит, слушай… Я же покупал.

    А.ОНОШКО: Вы можете меня не уговаривать, я знаю.

    С.ДОРЕНКО: Я хлопнул дверью на морозе — у меня отвалилось зеркало! Ну что ты будешь делать? Ну что ты? Ну зачем? В «Останкине».

    А.ОНОШКО: Вы снежок слепили и зеркальце…

    С.ДОРЕНКО: В «Останкине» на АСК-1 я стоял, хлопнул дверью. Мы вышли прогреть, потому что она не заводилась. Советская машина не заводилась, и надо было выходить с работы и её прогревать в обед. Вы знаете об этом или нет? То есть я приехал, например, к девяти. Соответственно, в полпервого, после обеда… В двенадцать я иду на обед, может быть в час. А через полчаса после обеда я выбегаю вниз в тулупе, в монгольском тулупе — монгольский, из шерсти, настоящий монгольский тулуп, который весит 28 килограммов, под которым ты пригибаешься, как под веригами какими-то. И идёшь прогревать машину. Долго дышишь в замочную скважину, потому что замок не открывается вообще ни при каких обстоятельствах. Ты дышишь, дышишь, дышишь, дышишь… Наконец надышишь так, что замок открывается. Открываешь, садишься в машину, заводишь. Но сидеть в машине невозможно, потому что она очень холодная, она холодная. Ты выскакиваешь вокруг бегать и хлопаешь дверью. Ты хлопаешь дверью — и отлетает зеркало, чтобы вы были неладны! Вот так у меня было. Это была «восьмёрка», 1985 год… 1987-й. В 1987-м году от «восьмёрки» отвалилось зеркало, потому что я хлопнул дверью.

     Мать, вот так всё было. Советский Союз рушился сам постоянно! Один минтай в магазине. Ты приезжаешь в Ясенево («Диета» в Ясенево на Голубинской), заходишь в «Диету» — там один минтай, холера его дери! Минтай — и всё. Минтай или минтай. Минтай с минтаем. Понятно? Больше ничего! И свёкла какая-то. Буряки какие-то лежат, свёкла. Хочешь — жри, хочешь — засунь себе в жопу! Понятно? Понятно, что я рассказал тебе? Всё, больше ничего нет. Ничего больше нет!

    А.ОНОШКО: А у бабушки всегда пирожки.

    С.ДОРЕНКО: У бабушки пирожки. Были ли эти пирожки? Мы не знаем. Понятно? Потом, в 1985-м… нет, в 1987 году (это уже Горбачёв) ты едешь, чтобы купить детские колготки. Тема колготок сегодня поднимается второй раз, я знаю. Детские колготки детям. Полтора часа в очереди. Полтора часа! Эй! Едем на «Сетунь», вот здесь.

    А.ОНОШКО: Это ещё час на дорогу.

    С.ДОРЕНКО: Есть конкретный магазин, где есть колготки. Ну, не везде они есть, а в одном магазине. Понятно? Очередь — полтора часа. Я говорю так: «Я разбираю карбюратор», — потому что там зазоры постоянно. Должны быть 0,45… Ну, ты знаешь? Зазоры прерывателя должны быть 0,45. Ты знаешь об этом или нет? Ну, это же была советская машина — «Лада»!

    А.ОНОШКО: Я догадываюсь.

    С.ДОРЕНКО: Я разбирал карбюратор, быстро разбирал его, на руках просто.

    А.ОНОШКО: Как автомат Калашникова с закрытыми глазами.

    С.ДОРЕНКО: Абсолютно верно. Потом доставал щуп (у меня был щуп) и выставлял. В «восьмёрке» зазор прерывателя какой, дорогая моя? Просто я хочу узнать.

    А.ОНОШКО: Вы же только что сказали — 0,45.

    С.ДОРЕНКО: Нет! 0,45 в «шестёрке», а в «восьмёрке»…

    А.ОНОШКО: 0,8, наверное.

    С.ДОРЕНКО: Прости. 0,7.

    А.ОНОШКО: Вот видите.

    С.ДОРЕНКО: 0,7 миллиметра. Значит, выставляешь 0,7 миллиметра щупом, а если у тебя «шестёрка» — 0,45. Рядом какой-то ещё товарищ трудится.

    А.ОНОШКО: А чем? Веточкой?

    С.ДОРЕНКО: Рядом другой товарищ продувает тормоза на «Москвиче», потому что у них тормозные барабаны всегда текли. Всегда текли. Текли они, потому что… Я тебе объясню. Потому что тормозная жидкость была «Томь» и «Нева» — две тормозных жидкости. А резина была русская, советская резина. Советское — значит шампанское. И от этой тормозной жидкости разъедало резину, и поэтому у «Москвича» всегда тормозуха просто текла на колесо. Разъедало резину дальше уже, покрышку. Понятно, о чём я говорю?

    А.ОНОШКО: А теперь мы лопаем цветные шарики на смартфонах.

    С.ДОРЕНКО: Правильно. Вот это и вся была жизнь. Ты полтора часа отстоял — отправился за минтаем.

    А.ОНОШКО: Так, глядишь, и день прошёл.

    С.ДОРЕНКО: Подошёл к мясному отделу…

    А.ОНОШКО: Там кости лежат.

    С.ДОРЕНКО: К мясному отделу я подходил на Бобруйской и на Академика Павлова. Мясной отдел. Я знаю этого чувака, там был Пётр. Но — с уважением. Почему? Сейчас нельзя сказать «Петя». Это же не денщик какой-нибудь.

    А.ОНОШКО: А большой человек, от которого зависело…

    С.ДОРЕНКО: Мясной отдел. Ты говоришь: «Пётр, у меня будут гости. Сделай мясца». Он говорит: «На сколько?» Внимание! Ответ какой? «На 10 рублей». Ты не говоришь, сколько весу, потому что вес он знает сам, сколько тебе дать. Он сам знает, сколько тебе дать. Слушай меня. Ты говоришь: «У меня в эту субботу ребята подъедут, надо бы сделать мясо». Он говорит: «А на сколько?» Ты говоришь: «Да на 10 рублей». Он говорит: «Хорошо». Всё. Сколько там, как — я не знаю. Он сделает. Но два с половиной килограмма наверняка даст, два килограмма даст. Ну, даст. Ну, два с половиной даст. Без костей, нормальное мясо сделает. Понятно? Ну, чтобы компанию большую мужскую накормить, надо два-три килограмма. Правильно? Если большое событие, ты ему говоришь: «Да я бы и на 15 рублей взял». Он сам знает, сколько тебе дать. Вес — это тебя не касается. Он потом к тебе подходит и говорит: «К задней двери выйди. Я сейчас выйду курить». Или прямо через прилавок даёт тебе свой пластиковый пакет. Внимание! Пластиковый пакет — это тоже ценность. Мы же их стирали в то время. Вы знаете, что мы стирали пластиковые пакеты?

    А.ОНОШКО: Конечно. Кому вы рассказываете?

    С.ДОРЕНКО: Их стирали. У моей одной знакомой был пакет Wrangler от джинсов Wrangler. Она его заносила добела, там уже Wrangler не читалось. Понятно? Там где-то уже были какие-то выпуклости. Вот так было.

    А.ОНОШКО: Я даже не исключаю, что он до сих пор где-то лежит на антресолях.

    С.ДОРЕНКО: Нет. Пакет был от джинсов Wrangler с красивой задницей женской такой, то есть джинсы на красивой попке. Такого достать нигде нельзя было и купить нельзя было. Такие вещи передавались по наследству от бабушки к внучке. Понятно?

    А.ОНОШКО: На свадьбу практически.

    С.ДОРЕНКО: Эта система не могла выжить ни при каких обстоятельствах. ГКЧП — это был петушиный крик падающего самолёта. Понятно? Вот и всё. Завершаю. Я не собираюсь больше об этом говорить, товарищи. Не собираюсь больше об этом говорить!

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено