С.ДОРЕНКО: 8 часов 39 минут. Среда, 7 сентября. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Эльвира Хасаншина — ведущая этой программы.

Э.ХАСАНШИНА: И Сергей Доренко. Доброе утро.

С.ДОРЕНКО: «Почему Telegram не работает?» Telegram работает, и очень хорошо. Мы читаем вас в Telegram. Вот, пожалуйста, мне непристойный анекдот тут написали. Я сам не дочитал.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, обещали что-нибудь не пошлое.

С.ДОРЕНКО: Вы знаете, когда такой длинный анекдот пишут, мне даже некогда его… Простите меня, пожалуйста, Alex22, мне некогда его прочитать. Нет-нет, Telegram работает. Telegram — govoritmskbot. Вы в строке «Кому» пишете: govoritmskbot. Либо через сайт наш заходите, и govoritmskbot — и всё, и он работает, прямо чешет, и каждую минуту… Вот Штурман пишет: «Доброе утро». «А я забанен?» — говорит МеняЗовитеГадом. Нет, ЗовитеГадом, вы не забанены, всё хорошо. «Мощная авария на Пушкинской». «Точно работает?» — спрашивает Валерий. Ага.

Э.ХАСАНШИНА: «Меня видно?»

С.ДОРЕНКО: Да. «На Windows Phone Telegram ищет govoritmskbot только в контактах телефона». Ну так напишите себе контакт телефон. Боже мой, что за проблема, я не понимаю? Впишите govoritmskbot в контакт телефона. Телефон вот с каким контактом: govoritmskbot, +7 925 88-88-948. Нет, бот сам по себе. При чём тут контакты? А чё вы на виндах-то сидите? Зачем вы сидите на виндах (в хорошем смысле этого слова), на мобильных виндах? Ребята, винды — хорошая полноценная программа, и то многие Windows 7 до сих пор ставят. Многие до сих пор ставят Windows 7, понимаете? Ну, хорошая программа, никто не спорит, но мобильный Windows — я не уверен. И потом, они двигаются устойчиво к 0,5 процента рынка. 0,5 процента рынка — вы знаете об этом? Вы знаете, что Android больше 80 процентов уже держит?

Э.ХАСАНШИНА: Ого!

С.ДОРЕНКО: Да! А вы знаете, что сегодня покажут наконец-то и новый софт, и всё эпловское? «Встретимся на семёрке», — посылают они сообщение тем, кто должен прибыть на эту конференцию, на это представление, на презентацию. Пишут: «Встретимся на семёрке», — потому что седьмой айфон придёт, седьмого придёт седьмой айфон. Всё! Нам придётся свои айфоны положить под трамвай, товарищи. Под трамвай! Да, придётся под трамвай, ничего не поделаешь.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, ну жалко.

С.ДОРЕНКО: У меня 6s Plus сейчас, и мне как жалко, ты не представляешь. У меня два айфона. Один — бэкап (ну, просто вдруг что-то сломается). Бэкаповский — 6 Plus. А настоящий, которым я пользуюсь, — 6s Plus. И оба придётся пустить под трамвай.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, один можно сделать домашним. Положить дома — и вот он как домашний пусть лежит.

С.ДОРЕНКО: Нет, почему? Сейчас объясню. Что я прочитал? Выйдет новый, семёрка выйдет и 7 Pro. Может быть, выйдет три модели: 7, 7 Plus, 7 Pro. Либо выйдет 7 и 7 Plus, который будет 7 Pro, 7 Pro Plus. Понимаешь? У него будет сдвоенная камера, то есть он двумя камерами будет лупить, там перечитывать матрица. Будет сумасшедшая картинка! Сумасшедшая, запредельная! Это у 7 Pro.

Э.ХАСАНШИНА: И можно будет снимать фильмы на телефон.

С.ДОРЕНКО: Дальше. Клавиши вот этой Home не будет круглой, она утапливается. Может быть, нарисована просто будет клавиша, понимаешь. То есть она от пальца будет работать, но её не будет физически, ты не будешь нажимать…

Э.ХАСАНШИНА: Но её вроде и сейчас можно вытащить, нарисованную. Зачем?

С.ДОРЕНКО: Не знаю. Вот я нажимаю — она нажимается. Видишь, там что-то нажимается — есть движущаяся деталь. Home.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, у меня, например, подружка, она себе эту клавишу вытащила на экран специально, чтобы не сломать вот эту круглую…

С.ДОРЕНКО: А, я понимаю. Значит, не будет круглой. Будет просто нарисованная или какое-то место обозначено, и он будет от силы нажатия включаться и так далее, и так далее. Понятно, да? Потом — наушники. А всё это для чего? Для того чтобы его можно было ронять в воду. Семёрку можно будет ронять в воду, ненадолго в аквариум — на полчаса, не знаю, на десять минут. Можно будет ронять в аквариум, понятно? Вот какая фигня нас ждёт. Всё, ребята, новая жизнь! Больше того, под трамвай пойдут и мои часы Apple Watch. Под трамвай! Я знаю, где-то здесь ходят трамваи. А? Под трамвай пойдёт Apple Watch, потому что выходит новый Apple Watch.

Э.ХАСАНШИНА: Вы такой суровый утилизатор?

С.ДОРЕНКО: Да… Нет, знаешь, я как-то понял постепенно, что жизнь движется слишком медленно, вернее прогресс движется слишком медленно. Я не в состоянии ждать! Меня это бесит! Я хотел бы, чтобы каждые полгода выходило что-то новое, каждые полгода чтобы всё было новое. Понимаешь? И меня бесит, что целый год надо ждать. И вот я жду-жду, жду-жду… А потом — день в день, вот в день в день. Ну, у меня день рождения в октябре — значит, я в октябре всё это куплю. День в день…

Э.ХАСАНШИНА: А-а-а! Подарочек себе сделаете?

С.ДОРЕНКО: «У Android всё это уже есть», — пишет Олег Иванов. Олег Иванов, вы изобличили в себе андроидщика. Всё! Горе вам, андроидщики! Понятно, да? Ребята, мы ждём этого. Что ещё? Десятый софт выйдет, мобильный. Сейчас у нас 9.3.5 или 9.5.3. Я уже забыл, какой у меня сейчас. Выйдет десятка. Сегодня же! Всё это сегодня. Десятка новая! А дальше пойдёт новый софт на больших компьютерах, на ноутбуках маковских, который я не трогал уже месяца два. Стоит в пыли у меня ноут: 15 дюймов, 16 гигов скорость, память… Стоит, я два месяца к нему не подхожу, потому что я давно на iPad Pro, тоже 12,9. Ребята, заживём! Ребята, всё другое! «Да вы подсели!» — говорит Волга-144. Да, я подсел. Да, подсел! Так классно! Правда же?

С.ДОРЕНКО: Есть такой возраст, ты знаешь, когда тебя радуют покупки. Вот тебя радуют покупки? Ты заходишь, например, и покупаешь, не знаю, какой-нибудь костюм, платье. Тебя радуют покупки или нет?

Э.ХАСАНШИНА: Ой, да! И мало того, вот даже купишь какую-нибудь мелочь, например…

С.ДОРЕНКО: А машину когда покупаешь — тебя радует это? Нет, ты не покупала машину. Она не покупала машину.

Э.ХАСАНШИНА: Я имею в виду, неважно, что ты купишь — жвачку новую, шнурки. И ты идёшь и думаешь, что ты весь сияешь!

С.ДОРЕНКО: Попробуй! Попробуй, это офигенски! А новый мотоцикл, новую машину?

Э.ХАСАНШИНА: О, я не представляю, что тогда будет со мной.

С.ДОРЕНКО: Тебя перевернёт. В этом есть какой-то… «Вы там голодные все», — говорит Олег Иванов. Олег Иванов из Калифорнии, да мы не голодные. Мы счастливые! Поймите вы, мы счастливые, как вы были в молодости. Вы сейчас, Олег Иванов там, у себя в Калифорнии, приняли надменный вид пресыщенных похабных стариков! Трясущимися руками, скрюченными артритом, невероятным, мерзким, вы трогаете вещи и плюётесь, и плюётесь, и плюётесь! Почему? Пресыщенность американская, вот эта похабщина! А мы здесь, русские, Олег Иванов, мы люди-дети, мы люди-солнышки.

Э.ХАСАНШИНА: Блаженны!

С.ДОРЕНКО: Мы улыбаемся солнцу! Мы смотрим на траву. Ну, иногда. У нас почти всегда её нет, но неважно. Мы смотрим на все — на ёлочки наши сияющие!

Э.ХАСАНШИНА: Мы всё ещё фотографируем свои завтраки и выкладываем их.

С.ДОРЕНКО: Вот сейчас Хасаншина сказала: «Новые шнурки куплю в кроссовки…» Вы слышали? Это как новый Maybach для каких-то калифорнийцев. Она говорит: «Новые шнурки. Иду — и вся улица мне улыбается, и вся улица смотрит на мои шнурки!» Правильно? Ты это рассказывала?

Э.ХАСАНШИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: Точно так же я еду на мотоцикле новом и так далее. Вот в чём дело! Мы сохранили детство, мы сохранили свежесть апперцепции (не побоюсь этого похабного слова), понимаете, свежесть апперцепции, а вы — нет. И я не знаю, почему это так. Вы — новый мир якобы. Они называют себя «новый мир». Ну и так далее. «Кровью младенцев будут излечивать инфекции». У нас! Не у вас там, в Калифорнии! У нас кровь младенцев. Может быть, поэтому мы такие счастливые? Мы кровью младенцев здесь питаемся.

Э.ХАСАНШИНА: Ой, ну подождите про кровь младенцев. У нас есть золотой ус и алоэ.

С.ДОРЕНКО: А кто это?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, золотой ус — это такое растение. В моём детстве это была панацея прямо от всего. ЗОЖ и золотой ус.

С.ДОРЕНКО: Я никогда не слышал. Значит, мне всё это ещё предстоит. «Американские медики…» А нет, видите, американские. Вот чем вы питаетесь — кровью младенцев! Да как же вам не стыдно, а?

Э.ХАСАНШИНА: Переходите к нам.

С.ДОРЕНКО: Американцы, как вам не стыдно? На крови младенцев поддерживаете, как Кощей Бессмертный! Стыдные люди, боже милостивый!

«Американские медики обнаружили в пуповинной крови фактор, полезный для лечения сепсиса и лихорадки. Исследование опубликовано в The Journal of…» Ну, здесь у меня буквы нашли друг на дружку в pdf, и я не знаю. The Journal of Clinical Investigation, вот. «Вещество nNIF — неонатальный NET-ингибирующий фактор — циркулирует в крови ребёнка после двух недель…» А почему после? Не после, а в течение двух недель. «…После рождения и не встречается у взрослых и пожилых людей. Его действие основано на способности подавлять воспаление», — и так далее. «Между тем, при обострениях лихорадки и сепсиса наблюдается перепроизводство этого вещества, в результате чего кровеносные сосуды и внутренние органы могут повредиться», — у младенца. То есть если у него воспаление, то у него перепроизводство. И американцы припадают к вене младенцев и отпивают кровь, понимаешь. «К таким выводам учёные пришли, проведя наблюдения за мышами». А, это были младенцы мышей. Чёрт!

Э.ХАСАНШИНА: Фух! Тут я выдохнула.

С.ДОРЕНКО: (Смеётся.) Товарищи, как много нам предстоит ещё. Кровью младенцев я не питался, нет.

Слушай, скажи мне, пожалуйста… Минтруда, глава Минтруда — кто это у нас? Мы не знаем его фамилии, не знаем имени.

Э.ХАСАНШИНА: Топилин, наверное, нет?

С.ДОРЕНКО: Кто это, а?

Э.ХАСАНШИНА: Максим Топилин?

С.ДОРЕНКО: Топилин? Ты его знаешь?

Э.ХАСАНШИНА: Ну…

С.ДОРЕНКО: Какой-то дядька. Слушай, какой-то дядька… А, Максим Топилин, правда. Тут написано, но маленькими буквами, я не обратил внимания, что бы то ни было. Он сказал, что нужно придумать… Кто должен придумать? Вот он из Минтруда, и кто ему должен придумать?

Э.ХАСАНШИНА: А что нужно придумать сначала?

С.ДОРЕНКО: «Нужно нам придумать, — он говорит, — какие-то дополнительные меры по стимулированию, которые позволили бы стимулировать рождение двух детей — не просто как материальный капитал, а именно в возрасте, допустим, до тридцати», — заявил глава министерства Максим Топилин на завершившемся во Владивостоке Восточном экономическом форуме. Доедают всё. Значит, смотрите: «Это не означает, что плохо, когда женщина рожает после тридцати». Чего он хочет, я не понимаю?

Э.ХАСАНШИНА: Он хочет, чтобы она рожала четырёх или пятеро детей…

С.ДОРЕНКО: До тридцати.

Э.ХАСАНШИНА: До тридцати, например, двух, и после — ещё двух-трёх. Вот он чего хочет.

С.ДОРЕНКО: А! Ну, если с пятнадцати начать, то можно до тридцати и отстреляться.

Э.ХАСАНШИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: С пятнадцати — и пошёл, и пошёл, и пошёл! «Но, конечно, с точки зрения здоровья матери и возможности рождения третьего-четвёртого ребёнка лучше, когда женщина рожает двух детей до 30 лет. У тех поколений, — продолжает Максим Топилин свою опасную фантастику, — которые в репродуктивном возрасте, становится всё меньше и меньше…» Что? Что он сказал. Я возьмусь теперь за его фразу понадёжнее, двумя руками. «У тех поколений, которые в репродуктивном возрасте, становится все меньше и меньше…» Что это?

Э.ХАСАНШИНА: Наверное, следующих поколений, их…

С.ДОРЕНКО: Он старался. Я чувствую, что он старался. Ну, он не Цицерон всё-таки.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, он имеет в виду, что за бэби-бумами следовали ямы, и всё, в общем, плохо у нас будет.

С.ДОРЕНКО: Нет, я думаю, что он не Цицерон. Ну ладно. «Поэтому объективно ожидать…» А что значит «объективно ожидать»? Не понимаю. Я его не понимаю! Кто-нибудь из них будет говорить по-русски? «Объективно ожидать» — это прямая транслитерация с французского, я думаю. Он говорит по-французски. «…Дальше расти — именно абсолютное количество рождения — приходится, наверное, уже в меньшей степени…» Мама! Этот мальчик старается показаться умным. Всегда, когда стараются показаться умным, громоздят такое, что понять невозможно. «Суммарный коэффициент рождаемости будет расти». А что значит «суммарный коэффициент»? Можно объяснить?

Э.ХАСАНШИНА: Это, наверное, их…

С.ДОРЕНКО: То есть у каждой женщины есть свой коэффициент, а есть суммарный коэффициент, который, если собрать все коэффициенты всех женщин вместе и суммировать… То что будет? «Может вырасти с мерами дополнительной поддержки до 1,9–1,95, близкий к двум. Но для этого нужно будет в ближайшее время — в течение двух-трёх лет — сформулировать какие-то дополнительные меры», — отметил министр. «Кроме того, Максим Топилин высказался категорически против как идей сворачивания программы материнского капитала, так и превращения её в способ поддержки…»

Знаешь, что я тебе скажу? Я тебе приведу Украину при Януковиче — до того, как Украина сошла с ума. Ещё даже при Ющенко, ещё даже при Кучме. Они давали, по-моему, сейчас я не помню, несколько тысяч долларов любой родившей женщине за каждого ребёнка, то ли за второго… Как-то было на Украине очень славно — лучше, чем в России, точно было лучше. Ну, сейчас там бедлам, а вот до этого было как-то правильно. Ну хорошо.

«Я считаю, что это такой флаг не только демографической политики, — добавил наш красноречивый Цицерон-Топилин, — а флаг всей социальной политики вообще, — какой флаг? — И ни в коем случае не надо её ни реформировать, ни упразднять». Что это значит — «флаг»?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, это он, наверное, про программу материнского капитала.

С.ДОРЕНКО: Что несёт парень? Значит, ты поняла его — единственный человек из всех. Давай объясни. Он хочет, чтобы бабёнки отстреливались двумя плодами до тридцати, а потом ещё отстреливали парочку до сорока. Правильно я рассуждаю?

Э.ХАСАНШИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: Почему вы, бабёнки, этого не делаете? 73-73-948. Что? Ты боишься, что я у тебя спрашиваю? Я тебя спрашиваю.

Э.ХАСАНШИНА: Не надо меня спрашивать!

С.ДОРЕНКО: А я тебя спрашиваю! Я тебя спрашиваю: почему вы, бабёнки, этого не делаете?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, потому что: а) для этого надо быть уверенным в своей стабильности; и б) как бы мы ещё вчера читали в этой инструкции, что надо быть уверенным в том, что ты сможешь вырастить четверых, получается, детей.

С.ДОРЕНКО: Не четверых. Заходи по одному.

Э.ХАСАНШИНА: Для начала двоих.

С.ДОРЕНКО: Нет, подожди. Это как с гирями: ты не должна брать все четыре. Ты берёшь гирю и говоришь: «Я донесу гирю, — условно говоря, — до метро “Полежаевская”». Ну, донесёшь.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, ну ладно, в перспективе — до 30 лет.

С.ДОРЕНКО: По пути идёшь, слышишь, рука уже натренировалась, и говоришь: «А я вторую возьму». Раз! — и уже две несёшь.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, вот смотрите, в перспективе — до 30 лет — я должна, вот сейчас уже, прямо вот край, я должна подумать о рождении двух детей.

С.ДОРЕНКО: Причём подряд.

Э.ХАСАНШИНА: Да. И причём прямо сейчас я должна оценить свои возможности.

С.ДОРЕНКО: Ну? Оцени.

Э.ХАСАНШИНА: Оцениваю их негативно.

С.ДОРЕНКО: Негативно?

Э.ХАСАНШИНА: Крайне негативно.

С.ДОРЕНКО: Почему? Материальные условия? Что? Ну обрисуй.

Э.ХАСАНШИНА: Материальные условия, жильё. В конце концов, муж. Ну, как-то желательно, чтобы детей воспитывал отец.

С.ДОРЕНКО: Муж объелся груш. Что муж? Что тебе муж? Нафиг тебе муж?

Э.ХАСАНШИНА: Ну…

С.ДОРЕНКО: Конкретно муж для чего нужен? Для того, чтобы деньги таскал в дом.

Э.ХАСАНШИНА: Чтобы детей воспитывал, чтобы им пример преподавал.

С.ДОРЕНКО: Бил, что ли?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, ну зачем? Мужская модель поведения. Чтобы дети потом…

С.ДОРЕНКО: Мужская модель поведения: грязные носки и волосы на животе, неряшливые драные трусы какие-то и так далее. Вот тебе модель поведения. Валяющаяся в углу рубашка…

Э.ХАСАНШИНА: Например, для мальчика это будет очень важна такая модель.

С.ДОРЕНКО: Конечно, конечно. Пахнущие подмышки и так далее. Зачем тебе мужская модель? Надо, чтобы деньги таскал. Это другое дело. Правильно я рассуждаю или нет?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, ну если я буду хорошо зарабатывать, я сама смогу деньги таскать.

С.ДОРЕНКО: Не сможешь ты хорошо зарабатывать, потому что ты выпадаешь на воспроизводственный цикл, ты убываешь в маточное стадо.

Э.ХАСАНШИНА: К сожалению, да.

С.ДОРЕНКО: Ты уходишь в маточное стадо — ты не можешь зарабатывать, всё. Как ты можешь зарабатывать? Значит, должен быть крендель, который будет таскать тебе баблос. Правильно я понимаю?

Э.ХАСАНШИНА: И гвозди забивать желательно.

С.ДОРЕНКО: Во! Хорошо. Товарищи, я предлагаю это обсудить. Я вижу, что все звонят. Я предлагаю это обсудить после обзора «В движении» и новостей. Договорились? Погнали.

В ДВИЖЕНИИ

С.ДОРЕНКО: Я вижу, как живо откликнулись слушатели.

Э.ХАСАНШИНА: 28-й пишет: «С мужем любая сможет».

С.ДОРЕНКО: Да, смоги без мужа, вот именно, конечно.

Секундочку, я сейчас посмотрю. 5 баллов, во-первых, Москва. Давайте посмотрим, где у нас самые трудные места. Самые трудные места на подъезде — это Коммунарка, Газопровод на Калужке. Хуже нет нигде, ну просто совсем нигде. А нет, ещё равноплохо в Красногорске. И опять стоит на въезд Новая Рига — так же, как и вчера.

Давайте в городе посмотрим самые ужасные места. Я думаю, что они классические и уже привычные. Волоколамка — самая ужасная. Так же шоссе Энтузиастов и Кузьминки, Котельники — это три места, которые вообще никуда не едут. И места, где вы испытываете затруднения с поездкой, — это, конечно, на всём протяжении Ленинградка сегодня до Енисейской, проспект Мира и Андропова. Нагатинский Затон — вот здесь ничего не едет тоже. Я прочитаю, что люди пишут. «Продают палочки на выделенке». А, на выделенке стоит охвицер, который размахивает палочкой. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Владимир.

С.ДОРЕНКО: Где едете?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: «Пьяная» дорога вокруг кольца экспериментального между Щербинкой и Южным Бутово. Еле-еле чапаем, потому что все туда ринулись.

С.ДОРЕНКО: Спасибо, спасибо. 73-73-948. Расскажите нам. Где едете? Что видите? Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ой, здравствуйте. А я по поводу… Я хотел прокомментировать…

С.ДОРЕНКО: Нет, чуть позже, чуть позже! 73-73-948. Где едете? Что видите? Пробки, засады, аварии? Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро. Еду от Павелецкой в сторону Ленинского проспекта по Садовому кольцу. Тяжело, тяжело.

С.ДОРЕНКО: Спасибо. «Массовое ДТП у Тверской площади. Светофор там не работает вторые сутки», — пишет нам Олег. Большое ДТП у Тверской площади, Тверская стоит. «20 минут от Кремля до мэрии…» Что это такое? Не знаю. Давайте ещё. 73-73-948. Где едете? Что видите? Пробки, засады, аварии? Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Доброе утро, Сергей. Я еду по Международке мимо Шереметьева. Тут мрак полнейший, всё стоит.

С.ДОРЕНКО: Понятно. «Тверская в центре, светофор не работает, — Алексей Фрей пишет нам в Telegram-бот. — Светофор не работает, рядом с ним два сотрудника пытаются его отремонтировать». Новости.

НОВОСТИ

С.ДОРЕНКО: 9 часов 5 минут. Среда, 7 сентября. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Эльвира Хасаншина — ведущая этой программы. Здравствуйте, Эльвира.

Э.ХАСАНШИНА: И Сергей Доренко. Доброе утро.

С.ДОРЕНКО: «На Тверской авария в сторону Кремля, движение в обратную сторону стоит. Чудеса!» — говорит 82-й. Не чудеса, а все останавливаются посмотреть, вы понимаете, вот же в чём дело. Ну хорошо.

«Профилактика оборудования во время “Подъёма” — это бесчеловечно», — говорит Pocket Elephant, Карманный Слон. Да, Карманный Слон, но завтра мы не работаем. В смысле — будет у нас всё как положено, но потом с девяти нас выключают, поэтому мы просто не явимся на работу. Потом будет музыка до часу, а с часу опять мы в эфире. Это правда. «Почему бы в выходные не делать профилактику?» Конечно, Света. Ну, что я скажу? Это же какие-то дяденьки приходят и вырубают штепсель. Я не знаю. Они чёрствые, неприятные люди, в сущности, понимаете. Ну что делать? Завтра профилактика, да.

Давайте говорить о детях. Я напомню, Максим Топилин, славящийся своим невероятным русским языком, который понять невозможно, тем не менее высказался за то, что женщины… «Надо нам что-то придумать», — сказал он. «Надо нам что-то придумать» — это для члена правительства звучит, с моей точки зрения, глуповато. «Надо нам что-то придумать, — он сказал, — чтобы женщины до тридцати рожали». Это кто должен придумать? То есть надо нам придумать? Или надо нам придумать, в смысле — им придумать? Или они будут придумывать? Или мы должны придумывать? Давайте мы придумаем.

Э.ХАСАНШИНА: Это, мне кажется, русское такое «авось» — надо придумать, но когда-нибудь, где-нибудь и кому-нибудь.

С.ДОРЕНКО: Посмотри, пожалуйста, «Топилин, Вики». «Он вообще женат? Сколько у него детей?» — спрашивает Алексей Фрей. Для того, чтобы пригвоздить этого министра. Ну так вот. «Сегодня новая книга Пелевина выходит. Будете читать?» Буду читать, да, конечно. «Зарабатываем около 200 тысяч и троих девятилетних детей еле вытягиваем, — и всем девять? — Тренировки, допзанятия, раз в год на море. Жрут они, как лошади, уже в девять лет. Квартирный вопрос не решён до конца. Авто на ТО надо, не могу пока выделить средств. Материальный капитал — выплаты по 25 тысяч — раз в два-три года ничего не решает. И на том спасибо. Сколько же нужно, чтобы чувствовать себя уверенно?» — говорит Сергей из Одинцова. А давайте спросим. Надо что-нибудь придумать — и вот что придумали наши слушатели. Сейчас, кто-то здесь говорил… «Давайте платить мужьям ещё в два раза больше — и тогда жёны смогут спокойно рожать».

Э.ХАСАНШИНА: Нет, а почему мужьям? Давайте уж жёнам тогда. Мужчины не всегда готовы нести бремя детей.

С.ДОРЕНКО: Давайте просто… Вот это вопрос дискуссионный: зачем мужьям? В сущности, смотрите, когда женщины рожали много? Когда они подпадали в абсолютную зависимость от мужа или семьи мужа.

Э.ХАСАНШИНА: Когда разводы были запрещены?

С.ДОРЕНКО: Нет, XIX век. Нет, просто XIX век. Большая русская семья, большая крестьянская семья, которой руководит большуха… Помнишь эти термины, нет? Вы не изучали их? Большуха — это старшая женщина в семье. Большак — старший мужчина в семье. И… Как это называлось? Большак — старший мужчина в семье, а большуха — старшая женщина в семье. Большак — как правило, единственный мужчина на всю семью, потому что молодые мужчины…

Э.ХАСАНШИНА: Забирали в армию?

С.ДОРЕНКО: Нет-нет, они уходили на отхожие промыслы. Потому что после ликвидации крепостного права, после того как крепостное право в 1861 году было отменено, молодые мужчины уходили строить железные дороги, на фабрики, вот на эти все места.

Э.ХАСАНШИНА: На вахту ездили.

С.ДОРЕНКО: Типа вахты, абсолютно верно.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, у нас то же самое сейчас.

С.ДОРЕНКО: Вахта сейчас — шесть месяцев, месяц, два месяца.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, есть и по три.

С.ДОРЕНКО: Есть и по три вахта, да. А тогда была вахта почти… Они только на большие церковные праздники возвращались, мужики (если возвращались), а то сидели там по своим Петербургам и так далее. То есть мужики уходили. Понимаешь? И вот эти семьи гигантские — там она рожала постоянно, когда он приходил на церковные праздники или, стыдно сказать, от свёкра. Рожала постоянно, и всё. Ну а что? Было такое явление, оно описано, посмотрите в Википедии, «снохачество» называется. Явление — снохачество.

Э.ХАСАНШИНА: Да, читала.

С.ДОРЕНКО: Читала. Снохачество — то есть свёкор крыл всё стадо как бы, и всё было прекрасно. А потом всё это растаяло с момента, когда у женщины появляется работа и зарплата. Как только появляется работа и зарплата, она становится самостоятельной — и, в общем, в гробу видала всё это снохачество. Зачем ей это нужно? Зачем ей это трудное счастье?

Э.ХАСАНШИНА: Вполне себе справедливо.

С.ДОРЕНКО: Когда её мордой об стол возят, да ещё за это, так сказать, прижимают в углу. Зачем это нужно? Понятно, да? Какое счастье? Она стала уходить, она стала бедненькая, но воспитывать ребёночка сама. Пусть бедненькая. Ну хорошо, трёх-четырёх не может. Ну не может. Ну куда? Одного вытянуть.

Э.ХАСАНШИНА: Смотрите, а говорит ли это о том, что если женщины будут зарабатывать много, останутся ли нужны мужчины?

С.ДОРЕНКО: Послушай меня. Есть два пути повышения рождаемости. Первое — повышение независимости женщин. Второе — порабощение женщин. Порабощение женщин, когда она сдохнет с голоду, если её вышвырнет муж. Она должна терпеть. Ну, должна терпеть, и всё. Заткнуться и терпеть. Муж просто вышвырнет — и она реально сдохнет с голоду. Правильно?

Э.ХАСАНШИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: Это первый способ. Она действительно тогда будет рожать, как станок, просто — фить-фить, фить-фить! — пошла, пошла. А второй способ — это дать ей бо́льшую свободу, в том числе материальную, то есть сделать ей так, чтобы она вообще не нуждалась ни в каком муже. Ну, условно говоря, за каждого ребёнка давать… Сколько надо на ребёнка? Сколько?

Э.ХАСАНШИНА: Я не знаю. Много.

С.ДОРЕНКО: Давай посчитаем. Детский сад, одёжа, то-сё — 100 тысяч в месяц надо на ребёнка? Я спрашиваю! Я не знаю, ребята. 100 тысяч — много? Нормально, всё. Вот пожалуйста, здесь у нас Фомина. Фомина, вот подойди к той штучке.

Э.ХАСАНШИНА: И расскажи нам.

С.ДОРЕНКО: Сама себе включи её. Молодец! Расскажи, Фомина. Сейчас Евгения расскажет нам. Евгения идёт, идёт, идёт…

Е.ФОМИНА: Что вам рассказать?

С.ДОРЕНКО: 100 тысяч — много или мало? Сколько надо? Сколько надо на ребёнка?

Е.ФОМИНА: Ну, смотря в каком возрасте ребёнок.

С.ДОРЕНКО: Вот ты родила. Погнали! Коляска — 16 тысяч, 20 тысяч? Сколько коляска стоит? Итальянская.

Е.ФОМИНА: Итальянская будет восемьдесят.

С.ДОРЕНКО: Мама! Не хочу. Тогда какую-нибудь китайскую подделку.

Е.ФОМИНА: Ну, за двадцать можно нормальную коляску взять.

С.ДОРЕНКО: Двадцать. Пелёнки, вся эта хрень?

Е.ФОМИНА: Кровать ребёнку, всякие стульчики для кормления.

С.ДОРЕНКО: Нет, ребёнок — бесплатно. Поехали!

Е.ФОМИНА: Нет, родить ребёнка ещё надо.

С.ДОРЕНКО: Молоко из тебя течёт бесплатно же, правильно? Кормить не надо, считай.

Е.ФОМИНА: Ну, если течёт.

С.ДОРЕНКО: Если течёт. Если не течёт, то такие баночки, бутылочки, правильно?

Е.ФОМИНА: Да. А они денег стоят.

С.ДОРЕНКО: О’кей. Сколько надо на ребёнка?

Е.ФОМИНА: Ну, на маленького больше, на совсем маленького.

С.ДОРЕНКО: Сколько?

Е.ФОМИНА: Ну, не знаю… Наверное, тысяч пятьдесят точно уходит.

С.ДОРЕНКО: В месяц?

Е.ФОМИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: Дальше берём другой этап — ребёнок семи лет. Сколько надо в месяц?

Е.ФОМИНА: Нет, сначала там ещё же детский сад. Если сад не частный, то не так много.

С.ДОРЕНКО: А если частный, то я тебе расскажу: может быть 90 тысяч в месяц.

Е.ФОМИНА: Ну, это так скромненько, кстати, вы берёте.

С.ДОРЕНКО: Да?

Е.ФОМИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: 90 тысяч в месяц — это с английским языком. Хорошо. Дальше?

Е.ФОМИНА: Дальше — школа. Опять же, частная школа у нас или какая?

С.ДОРЕНКО: Обычная школа, русфанера. Советское — значит, шампанское. Где издеваются и тряпки пахнут мерзко!

Е.ФОМИНА: Ой, фу какая гадость! Отвратительно!

С.ДОРЕНКО: Да. Мерзкие вонючие мокрые тряпки. Ну, сколько стоит?

Е.ФОМИНА: Ты его одеваешь…

С.ДОРЕНКО: Одеваешь, кормишь.

Е.ФОМИНА: Да. Покупаешь все эти тетрадки, учебники. Школа же, по-моему, вообще ничего не стоит?

С.ДОРЕНКО: Не знаю.

Е.ФОМИНА: Ну, там есть какие-то эти сборы…

С.ДОРЕНКО: Ты просто не знаешь. Активисточка подходит к тебе и говорит: «Решили собрать по 2,5 тысячи». Потом ты в следующий раз подходишь, и она говорит: «Вы знаете, решили собрать по 4 тысячи, экскурсия будет». И всё. «Решили собрать по столько-то». Активисточка всё время ходит там.

Е.ФОМИНА: Ну, это более дешёвый всё равно проект.

С.ДОРЕНКО: Более дешёвый проект. Сколько стоит школьник? Ему надо одёжу, ему нужен смартфон, ему нужен…

Е.ФОМИНА: А почему смартфон?

С.ДОРЕНКО: Ну как? Зачем ему смартфон? Затем…

Е.ФОМИНА: Значит ему не нужен шестой айфон. Пусть он ходит с четвёртым.

С.ДОРЕНКО: С пятым. С четвёртым? О’кей. Значит, давай дальше. Сколько? Сто тысяч или пятьдесят в месяц?

Е.ФОМИНА: Семьдесят.

С.ДОРЕНКО: Когда ему/ей тринадцать лет, ребёнку, следующий этап — сколько надо в месяц?

Е.ФОМИНА: А он у нас куда ходит?

С.ДОРЕНКО: А ты не знаешь! У тебя нет тринадцатилетнего ребёнка. Ты сама была тринадцатилетним ребёнком совсем недавно.

Е.ФОМИНА: Была, да.

С.ДОРЕНКО: Расскажи.

Е.ФОМИНА: А он куда у нас ходит?

С.ДОРЕНКО: По-прежнему ходит в эту свою дурацкую школу!

Е.ФОМИНА: Нет, он же ходит в бассейн, он ходит заниматься английским, заниматься математикой…

Э.ХАСАНШИНА: К ЕГЭ готовится.

С.ДОРЕНКО: Соточка?

Е.ФОМИНА: Соточка точно.

С.ДОРЕНКО: Товарищи, давайте просто скажем…

Е.ФОМИНА: А потом ей ещё нужны будут кроссовки New Balance, потому что она должна быть ужасно крутая.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, она же модная в тринадцать лет.

Е.ФОМИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: Да, да, да. Ну, сотка?

Е.ФОМИНА: Да. И это не считая того, что она ещё поедет по обмену куда-нибудь.

С.ДОРЕНКО: А теперь переводим в нормальные вечные ценности. Мы не можем говорить материально так, как будто мы жлобы. Переводим в вечные ценности и обнаруживаем, что нужно от 1,5 до 2 тысяч долларов. Ну, я в доллары перевожу, потому что рубли — сегодня здесь, а завтра там. Это же как дерьмо в проруби. Мы должны к чему-то вечному привести — к доллару. Значит, от 1,5 до 2 тысяч долларов в месяц на ребёнка.

Е.ФОМИНА: А я? Я должна кушать.

С.ДОРЕНКО: А! Айн момент! Пока ты с ним сидишь, и дальше ты на сносях всё время подходишь снова и снова, потому что Топилин хочет четверых — значит, ты невменяема, у тебя токсикоз первой стадии, второй стадии, третьей стадии, потом у тебя депрессия послеродовая. Правильно я просчитываю ваше состояние, мадам?

Е.ФОМИНА: Угу.

С.ДОРЕНКО: К чему я клоню? Что она тоже должна не работать.

Э.ХАСАНШИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: Значит, тебе сотка и ребёнку сотка.

Е.ФОМИНА: Нет, а мне надо ещё этого ребёнка рожать. Там ведение беременности знаете сколько стоит?

С.ДОРЕНКО: Плевать! Я уже подсчитал. В этот момент тебе не нужно модное платье. Давай посчитаем…

Е.ФОМИНА: Почему это?

С.ДОРЕНКО: Подожди-подожди! Стой!

Е.ФОМИНА: Тогда я точно в депрессии.

С.ДОРЕНКО: Нет, я сейчас посчитаю. Ребёнок — сотка. И ты на сотку. Значит, ты с ребёнком — двести в месяц тебе страна должна дать или кто-то должен дать, я не знаю. Ну, мы же хотим тебя освободить от мужа — правильно? — потому что муж скотина. Значит, двести. У тебя двое детей — триста, условно говоря. У тебя трое детей — четыреста. У тебя четверо детей — пятьсот. Тебе надо пятьсот. Переводим на вечные ценности. Нет, я серьёзно говорю. Мы же не можем считать в рублях, это смешно. 8 тысяч тебе надо в месяц. Правильно я считаю?

Е.ФОМИНА: Прекрасно!

С.ДОРЕНКО: Шесть у восемь — сорок восемь. Значит, тебе нужно 8 тысяч.

Э.ХАСАНШИНА: И это без коммуналки, без машины, без оплаты…

Е.ФОМИНА: Это, я так понимаю, ещё и без няни, потому что я сама же сижу со своими детьми многочисленными.

С.ДОРЕНКО: Сама сидишь. Потому что если ты не сидишь, то ты зарабатываешь. 8 тысяч. Кроме этого…

Е.ФОМИНА: А квартиру мне кто дал?

С.ДОРЕНКО: Квартиру тебе никто не дал. Ты ждала, когда умрёт бабушка.

Е.ФОМИНА: Она пока жива, слава богу.

С.ДОРЕНКО: Плохо.

Э.ХАСАНШИНА: Может быть, вы жили с бабушкой в маленькой комнате.

С.ДОРЕНКО: Плохо, плохо. Значит, надо десятку, потому что тебе ещё ипотеку платить. Десятка.

Е.ФОМИНА: Вот! А машина?

С.ДОРЕНКО: Ну, это и с кредитом на машину. Десятка. Ипотека и кредит на машину. Десятка в месяц.

Е.ФОМИНА: Прекрасно!

С.ДОРЕНКО: Всё? Возвращайтесь, пожалуйста. Спасибо. Вот видишь, обрисовала нам Фомина. Всё знает Фомина.

Э.ХАСАНШИНА: Между тем, Топилину 49 лет, он женат и воспитывает двух дочерей. Как-то он до тридцати, видимо, не это…

С.ДОРЕНКО: Ребята, мы всё посчитали! Ребята, всё посчитано. Всё нормально. Значит, он хочет, чтобы она родила четверых, всё время была в токсикозе беременности и одновременно в постродовой депрессии, правильно? Что хочет Топилин? Именно этого. Поэтому она не должна работать никогда. Ну как она может работать? Она не может надеяться на мужа, потому что это скотина, безусловно, безответственная. Понятно? Сунул и убежал — всё! Значит, ей нужно десятку в месяц. Десятку долларей! Пачечку, котлеточку в месяц. В год, извините, 120 тысяч. И так в течение лет двадцати. Значит, имеем мы миллион двести… два четыреста. Нужно 2,5 миллиона долларов на одну бабёнку выделить стране. Вместо того, чтобы мы знаем чем заниматься, выделить бабёнке 2,5 миллиона. Вперёд, мать, давай пошла! Всё. Она пошла.

73-73-948. Ну, я правильно посчитал или нет? Где я ошибся? Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Здравствуйте. Вы абсолютно правильно посчитали. Это, конечно, идеальный вариант. Могу немножечко своим опытом поделиться.

С.ДОРЕНКО: Давайте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Дочери 11 месяцев. Ну, со всеми пирогами, со всеми квартплатами… Квартира своя, никакой ипотеки. Машина тоже без кредита. Ну, соточка нужна. Это на жену, на питание, на ребёнка.

С.ДОРЕНКО: Конечно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это при том, что одежда от моих племянниц, которые чуть-чуть постарше, одежду практически не покупаем. Но я ещё на один момент хотел бы обратить внимание. До 30 лет двух детей? О’кей. Ну, у нас же духовные скрепы, семейные ценности.

С.ДОРЕНКО: Абсолютно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: То есть всё-таки ваша коллега права, что дети должны воспитываться в семье, мужское влияние.

С.ДОРЕНКО: Вы знаете, сейчас так много…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: То есть муж тоже должен зарабатывать…

С.ДОРЕНКО: Если позволите. Я исходил из того, что мы должны женщину либо поработить, либо освободить. Освобождённая женщина вас терпеть не будет. Ну поверьте мне! Ну не будет она вас терпеть. Значит, вы должны её поработить. Ну конечно да. Зачем женщине терпеть кандибоберы эти все, фортели и выкрутасы? Зачем?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Хорошо. Вы представили ситуацию, когда женщина освобождена. А давайте представим ситуацию, когда женщина порабощена. Мужчина…

С.ДОРЕНКО: Ну конечно! Её трахает свёкор где-то в подвале и так далее. Это было в XIX веке!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Представьте, мужчина должен до 30 лет зарабатывать десятку в месяц.

С.ДОРЕНКО: Больше. Он же сам тоже должен.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну да, хорошо. То есть то 30 лет, в 25 он должен…

С.ДОРЕНКО: Значит, это невозможно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я готов это делать, если я работаю с первого курса нашего замечательного РУДН, альма-матер и всё такое. Но, извините, 15–20 грина́ поднимать в этом возрасте ну нереально.

С.ДОРЕНКО: Тяжеловато. Невозможно. Значит, смотрите, смысл в чём? Я ещё раз верну вас к препозиции. Препозиция такая: мы должны женщину либо поработить, превратить в свиноматку — всё, тогда она делает, что велено, и всё. А что не так — по мордам! А если совсем не так — выгнали за порог, и она сдохнет с голоду. Это XIX век.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, судя по нашим зарплатам в провинции, всё к тому и идёт.

С.ДОРЕНКО: В XIX веке так было. Вот так было в XIX веке. Выгнали — человек умер, просто умер. Пошла на панель — через три года сдохла от болезней, от туберкулёза, и всё. На этом жизнь закончилась, всё. Поэтому надо терпеть.

Дальше. Если давать ей возможность быть образованной и благополучной финансово, она не должна терпеть. Если она не должна терпеть, то она и не будет терпеть. Она будет терпеть первый месяц, пока она влюблена, два. Женщины очень коротко влюблены, в отличие от мужчины. Мужчины влюблены до четырёх-пяти лет, как безумные. Женщины влюблены… Как только прогестерон хлынул…

Э.ХАСАНШИНА: Ну, есть ещё кое-что. Мы, женщины, склонны всё-таки к трагедиям, и поэтому, когда у нас всё есть, мы готовы любить, вот просто какой бы он ни был.

С.ДОРЕНКО: Прогестерон хлынул — на этом закончилась любовь. Как говорила Alice Ellis (пишется с двумя разными буквами): «Мужчины любят женщин, женщины любят детей, дети любят хомяки, хомяки никого не любят». Соответственно, женщина, как только полился прогестерон у неё вулканом, мужчину она больше не любит — она любит детей. Дальше она всю свою жизнь любит детей. Всё. Любить детей. Очень хорошо. Значит, нафиг он бы её нужен был со своими капризами.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, я говорю, что иногда мы любим пострадать. И ради этого желания (а оно такое бессознательное), мы такие: «Ах, какой он!.. Но я же его люблю».

С.ДОРЕНКО: И всё. Это самовнушение.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, мы просто любим санта-барбару, нам нравятся страсти.

С.ДОРЕНКО: Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Здравствуйте, доброе утро, Сергей. Меня зовут Женя. Абсолютно, Сергей, с вами согласна в плане порабощения женщин в данный момент. Я родила до 30 лет: в 27 — первого ребёнка, и в 29 — второго. В 32 я родила третьего ребёнка. В 27 лет, когда я рожала первого ребёнка, ещё не забеременела первым ребёнком, я работала на федеральной радиостанции, я работала на кабельном телеканале. Соответственно, второй ребёнок пошёл. И я решила после второго выйти. Кому я в 30 лет нужна? Абсолютно никому. Сейчас мне 33 года, и я не могу найти работу по специальности. И при этом мой супруг даже умудрился сказать: «Ты протеряла всю свою карьеру. То есть ты сейчас должна найти работу, выходить…»

С.ДОРЕНКО: Надо снова заниматься… Понимаете, в чём дело? Я вам расскажу секреты. За то время, пока вы не работали, вам надо будет сесть уже на нижнюю позицию сразу опять. Правильно? Вам надо будет заняться восхождением снова. То есть, даже если вас возьмут, невзирая на возраст… Потому что легче тыркать 23-летнюю девчонку, чем 33-летнюю даму, правильно?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Конечно.

С.ДОРЕНКО: 23-летнюю легче: «Ну-ка, быстро! Ну-ка, пошла! А ну давай сюда!» Её легче, как собачку, гонять. А вас уже нельзя, как собачку. А вам надо занять ту позицию, на которой она вас вытесняет. Соответственно, вы должны прийти на девчачью маленькую позицию и расти. Может быть, вы вырастете быстрее. Ей, чтобы вырасти, надо будет года четыре-пять, а вы вырастете за месяца четыре, поскольку вы уже умная. Но согласиться на существенное понижение статуса вам трудновато. Конечно!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В принципе, не столько, может быть, и трудновато, сколько… Вот помню себя, когда я переехала в столицу, искала работу уже по специальности непосредственно — у меня было два-три собеседования в неделю, тогда я занималась активно поиском. Сейчас я активным поиском занимаюсь уже более двух месяцев — и у меня даже ни одного звонка при условии хорошего резюме.

С.ДОРЕНКО: Вот видите. Ну и сжимается же экономика вдобавок. Вероятно, будет сжиматься и дальше. Понимаете? Вот такая проблема. 73-73-948. Вот она родила трёх детей, и ей надо снова восстановиться в профессии. Как? Трудно. Очень трудно.

Э.ХАСАНШИНА: Очень трудно.

С.ДОРЕНКО: Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Я очень хорошо знаю эту тему, потому что у меня трое детей. Дочке два месяца, а сын пошёл в школу, как у вас, в первый класс нынче.

С.ДОРЕНКО: Нет, у меня в университет пошёл сын.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ой, точно! Извините, я забыл, перепутал. Я очень хорошо представляю себе затраты, которые необходимы для того, чтобы содержать детей сейчас. Я скажу так: закрывать их в текущем режиме молодой семье, простой семье и отдельной какой-то женщине, у которой нет мужа, — это бесполезная история. У каждого своя жизнь, своя история. Кто-то за тысячу евро водит в детский сад, а кто-то — просто бесплатно. Кто-то в Москве живёт, а кто-то…

С.ДОРЕНКО: Это правда, разброс большой.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я знаю, что делать. Надо очень простую вещь сделать: надо предоставлять льготные кредиты на дом и на квартиру. Потому что семья — это прежде всего дом и квартира, это социальная жизнь ребёнка, это его безопасность.

С.ДОРЕНКО: Ну, мы женщину освобождаем от гнёта мужчины или мы её порабощаем? Освобождаем?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Порабощение — это абсурд. Это не удастся, даже если мы все сразу дружно захотим.

С.ДОРЕНКО: Почему?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Не выйдет, просто не получится. Во-первых, порабощение женщины…

С.ДОРЕНКО: Не удастся, она будет сопротивляться этому. А знаете, как она будет очень просто сопротивляться? Она просто не будет рожать — и всё, и весь разговор.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Кстати, да. Или ещё тысяча способов. Женщины — мастерицы выдумать их в бесконечном количестве. И потом, с порабощённой женщиной же скучно. Вот зачем она нужна?

С.ДОРЕНКО: Ну как вам сказать?..

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, не нужна. Это неинтересно.

С.ДОРЕНКО: Я бы тут поспорил. Вот здесь бы я поспорил, честно говоря.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Даже малолеточка, которая…

С.ДОРЕНКО: Нет, малолеточку мы сейчас сразу отвергаем. Нет, 18 лет.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я это и имею в виду.

С.ДОРЕНКО: А, хорошо.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Даже это неинтересно.

С.ДОРЕНКО: Нет, ну почему? В шальварах и порабощённая одалиска, которая возлежит в гареме. А?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ой, нет-нет, это всё влажные мечты.

С.ДОРЕНКО: Скопцы какие-то с гуслями что-то играют, одалиски танцуют в шароварах. Что такое, я не понимаю? Это мне грезится? (Смеётся.) 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Да, слушаю вас… Нет, не получилось. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Наконец-то я дозвонилась.

С.ДОРЕНКО: Да! Вот видите как.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я хочу сказать, что меня зовут Алла Тишина.

С.ДОРЕНКО: Здравствуйте, Алла.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У моей дочки двое детей. Одна ходит в школу сейчас в десятый класс, а другая — в четвёртый. И вот в школе продлёнку сделали платную.

С.ДОРЕНКО: Всё. Значит, ей нельзя работать. Либо надо работать столько, чтобы оплачивать ещё и продлёнку.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да, да, да. Представляете, у нас государство…

С.ДОРЕНКО: Хорошо, а можно спросить про Топилина? Вот он с виду умный человек. Ну, мне кажется, наверху совсем дураков нет. Он сидит, чешет репу и говорит: «Нам надо что-нибудь придумать». Но прежде чем придумывать, он мог бы, например, прочитать газеты или поговорить с вами — вообще говоря, быть информированным мужчиной? Вот продлёнка платная. Вот что Топилин на это скажет? Продлёнка платная.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. А что он скажет? Он делает своё дело, и всё.

С.ДОРЕНКО: Нет, он сидит и мечтательно говорит: «Надо что-нибудь придумать». Товарищ дорогой, не надо ничего придумывать. Всё просто как божий день. Правильно?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да, согласна.

С.ДОРЕНКО: Дай на ребёнка 100 тысяч в месяц — и не надо ничего придумывать, вообще ничего! Всё.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Конечно, конечно.

С.ДОРЕНКО: И весь разговор. Ребята, дайте бабёнке 100 тысяч и дайте на ребёнка 100 тысяч — и она тебе девять родит, и будет миллион в месяц получать. Девять родит! Понятно? Отстреляет только так! Что, нет?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, девять не родит.

С.ДОРЕНКО: По трое за раз пойдёт она! На ЭКО пойдёт она. За миллион в месяц? Я умоляю! Конечно, пойдёт. Нет? Все морщат нос.

Э.ХАСАНШИНА: После того, как она не сможет влезть после четвёртого в платье, она скажет: «Нет, хватит!»

С.ДОРЕНКО: Все фертильные самки здесь в студии морщат нос. Так, спокойно! 73-73-948. На девять не пойдут. А сколько? Четверо?

Э.ХАСАНШИНА: Четверо — максимум.

С.ДОРЕНКО: Четверо? Четверо — 500 тысяч в месяц.

Э.ХАСАНШИНА: Ну ладно, пять.

С.ДОРЕНКО: Пять? 600 тысяч.

Э.ХАСАНШИНА: Пять максимум, и это если ты очень и очень мечтал.

С.ДОРЕНКО: Ребята, всё просто, как день. Всё просто, как конструкция Буратино. Всё абсолютно просто! Не надо ничего выдумывать! Не надо словеса громыхать! Не надо болтать языками, идиоты! Надо просто сказать следующее. Бабы рожают в двух обстоятельствах: либо когда они порабощены… Порабощены, как скотина, вот и всё — тогда они действительно рожают сколько надо. Порабощённые бабёнки рожают сколько надо. Либо когда они свободны и обеспечены. Вот и всё, ребята. Никакого секрета в этом нет. Новости.

НОВОСТИ

ОБЗОР ПРЕССЫ

С.ДОРЕНКО: Мы продолжаем и движемся прямо в Кемерово, в Кемеровский государственный университет, где раздевались студенты. Для меня вопрос… Только не говорите мне про тлетворное влияние Запада. Но что-то происходит. Почему? Оказывается, не первый год уже в Кемеровском госуниверситете обряд некий инициации, когда студентов раздевают догола. Причём говорят, что на девочках всё-таки остались трусы, а мальчики были догола. Насколько я понимаю, дорогие товарищи, мы имеем эту фотографию, мы видим эту фотографию, где на девочках всё ещё есть трусы. Это не значит, что они на них так и продолжали оставаться.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, у них есть ещё тряпочки, которыми они прикрывают…

С.ДОРЕНКО: Они скомканными эти трусами прикрывают, да. Это обряд инициации. Я стал думать, почему это и хорошо это или плохо. Может быть, это хорошо?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, посвящение всегда было, по-моему, в университетах, вообще в вузах.

С.ДОРЕНКО: Расскажи мне.

Э.ХАСАНШИНА: Например, у нас было в университете два посвящения: официальное и неофициальное. Официальное — церемония с преподавателями.

С.ДОРЕНКО: Когда полтора часа подряд вам читаю лекцию.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, что-то они рассказывают, мы делаем какие-то номер, самодеятельность, поём, танцуем и всё такое.

С.ДОРЕНКО: Вы делаете? То есть абитуриенты вчерашние делаете? Кто это?

Э.ХАСАНШИНА: Да. Ну, в смысле, мы…

С.ДОРЕНКО: Подожди. Вновь прибывшие уже что-то поют и танцуют?

Э.ХАСАНШИНА: Да, мы что-то придумывали. Ну, это было, например, через месяц или через два.

С.ДОРЕНКО: Я не очень понимаю, когда вы успеваете это сделать.

Э.ХАСАНШИНА: Через месяц или через два как ты поступил, то есть это не прямо сразу.

С.ДОРЕНКО: А-а-а! То есть вы успеваете спеться?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, понятно, что там есть приветственное слово на первой этой линейке, а потом уже у нас было посвящение внутри своего факультета.

С.ДОРЕНКО: Поясни, пожалуйста, это было в городе…

Э.ХАСАНШИНА: Оренбург.

С.ДОРЕНКО: В Оренбурге. На пути в Кузбасс, я бы сказал. Ну-ну. Так что же?

Э.ХАСАНШИНА: В общем, там мы что-то танцевали и плясали. А потом неофициальное было посвящение, когда… У нас была традиция на нашем факультете — второй курс брал шефство над первым. То есть показывали, где что у нас находится, как себя вести, какие преподаватели есть.

С.ДОРЕНКО: Но вы же учились не в катакомбах? Что за трудности, я не понимаю? Всё написано на дверях.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, на дверях — это на дверях. А когда ты… Ну, у нас было очень тесное взаимодействие. У нас был очень маленький факультет и тесное взаимодействие со всеми курсами.

С.ДОРЕНКО: Сколько человек на факультете?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, у нас была группа… две группы — 30 человек.

С.ДОРЕНКО: То есть 60 всего — весь курс?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, 30 — это все. Вот наши журналисты — их было 30. И плюс ещё было около 30 связистов, специальность.

С.ДОРЕНКО: А, соответственно, другой курс — тоже 30?

Э.ХАСАНШИНА: Всё. Вот это был весь наш первый курс на нашем факультете.

С.ДОРЕНКО: Я понимаю.

Э.ХАСАНШИНА: И поэтому мы хорошо знали своих старшаков, в отличие, например, от каких-нибудь финансистов, которых пять или десять специальностей. Неофициальное посвящение — это был выезд на природу. Там второкурсники…

С.ДОРЕНКО: Так! Пошли к раздеванию! Сейчас дело пойдёт. Спокойно, товарищи, спокойно. Не моргайте глазом, чтобы она…

Э.ХАСАНШИНА: Там не было никакого раздевания.

С.ДОРЕНКО: Налейте ей сто грамм, пусть рассказывает. Да?

Э.ХАСАНШИНА: Там были какие-то конкурсы, ну, а-ля сам себе тамада, какие-то… Ну, там все разговаривали, беседовали, знакомились, выпивали, естественно, как же без этого.

С.ДОРЕНКО: Выпивали?

Э.ХАСАНШИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: А потом?

Э.ХАСАНШИНА: То есть это был такой выпускной, только впускной.

С.ДОРЕНКО: А, это из-за времён года, я сейчас пойму. То есть сначала через два месяца вы танцевали на сцене. А когда же вы танцевали вдоль реки?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, чуть попозже.

С.ДОРЕНКО: То есть уже была зима?

Э.ХАСАНШИНА: Осень.

С.ДОРЕНКО: Уже была зима.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, иногда и зимой, но там какая-то база отдыха.

С.ДОРЕНКО: А какие у вас обряды инициации были? 73-73-948. Скажите, почему в Кемерове они взялись раздеваться? Напомните, пожалуйста, мне свои обряды. Я вам объясню, какие у нас обряды были. Их не было вообще, вообще никаких обрядов.

Э.ХАСАНШИНА: Как-то скучно вы живёте без этих обрядов.

С.ДОРЕНКО: Нет. Мы прямо хорошо жили своим курсом.

Э.ХАСАНШИНА: Что ж вы вспоминать-то будете?

С.ДОРЕНКО: Что же я вспомню? Боже милостивый…

Э.ХАСАНШИНА: Библиотеку? Скажите «библиотеку».

С.ДОРЕНКО: Нет, в библиотеке я провёл несколько месяцев на самом деле, когда я писал статью для одного университета, для научной работы. Не для своего, а для Тартуского университета в Эстонии я писал статью для сборника. Ну, не в этом дело. И я провёл действительно очень много времени. Я хочу сказать, что есть что вспомнить. Ты имеешь в виду лихость и разврат? Есть что вспомнить.

Э.ХАСАНШИНА: Ну вот, видите.

С.ДОРЕНКО: Но в основном связано всё-таки с работой, потому что я выезжал с делегациями и работал в Петербурге, в Таллине, в Риге, в разных местах я работал с делегациями, в Вильнюсе в том числе. И надо сказать, что было что вспомнить, было. Но это было на работе.

Э.ХАСАНШИНА: Корпоративный дух у вас просто был сильнее.

С.ДОРЕНКО: В университете не было такого, нет. У нас всё было прилично в университете.

Э.ХАСАНШИНА: Мне кажется, моё поколение к работе уже — как это говорят? — остепеняется.

С.ДОРЕНКО: Нет, после уроков ходили в бар «Тропарёво», «железное вымя». Мы ходили. Пожалуйста, ответьте, а что у вас было? Какой у вас был в университете обряд инициации? Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Здравствуйте. Алло!

С.ДОРЕНКО: Да, здравствуйте.

Э.ХАСАНШИНА: Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Они, наверное, воображают себя масонами.

С.ДОРЕНКО: Может быть.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Только гробы не купили.

С.ДОРЕНКО: Скажите, пожалуйста, а у вас какой был обряд инициации?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, у нас было проще.

С.ДОРЕНКО: Как?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это было в другую эпоху, это было в прошлой жизни.

С.ДОРЕНКО: Скажите, пожалуйста, и тем не менее как вы знакомились с другими курсами? Всё-таки раздевались голыми или не совсем?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, мы тогда ещё про масонов не очень так хорошо знали.

С.ДОРЕНКО: А вы считаете, что голые люди — это масоны, да?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, у них обряд такой, это же не я придумала, об этом пишут и говорят. Они ещё в гробы голыми ложатся.

С.ДОРЕНКО: Я понимаю. Ну а вы как? А вы? А вы?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, мы как? Мы покупали, как говорится… Сначала торжественная часть, потом портвейн, потом… Ну так, всё хорошо. Во всяком случае, все знакомились.

С.ДОРЕНКО: А пели после портвейна?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, пели. И танцевали, и пели. И всё было нормально.

С.ДОРЕНКО: Этот стон у них песней зовётся, я знаю. После портвейна хочется выть, и от этого поётся. А? Там же печёт. «Какой мрак вы обсуждаете», — говорит Арт. «В МГТУ гражданской авиации ничего не было. Или это опять я всё профукал?» — Дмитрий Попов. «Гуськом по плацу с криком “Гимн студента — коси и забивай!”», — говорит Борис Байкер, это у них было. «Первокурсницы — молодые и неопытные, не знающие себе цену. В ресторан сводил — и вот она уже твоя навеки», — говорит Месс про первокурсниц. То есть первокурсница доверчивая, вот и всё. И она хочет казаться старшей, она хочет казаться взрослой. Ей очень хочется казаться взрослой, первокурснице.

Э.ХАСАНШИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: Она уже вступила во взрослую жизнь, и обязательно хочется казаться взрослой. От этого она совершает ошибки, от которых потом пунцовеет, вспоминая их в 25. А?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, по-хорошему такие ошибки не должны выходить за это общество.

С.ДОРЕНКО: Взрослая женщина… А?

Э.ХАСАНШИНА: Такие ошибки не должны выходить за рамки вот этого узкого общества.

С.ДОРЕНКО: А выходят.

Э.ХАСАНШИНА: Как бы вы же братство, вы такие типа альфа, гамма, бета, тета.

С.ДОРЕНКО: Ты знаешь, выходят.

Э.ХАСАНШИНА: Вот это печально.

С.ДОРЕНКО: Выходят, но недалеко выходят. На самом деле в самом братстве эти ошибки всё равно все помнят, и потом всю жизнь помнят. Я знаю про такую историю, которая связана с зарубежной жизнью. Там некая группа студентов выезжала в Пенсильванию, в горы, это в Соединённых Штатах Америки. Они выезжали в горы в Пенсильвании, где, как им казалось правильно, практиковали групповой секс, ну, устраивали оргии — в качестве инициации и хорошего знакомства.

Э.ХАСАНШИНА: Интересное такое посвящение.

С.ДОРЕНКО: Люди же становятся ближе в результате секса?

Э.ХАСАНШИНА: Прямо очень тесное знакомство.

С.ДОРЕНКО: Люди становятся ближе в результате секса или нет? Да.

Э.ХАСАНШИНА: Конечно.

С.ДОРЕНКО: И они становились ближе всей группой. И надо сказать, что потом никто из них никогда не женился ни на ком из участниц этого… Ну, понимаешь, да?

Э.ХАСАНШИНА: Угу.

С.ДОРЕНКО: То есть, условно говоря, выехали пять девочек и пять мальчиков, ну неважно. И никто никогда не смог жениться на этих участницах группового секса, потому что они всехние как бы. Друзья большие, конечно, ничего не скажешь, но жениться нельзя. То есть это уже как проклятие. Поэтому смотря как дружишь, понимаешь. Можно так додружиться, что потом никто на тебе не жениться.

Э.ХАСАНШИНА: Но вы же понимаете, что это вопрос во многом и воспитания. Вот там же были те, кто… Они же начали раздеваться с курток и снимать с себя постепенно одежду. Были те, кто остановились и ушли в сторону — те, кто не дошли до этого «высшего уровня».

С.ДОРЕНКО: Значит, эти хотели.

Э.ХАСАНШИНА: Значит, да.

С.ДОРЕНКО: В сущности, они хотели.

Э.ХАСАНШИНА: Может быть, конечно, это был бунт отчасти.

С.ДОРЕНКО: Давайте не представлять их жертвами. Они хотели оргии.

Э.ХАСАНШИНА: Ну нет, это нельзя называть оргией.

С.ДОРЕНКО: Они хотели оргии. Здравствуйте. Да, слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Олег. Я окончил военный институт, и у нас там посвящение было совсем жёсткое — в бронежилете 15 километров. А я был на посвящении в Институте искусств и культуры как приглашённый гость. И там знаете какая тема? Там выпускной курс придумывает задания для молодых, для тех, кто только поступил. И в тот год, когда я там был гостем, придумали такую фишку: дали тем, кто поступил … и запить это сгущённым молоком. То есть задание должно быть таким, знаете…

С.ДОРЕНКО: Тяжёлым.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Тяжёлым и унижающим. Почему — я понять не могу. Я не смог бы, но первокурсники заставляли себя и ели, и все над этим смеялись.

С.ДОРЕНКО: А отойти и просто сказать «ребята, я не участвую» можно? Просто отойти и сказать «ребята, что-то мне не по кайфу»?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я не увидел, чтобы кто-то отошёл. И в этой ситуации в Кемерово я тоже думаю, что это, скорее всего, старшекурсники придумали.

С.ДОРЕНКО: Да, да, да! Конечно! Старшекурсники задавали им вопросы, и можно было ликвидировать штрафные очки и набрать плюсы именно раздеванием.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это глупые вещи. Я думаю, нужно было поступать в военный институт, и тогда все эти желания пропадают.

С.ДОРЕНКО: Пропадают. Спасибо.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, ну послушайте, на такое посвящение можно же и не ехать, на неофициальное посвящение. Вас кто-то заставляет? Заставляет платить тысячу рублей на дорогу? Силком? Никто не тащит их силком, они едут сами.

С.ДОРЕНКО: Я учился в шести… Вот смотри, можно я скажу про себя? Я учился в шести школах и в одном университете.

Э.ХАСАНШИНА: В школах нет посвящения.

С.ДОРЕНКО: В шести школах. Никогда в жизни я ничего такого не слыхал. В университете тоже ничего подобного не слыхал.

Э.ХАСАНШИНА: Ну слушайте, если в школе будет алкогольное посвящение, то я прямо расстроюсь.

С.ДОРЕНКО: Даже не слыхал про такое. То есть вообще не слыхал про такое. Ну, я отучился шесть лет в университете, и я вообще про такое не слыхал в принципе. Мы паслись там все, в общем, одним курсом. Со старшими мы не общались, нам незачем было общаться со старшими, нафиг они нам нужны. К младшим мы относились с интересом — к женской части, потому что свежая деффочка пошла, интересно присмотреться. Ну, появился первый курс, вот они пошли в зал на лекцию, и мы так с балкона смотрим: какие интересные формы, интересные гривы, интересная повадка. Ну, как мы смотрим на женщин? Повадки, грива, формы. «Ага! — присматриваешься. — Ага! — где-то опять её увидел. — Интересно». И потом смотришь уже, как там и что. А не было посвящений. Ни мы к ним не приставали, ни они к нам не приставали. Я вот не знаю…

Э.ХАСАНШИНА: Ну что же, вы не пели, не танцевали?

С.ДОРЕНКО: Нет.

Э.ХАСАНШИНА: Не рассказывали: «Вот здесь вкусно кормят. А в нашу столовку не ходите, там сосиски на пол роняют»?

С.ДОРЕНКО: Нет, не было ничего. Я умоляю. Ну, раз похавают — и ты поймёшь, что тут невкусно кормят. Вот и весь сказ. Ну зачем это объяснять?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, кто-то тебе рассказывает, это здорово. И мы до сих пор общаемся.

С.ДОРЕНКО: Знаешь, что я тебе объясню? Вы какие-то коллективисты, подозрительные коллективисты. Подозрительные! Скажите, пожалуйста, а насколько это всё-таки из Америки всё пришло? Может быть, это американская какая-то традиция? Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да, здравствуйте. Вчера вечером показали параллельно Кемерово, фотографии, всё, и показали, как в американском университете это происходит. Там они делают это перед экзаменом, чтобы раскрепоститься.

С.ДОРЕНКО: Ага!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Так что почему вы не говорите о западном влиянии?

С.ДОРЕНКО: Нет, вот именно я сейчас и спросил о западном влиянии. И сейчас мне показалось очень интересным то, что вы говорите. А там тоже они раздеваются голые и ходят голыми?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да, совершенно голые бегают.

С.ДОРЕНКО: Тут нам понадобится кто-нибудь западный. Давайте кто-нибудь, кто учился в западном университете. Не звоните, пожалуйста, все. Позвоните тот, кто учился… Не звоните все, нет, не звоните все.

Э.ХАСАНШИНА: Вот смотрите, Юрий пишет: «На первом курсе, когда нас вывозили на практику, на Ивана Купалы голыми через костры прыгали, нагишом купались. Всегда всё это было. Какой трэш в стране творится, из мухи делают слона».

С.ДОРЕНКО: Я не знаю, я просто пытаюсь понять. Трэш в стране творится?

Э.ХАСАНШИНА: Вот это не западное. Ивана Купалы — наше, языческое.

С.ДОРЕНКО: Кто учился на Западе, расскажите, пожалуйста. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Вы учились на Западе?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Был только по обмену.

С.ДОРЕНКО: Ну и скажите, что там за посвящение?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, было неплохо. В принципе, голым никто не бегал, но был жуткий алкоголизм, прямо такой настоящий.

С.ДОРЕНКО: Скажите, а где это было, в каком городе?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Германия, Дюссельдорф.

С.ДОРЕНКО: В Дюссельдорфе. Значит, надо было нажраться?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. У нас тоже было такое, именно тоже связанное с алкоголизмом. Надо было прийти к памятнику танка и там же пить стоя, запрокидывая голову.

С.ДОРЕНКО: Ага! Интересно. 73-73-948. Вы все чистые люди, хорошие, но я, оказывается, самый чистый из вас. У нас ничего такого не было. Алло. Здравствуйте. Да, слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Владислав, и я студент Карлова университета города Праги.

С.ДОРЕНКО: И что же у вас?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, я с большим удивлением слушаю сейчас этот эфир. Честно, могу только здесь сказать о том, что то, что называется «официальная инициация» у нас, это проходит всё центре Праги, там белый мраморный зал. На этом мероприятии все кончаются.

С.ДОРЕНКО: То есть никакой попойки специальной, где вас унижают, унизительных ритуалов, ничего подобного?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, этого ничего нет абсолютно. Единственное, парируя реплику прошлой слушательницы, дозвонившейся до вас, скажу, что все те, кто готовятся к экзаменам либо к докторантскому минимуму, снимают стресс в бассейнах, в тренажёрных залах или гуляют…

С.ДОРЕНКО: Скажите, а вы не пытались анализировать, почему всё-таки мы видим иногда обряды инициации в армии Великобритании, иногда попадается что-то из русской армии, и всегда связано с унижением? То есть, в сущности, как бы пытаются разрушить твою личность, чтобы создать тебя заново, пройти символическую смерть личности, растоптать личность, унизить, а затем воссоздать. Всё равно здесь что-то садомазохистское. Откуда это? Откуда?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Трудно сказать, откуда это. Это напоминает какое-то фрейдистское влияние. Но, возможно, это просто-напросто сущность человека, на мой взгляд.

С.ДОРЕНКО: Вот в армии пытаются тебя растоптать, чтобы сделать из тебя солдата. Здесь тебя пытаются растоптать, чтобы сделать из тебя студента. Понимаете, именно растоптать вначале.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Якобы для создания новой формы, нового воплощения. Может быть, что-то в этом роде. Но, вы знаете, ни разу с этим не сталкивался, хотя уже получаю второе высшее образование.

С.ДОРЕНКО: Я тоже, я тоже! Абсолютно. Спасибо вам огромное. Я никогда с этим не сталкивался, и я пытаюсь анализировать. Я пытаюсь анализировать и понимаю, что обряды, связанные с унижением, а таких много…

Э.ХАСАНШИНА: Да, много.

С.ДОРЕНКО: «Учился в Университете Дортмунда, ничего такого нет». «В какой религии воспитанники несколько первых лет занимаются чисткой навоза?» — говорит Сергей. Вы имеете в виду, Сергей, что в ряде монастырей, например, китайских, даосских и буддистских? Там смысл — показать тленность сущего. Там смысл не в том, чтобы тебя унизить. Это не унижение, это попытка показать тебе тленность сущего. В некоторых монастырях тебя заставляют толочь воздух в ступе. Просто толчёшь воздух, и очень долго, часами толчёшь воздух, но это для того, чтобы показать, что всё сущее — мара, наваждение. В некоторых монастырях тебя заставляют таскать воду из реки. Описаны случаи, когда люди таскают воду из реки, спускаясь к реке с горы, а потом оказывается, что просто в монастыре есть источник, и не надо было таскать воду вообще ни разу. Но им показывают тленность мира с целью отречения.

Э.ХАСАНШИНА: Но здесь тоже как бы речь всё-таки не столько об унижении, а о преодолении, что ты вроде как преодолел некую не особо приятную для себя вещь, показав своё желание быть студентом этого факультета.

С.ДОРЕНКО: Я против этих обрядов. Я лично против этих обрядов и никогда бы не принял в них участие, точно вообще никогда бы не принял в них участие.

Э.ХАСАНШИНА: И никто бы вас за это не осудил.

С.ДОРЕНКО: Внимание! Даже если бы меня били, я бы не пошёл ни на какой такой обряд точно — в силу простой причины. Я не собираюсь никуда инициироваться. Я есть самоценная сущность, сам по себе я самоценен, и я не собираюсь разрушаться для того, чтобы воссоздаться. Я не собираюсь никем не стать. Мне говорят: «Ты должен стать первокурсником». А я не собираюсь никем стать. Я уже есть. Я всех в гробу видал. И я абсолютно точно не собираюсь вообще никем стать. Больше того — для того, чтобы кем бы то ни было стать, я не собираюсь предпринимать никаких усилий. Я есть. Точка. Я уже состоялся. А для того, чтобы тебя заставить пройти инициацию, тебе надо доказать, что ты ещё не есть. Ты не есть, тебе только…

Э.ХАСАНШИНА: Вас не могут заставить, потому что вы делаете это сами.

С.ДОРЕНКО: Но ты-то хотела принимать в этом участие и принимала.

Э.ХАСАНШИНА: Я не ходила на неофициальное посвящение просто потому, что я люблю поспать, и мне не хотелось всю ночь где-то лазить. Я в это время спала.

С.ДОРЕНКО: Не ходила? Нет, не ходила?

Э.ХАСАНШИНА: Нет, я не ходила. И не было никакого такого…

С.ДОРЕНКО: Просто ты рассказывала… Секундочку! Ты рассказывала так, как если бы ты ходила. Вот в чём вопрос.

Э.ХАСАНШИНА: Да потому, что наши ездили каждый год.

С.ДОРЕНКО: Каждый год, совершенно верно.

Э.ХАСАНШИНА: Все курсы собирались, и это был такой праздник друзей.

С.ДОРЕНКО: «Обряд прописки прошли все», — говорит 72-й. Нет. Я не прошёл обряд прописки нигде и ни разу. Ни разу!

Э.ХАСАНШИНА: Это не необходимое условие, это добровольное участие.

С.ДОРЕНКО: Я пришёл на телевидение в 1985 году (простите, что я такой старый), и я не прошёл обряд прописки ни разу никогда и нигде. Я пришёл в «информацию», в информационную редакцию на центральном телевидении, и я не прошёл обряд прописки. На фиг! Всех в гробу видал! Понятно? Я пришёл на радио, и я не прошёл обряд. Никогда в жизни! Потому что я убеждён, что мне не надлежит стать. Я не могу стать, потому что я есть. Понятно, да? Я не могу стать. Мне говорят: «Мы тебя сейчас посвятим». Я спрашиваю: «And who are you?» Я спрашиваю, как улитка спрашивала у Алисы: «А ты кто?» Кто её спрашивал? Улитка или кто, не помнишь? Когда она делается маленькой, под грибом стоит.

Э.ХАСАНШИНА: Наверное.

С.ДОРЕНКО: По-моему, улитка.

Э.ХАСАНШИНА: Гусеница?

С.ДОРЕНКО: Гусеница, гусеница. Она спрашивает: «Я тут…» — «А ты кто?» Вот я всех спрашиваю, когда мне говорят: «Мы тебя посвятим сейчас…» — «Ты кто? — спрашиваю я. — And who are you?» Понятно? Вот и всё, и весь сказ. Меня нельзя посвятить.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, тогда вам и экзамены в университет не надо сдавать, потому что вы уже есть.

С.ДОРЕНКО: Вот такое я говно, товарищи!

В ДВИЖЕНИИ

С.ДОРЕНКО: Хотите посвящаться? Посвящайтесь. Хорошо, пожалуйста, унижайтесь как хотите. Ходите там на четвереньках, придурки, пожалуйста.

Слушайте, что плохо? Вот Матвеевская. Я там проехал на мотоцикле, может быть, неделю назад, специально посмотреть. Всё время чёрная. Ребята, там строят эстакаду. Неужели до их пор не пустили? Напротив Неженской улицы, Матвеевской улицы, вот этот поворот — и я на мотоцикле, конечно, грудью разбивал там всех, бросался под колёса и так далее, потому что меня пытались не пропускать. Там настолько тесно…

Э.ХАСАНШИНА: Вы замёрзли?

С.ДОРЕНКО: Ну, неделю назад примерно я ломанулся туда (может быть, чуть больше) проверить, что за пробка. Я мог по кольцу пойти, но я думаю: в самую яростную пробку поеду-ка я на мотоцикле. Там страшно.

Ещё. Сейчас перед Аминьевкой и Рублёвкой стоит Можайка, и тяжело стоит, там несколько аварий. Затем перед Минской улицей то же самое, но уже чуть-чуть полегче. Волоколамка ни с чем не сравнится по кошмар-кошмару. И Якиманка сейчас, Якиманка вообще не едете, здесь чёрное. «20 минут — 1 километр». «Не красное точно», — спорит один из людей, которые пишут об этом в «Яндекс».

Давайте звоните. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Слушаю. Где едете? Что видите? Пробки, засады, аварии?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Измайловское шоссе от 3-й Парковой до Главной аллеи вообще просто!.. Они что сделали? Они, где трамвайные пути, нанесли разметку сплошную, чтобы не ездили по трамвайным путям. Вообще просто! Вот этот отрезок еду где-то 40 минут, а он проезжается за 2 минуты.

С.ДОРЕНКО: Я пытаюсь найти это место. Это где? Где Соколиная Гора? Секундочку…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, это где Первомайская улица переходит в Измайловское шоссе. Там 6-я, 5-я, 3-я Парковые — и до Главной аллеи.

С.ДОРЕНКО: А вот то, что вам перпендикулярно — вообще совсем никакой езды нет. Да, Измайловское шоссе. Чёрт, тут всё чёрное! Да-да-да. Мы нашли это место, спасибо. Ужасное место! Ой, новости, что ли, или что? Сейчас… Нет, подождите. Новостей нет. Будут. Мне кажется, они будут рано или поздно. Мы успеем ещё принять один звонок. Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Софийская набережная на мост Кремлёвский — почти час.

С.ДОРЕНКО: Да, почти час. Из-за ремонта.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: И мост стоит.

С.ДОРЕНКО: Спасибо. Новости.

НОВОСТИ

С.ДОРЕНКО: 10 часов 6 минут. Среда, 7 сентября. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Эльвира Хасаншина — ведущая этой программы. Здравствуйте, Эльвира.

Э.ХАСАНШИНА: И Сергей Доренко. Доброе утро.

С.ДОРЕНКО: «В Волгограде появились профильные классы для будущих тюремщиков». Я прусь от этого! Ты знаешь, мне кажется, что есть стыдные профессии. Нет, работать не стыдно, вообще работать. Унитазы чистить не стыдно.

Э.ХАСАНШИНА: Я согласна.

С.ДОРЕНКО: Но есть как бы профессии, которые… ну, мы понимаем, что человек не может о них мечтать. Понимаешь, в чём дело?

Э.ХАСАНШИНА: Да.

С.ДОРЕНКО: Условно говоря, я должен кормить семью или кормиться, просто кормиться. Я должен делать любую работу, стыдных работ нет, просто работу. Мне говорят: «Убирайте туалет». — «Знаете, я постараюсь». Ну, я приду, конечно, в четыре утра, чтобы меня никто не видел, тихонечко. Потом небось стыд пропадёт — буду и в десять утра приходить. И потом в два часа дня приходить, распахивать, ставить швабру поперёк двери, чистить унитазы в перчатках и всё такое, открывать окна настежь, чтобы не воняло.

Э.ХАСАНШИНА: И напевать песенку.

С.ДОРЕНКО: Напевать песню какую-нибудь, конечно. Всё с удовольствием. Но сначала — в четыре утра. Ну, мне будет стыдно. То есть это такая профессия, которая, как мне кажется — чёрт! — обломает, конечно, сильно.

В Волгограде открываются профильные классы в школе для подготовки тюремщиков. Ну, лучше унитазы чистить! Если бы мне сказали: «Доренко, ты должен избрать какую-то профессию, которой тебе не хочется. Давай так: или унитазы чистить, причём где-нибудь в клубе гомосексуалистов чистить унитазы, например, — ну, что мне не нравится априори, сразу же, — а второй вариант — пойдёшь в тюремщики, будешь тюремщиком». Я скажу: «Лучше унитазы чистить». Честное слово. А? Ну серьёзно.

Э.ХАСАНШИНА: Знаете, там какая подробность? Они вроде как говорят, что в этих классах будут готовить к профессиям… к работе в МВД в том числе и в силовых органах.

С.ДОРЕНКО: Тюремщиков.

Э.ХАСАНШИНА: Например, фильм, который им показали, был про ФСИН и про то, как работает конвойная служба.

С.ДОРЕНКО: «В Волгограде появились профильные классы для будущих тюремщиков, — просто поймите. — Федеральная служба исполнения наказаний по Волгоградской области (ФСИН) организовала обучение школьников. Набрали нужное количество учеников (два девятых и один десятый класс), пошили учебную форму — рубашки, пилотки, погоны, — начались уроки. Программа обучения рассчитана на 2 и 3 года. Чему же учат в этих классах? “…Офицеры, — тюремщики, — продемонстрировали учащимся показательные фильмы о работе конвойной службы…”»

Э.ХАСАНШИНА: А я думала, они такие с дубинкой и наручниками приходят и такие: «Вот так ведёте человека! Вот так!» — и манекена…

С.ДОРЕНКО: Ну, это ужасно! Понимаешь?

Э.ХАСАНШИНА: Но такая работа есть.

С.ДОРЕНКО: Ну я не могу себя представить тюремщиком. Это страшно, понимаешь. Я всегда себя ассоциирую с зэком.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, это, наверное, отчасти романтический образ наших всяких Дубровских, Робин Гудов и прочих.

С.ДОРЕНКО: Нет. Я не знаю. Я себя ассоциирую с зэком. У меня не может быть варианта даже близко, чтобы я ассоциировал себя… Как могут дети хотеть стать тюремщиками? Ну, это абсурд! Это же оскорбительно для детей.

Э.ХАСАНШИНА: Это повышение престижа профессии.

С.ДОРЕНКО: Я не знаю.

ПЕСНЯ «ОКУРОЧЕК» — ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ

…А я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему.

«Стой, стреляю!» — воскликнул конвойный,
злобный пёс разодрал мой бушлат.
Дорогие начальнички, будьте спокойны,
я уже возвращаюсь назад.

Баб не видел я года четыре,
только мне, наконец, повезло —
ах, окурочек, может быть, с «Ту-104»
диким ветром тебя занесло.

С.ДОРЕНКО: Знаешь эту песню?

И жену удавивший Капалин,
и активный один педераст
всю дорогу до зоны шагали, вздыхали,
не сводили с окурочка глаз.

С.ДОРЕНКО: Здесь про тюремщиков. Здесь потом господин надзиратель бьёт рукавичкой по лицу в конце и так далее. «А зачем же вы рукавичкой меня по лицу?» Так что эта песня как раз про отношения, в общем, на зоне и про окурочек. Наверное, вот здесь. Сейчас, секундочку.

Шёл я в карцер босыми ногами,
как Христос, и спокоен и тих,
десять суток кровавыми красил губами
я концы самокруток своих.

«Негодяй, ты на воле растратил
миллион на блистательных дам».
«Это да, — говорю, — гражданин надзиратель,
только зря, — говорю, — гражданин надзиратель,
рукавичкой вы мне по губам.

С.ДОРЕНКО: «Но кто-то же должен это делать? Пусть это делают профессионально, — говорит 808-й, — пусть будут нормальные…» Я хочу с вами поговорить об этом.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, я согласна. Смотрите, вы едите колбасу и не пытаетесь думать о том, что коровку где-то убили.

С.ДОРЕНКО: Ну, убили и убили. Давай проголосуем.

Э.ХАСАНШИНА: Полицейские у нас благородные, а тюремщики — нет?

С.ДОРЕНКО: Скажите, пожалуйста, если бы перед вами вынужденно стояло два поприща — чистить унитазы или работать тюремщиком, — что бы вы выбрали? Чистить унитазы в публичном месте — 134-21-35; либо работать тюремщиком — 134-21-36. Кем бы вы стали? Перед вами два поприща вынужденно, вы не можете другие выбирать. Вы не можете стать космонавтом, нет, не можете. Чистить унитазы или стать тюремщиком? 134-21-35 — чистить унитазы. Стать тюремщиком — 134-21-36. Вынужденные поприща, оба вынужденные, вариантов никаких, нет вариантов, всё, либо вас до оврага доведут и расстреляют. Чистить унитазы или тюремщиком — кем бы вы пошли?

73-73-948. У меня 50 на 50 сейчас, обратите внимание. Сейчас я подключаю телефон. Нет, уже 49 на 52… 48… 47 на 53… 46 на 54 — в тюремщики записывается всё больше людей, в тюремщики идёт всё больше людей. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Я хотел бы сказать, что это вот по аналогии тому, кто написал, что этим должен же кто-то заниматься. Вот прозектор в морге — этим тоже должен кто-то заниматься. Но когда люди идут в медицинский институт или университет (я просто имею отношение к медицине, поэтому, извините, такое сравнение), никто же не думает о том, что ему понравится, например, исследовать гистологию мёртвых тканей. Понимаете? Это точно такого же порядка вещи. И я с вами абсолютно солидарен. Это безнравственно — с детства приучать людей махать дубинкой над другими.

С.ДОРЕНКО: Ну конечно. Детей нельзя. Детям надо дать крылья, надо дать полёт, надо дать счастье детям, конечно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Абсолютно.

С.ДОРЕНКО: Ну зачем? «Вы будете тюремщиками!» Ещё девочек там наряжают в юбочки специальные.

Э.ХАСАНШИНА: И строем они ходят.

С.ДОРЕНКО: «А вот ты будешь тюремщица! Будешь в жопе искать внутриполостные сокрытия. Понятно? Перчатку надеваешь, пальцы суёшь и вытаскиваешь передачки из ануса. А?!» И девочка такая: «Ах, как мне нравится, как мне нравится! Я хочу этого! Боже, я буду лучше всех совать пальчики в жопу». Ну да, так. 73-73-948. Алло. Здравствуйте. Слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Вы знаете, я для себя определила, конечно, первый вариант, потому что насколько не хочется чистить туалеты, настолько неприемлема мысль о том, что можно стать тюремщиком. То есть для меня это где-то на уровне «пить кровь христианских младенцев», ну какое-то запредельное. И я считаю, что преступление абсолютное — этому учить детей, потому что мне кажется, что в тюремщики люди попадают в результате естественного отбора.

С.ДОРЕНКО: Ну, знаете, бывает маленький посёлок, рядом зона, негде работать, нет работы.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Деваться некуда, да. Или безысходность.

С.ДОРЕНКО: Либо надо менять место жительства, продавать хату, а её никто не купит. Понимаете?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Конечно, конечно. Но это когда безысходность. Но когда мы это говорим детям — мне кажется, это преступление, потому что дети должны мечтать, развиваться. А о чём они будут мечтать?

С.ДОРЕНКО: Конечно!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: С мечтами и вырастают талантливые дети, с какими-то возможностями, амбициями. Какая амбиция в том, чтобы работать тюремщиком? Что, это здоровая амбиция? Это хорошо?

С.ДОРЕНКО: Вы знаете, вот прокомментируйте, пожалуйста, результат голосования. Я останавливаю голосование, и вот результат: 49 на 51. Если бы была вынужденная ситуация и вы должны были бы чистить унитазы или идти в тюремщики, 49 процентов пошли бы чистить унитазы, а 51 — в тюремщики. Мы можем грубо говорить, что пополам. Прокомментируйте, пожалуйста.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, я думаю, частично здесь незнание ситуации, потому что очень много людей до конца не представляют себе, что такое работа тюремщиком. Это некая абстракция по фильмам, по книгам, а там же до конца не всё, правильно? Поэтому я уверена, что какая-то часть проголосовавших за второй вариант, они просто плохо представляют себе, о чём идёт речь. А вторая часть…

С.ДОРЕНКО: Может быть. А мне кажется, что они садюги! Садюги они!

Э.ХАСАНШИНА: А мне кажется, они просто из-за денег. Там всё-таки зарплаты…

С.ДОРЕНКО: Садюги, садюги.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, не так много у нас чистого вида садистов.

С.ДОРЕНКО: Да что вы? Они посмотрели «Orange Is the New Black».

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, когда я слышу такие результаты голосования, начинаю ощущать себя очень древней, просто как динозавр, потому что мне кажется, что это, не знаю, 100 лет назад было бы просто неприемлемым вообще, абсолютно безнравственно, дико и парадоксально.

С.ДОРЕНКО: Да! 100, 120, 130 лет назад, конечно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Но всё как-то меняется не в ту сторону.

С.ДОРЕНКО: Когда жандармам, «голубым шинелям», плевали в лицо, когда их оскорбляли. «Сизые шинели», вот эти жандармы. Офицер не садился выпить с жандармом, понимаешь? Офицер армейский не мог выпить с жандармом, потому что их презирали, их коллективно презирали. Но это было в XIX веке.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, я на самом деле уважительно отношусь к любому труду, но вот когда увидела эти результата опроса, я на самом деле ужаснулась.

С.ДОРЕНКО: 49 на 51, ребята. Объяснитесь, пожалуйста. 73-73-948. Мне важно какие-то ваши объяснения получить, интересно. Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Доброе утро, Сергей. Меня зовут Татьяна, я из города Москвы. По поводу тюремщиков. Если бы у меня был ребёнок, я бы, наверное, отправила всё-таки на учёбу по поводу тюремной обстановки. Во-первых, это власть, кое-какая власть над человеком, над народом. Может быть, потом после этого он ещё выше пошёл бы. Для меня это считается как власть, управление народом, управление человеком. Ведь это тюремщик, он управляет каким-то зэком, и не одним, а целой группой, скорее всего, я так думаю. Я даже сама бы пошла туда с удовольствием.

С.ДОРЕНКО: А они прохвосты, и вы должны время от времени какую-то строгость к ним обратить.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Конечно, орать надо. Во-первых, мне кажется, в женской тюрьме — тоже там есть тюремщики-женщины.

С.ДОРЕНКО: Да. А вы пошли бы в женскую или в мужскую тюрьму всё-таки?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, я не знаю… Куда отправят.

С.ДОРЕНКО: А всё-таки попробуйте представить себе, что у вас есть выбор.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Выбор?

С.ДОРЕНКО: Да. В женскую или в мужскую?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я бы и туда, и туда попробовала. Нет, наверное, в мужскую всё-таки. С мужиками намного проще и легче, мне так кажется.

С.ДОРЕНКО: И приятнее, мне кажется. Нет?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, не знаю. Наверное, скорее всего. Но наорать лучше на мужика, они больше будут слушаться.

С.ДОРЕНКО: Это правда. Видите, я выявил в этой даме желание пойти в мужскую тюрьму и дрессировать мужчин. «Это звонит Яровая?» — спрашивает 35-й. (Смеётся.) 35-й, пять баллов! Алло. Здравствуйте. Да, слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Добрый день. А вы зря так нападаете на тюремщиков.

С.ДОРЕНКО: Я ни в коем случае не нападаю на тюремщиков.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это необходимая общественная работа.

С.ДОРЕНКО: Абсолютно верно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Работать в какой-нибудь газетёнке, где тебя по команде заставляют торговать интеллектом, — не менее позорное занятие, чем…

С.ДОРЕНКО: Нет, подождите. Нет, «в газетёнке» — здесь я с вами поспорю. А то, что существуют профессии, о которых вы не мечтаете, но всё-таки приходится ими заниматься, мы знаем, естественно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В конце концов, стоматолог, который ковыряется целыми днями в гнилых зубах, — это тоже профессия необходимая, но не каждый туда пойдёт. А люди идут.

С.ДОРЕНКО: Вы знаете, нет, тут помощь человеку. Помощь человеку не сравнивайте, пожалуйста.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А здесь помощь обществу. Кто-то должен изолировать нас от преступников, кто-то за ними должен следить. Это не менее почётная задача, чем быть полицейским.

С.ДОРЕНКО: Сегодня невероятный урок подсознания. Вы только что сказали, что кто-то должен изолировать нас. Спасибо вам огромное. Это потрясающе! Сейчас позвонила женщина… Слушайте, я цитирую слушателей! Позвонила женщина, которую я вывел на то, что она хотела бы кричать на мужчин в тюрьме.

Э.ХАСАНШИНА: Потому что они слушаются.

С.ДОРЕНКО: Нет, она хотела бы кричать на мужчин в тюрьме. Первая женщина позвонила. Затем позвонил мужчина, который сказал: «Но кто-то должен изолировать нас». Вы слышали это или нет? «Но ведь кто-то должен изолировать нас». Это потрясающие, невероятные проговорки! Ребята, мы живём в зоопарке! Алло. Здравствуйте. Да, слушаю вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Вот когда моей дочери было лет тринадцать, у них мальчики начинали, скажем так, как они говорили, «понтиться». И я договорился с начальником тюрьмы, чтобы он для мальчишек её класса устроил экскурсию в малолетку. Причём их по жёсткому варианту обшмонали при входе и на выходе, провели по камерам, провели по карцеру. В общем, помогло.

С.ДОРЕНКО: Помогло? Вы проследили это на сколько-нибудь долгом периоде — например, десять, двадцать лет? То есть из них никто не сел?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: По крайней мере, до окончания одиннадцатого класса серьёзных правонарушений не было.

С.ДОРЕНКО: То есть они притихли, эти мальчики?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Они притихли, да.

С.ДОРЕНКО: А если бы их в тюрьме трахнули, они бы ещё сильнее притихли.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, это вопрос такой…

С.ДОРЕНКО: Нет-нет, вопрос простой. Вы просто погасили мальчиков. Зачем?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, не знаю.

С.ДОРЕНКО: А я вам говорю: это плохо. То есть их жёстко обшмонали, с ними жёстко вели себя в тюрьме — и мальчики попритихли, притихли, то есть их погасили. Понятно? А если бы их в тюрьме изнасиловали, они бы ещё сильнее притихли. Кто-то из них, может быть, и шагнул бы по сторону жизни и смерти. То есть вы хотите погасить людей. У вас идея — погасить людей. Может, это неправильно? Я не знаю, может, и правильно. Не знаю. Может, сразу гасить? В десять лет прямо по роже — хвать! — и всё.

Э.ХАСАНШИНА: Нет, просто когда ты себе не представляешь, какое будет наказание, ты такой думаешь: «Да ладно, я покатаюсь на мопеде соседа. Подумаешь, мне ничего за это не будет». А когда ты пришёл туда и посмотрел: «Ну, вообще-то, как-то, да, бывает…»

С.ДОРЕНКО: Нет, какая основная цель заключения? Вот Дмитрий Соколов говорит: «Это перевоспитание». Дмитрий Соколов, в России основанная цель заключения — пытка. Основная цель заключения в России — это пытка, то есть тебя пытают. Это очень просто. «Раб хочет быть хозяином рабов», — говорит Феанор. Хорошо. «Эксперимент в Стэнфорде…» Ну напишите, Восток.

Э.ХАСАНШИНА: Были два фильма на самом деле — эксперименты со взрослыми и с детьми (кстати, немецкие, по-моему). Разделили людей, добровольцев, на две группы: одни — заключённые, другие — тюремщики. И через некоторое время те, которые были тюремщики, настолько вошли в роль, что они вели себя, как настоящие тюремщики, то есть они применяли электрошок, дубинки какие-то — вообще по-жёсткому. И когда те, заключённые, пытались выйти из этого эксперимента, в общем-то, их, как вы говорите, «погасили». И эксперимент пришлось приостановить. Он признан неэтичным, по-моему. Как-то там очень много критики. Но он показывает, что власть развращает людей. И среди детей было подобное: одним дали права, а другим — поменьше. И там тоже началось. Люди, которые дружили, прямо у них резкое расслоение этого класса пошло на две группы. Одни на самом деле подавляли.

С.ДОРЕНКО: Да. «А вы используете WhatsApp?» — спрашивает 84-й. 84-й, мы не сумели. Мы просили наших компьютерщиков прописать WhatsApp. Это оказалось труднее, чем прописать Telegram. Нет, WhatsApp мы не используем. Тем более, извините, я вот так в обычной жизни отмечаю, что WhatsApp хорош, конечно, для телефонных звонков, без вопросов, но тем не менее там спама много, и это всё ужасно. Telegram намного лучше, если вы собираетесь текстово общаться. Поставьте себе Telegram. Прекратите капризничать. Прекратите капризничать! Поставьте Telegram — нормальное средство общения, очень хорошее. Всё. Там можно и группами, и как хочешь чатиться и так далее. И наберите в Telegram сообщение для govoritmskbot — и всё, и будет всё хорошо. WhatsApp мы не сумели прописать, но сейчас нечего об этом жалеть.

Я перед собой вижу следующие вещи. Это чтобы вы понимали, что я вижу перед собой. Я вижу Telegram. Слева у меня столбик, вот он — Telegram, это govoritmskbot. Затем в середине я вижу столбик… Viber я не вижу, нет. Тем более это чистый спам, постоянный спам. «А я тут, я спам», — пишет Кирилл мне в Telegram. Нет, такой спам нас вполне себе устраивает. Значит, смотрите. Голосование мы делаем по-другому. Голосование через Telegram — интересная идея, спасибо. Может быть, попробуем. Да, спасибо за концепцию: «Половина охраняет, половина сидит». Я вижу это, я видел даже в SMS.

Дальше второй столбик я вижу — это SMS, которое идёт по номеру +7 925 88-88-948. И третий столбик я вижу — Twitter. Twitter: @govoritmsk. Если вы пишете в Twitter, вы, в общем, в привилегированном положении, как ни странно, потому что в Twitter мало людей пишут. И Полина из Реутова пишет: «Половина охраняет, половина сидит. Мы с вами охраняем, а кто унитазы моют, сидят. Вывод: govoritmsk слушают в зоне и голосуют. Полина из Реутова». «“Изолировать нас от них”. Вы неточно цитируете», — пишет Тася Сюр. Я цитирую значимую для себя часть его предложения: «изолировать нас». Он сказал: «Изолировать нас». Для меня это значимо, вот и всё.

«Даёшь Telegram!» — пишет Deviser. Хорошо. «WhatsApp — это лучшее на сегодняшний день. Идите, пожалуйста, в ногу со временем». WhatsApp — это лучшее для звонков, но для чата Telegram лучше, уж поверьте мне. У меня WhatsApp стоит, тем не менее я очень хорошо понимаю, что это для телефонных звонков. А если вам нужны телефонные звонки, звоните из Facebook. Это лучше… нет, не лучше и не хуже, чем WhatsApp, это одно и то же, потому что WhatsApp куплен Facebook, как вы знаете, WhatsApp принадлежит Facebook. И телефонная связь там одинаково хороша: и в Facebook, и в WhatsApp. Можете звонить через Facebook, если уж вы такой капризник. А пишите в Telegram, пожалуйста, не склочничайте. Мне не нравится вот это упрямство старых дев. Вы старая дева? Что за упрямство? «Я вот размешиваю только такой ложечкой». Начнётся сейчас ещё ковыряние носком туфельки песка какого-то. Что за имитация, я не понимаю? Поставьте Telegram и прекратите кочевряжиться!

Алло. Здравствуйте. Да, слушаю.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Борис, Москва. Даже странно, что вы не обратили внимания на ту предыдущую женщину, которую вы цитировали. Она сказала очень страшную вещь. Она сказала: «Потому что это какая-никакая, но власть».

С.ДОРЕНКО: Власть. Это очень важно, да.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это не важно, а это страшно. И как раз в этом, как мне кажется, основной определяющий момент. Если туда пойдут учиться, скажем так, дети-идеалисты — понятно, их обломают, жизнь обломает, и они разуверятся. Но если по гамбургскому счёту, то должны идти идеалисты, которые хотят сделать эту систему не системой унижения, а системой наказания.

С.ДОРЕНКО: Нельзя, поймите.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я понимаю. Я сразу оговорил, что это такая идеалистическая точка зрения. Точно так же страшно, когда в милицию идут люди, которые идут туда ради власти. Вот ради денег — это одно. Опять же идеалистически восстановить справедливость, бороться с преступностью — это другое. Но когда люди туда идут ради власти — это точно так же страшно. Вот это, по-моему, вещи одного порядка.

С.ДОРЕНКО: Ещё знаете какая вещь? Я вырос при армии, я вырос в гарнизонах, при взлётно-посадочных полосах. И вот здесь они говорят в интервью, эти люди из ФСИН, что они через эти фсиновские конвойные классы будут готовить к поступлению в военные вузы тоже. Вот это, мне кажется, ещё одна страшная вещь. Традиционно, с XIX века по крайней мере, армия презирает всевозможные…

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Может быть, да. Тоже может быть. Но ведь самое главное, что сейчас, когда люди идут в систему эту работать…

С.ДОРЕНКО: Это страшно, с моей точки зрения.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мне кажется, они идут туда заведомо…

С.ДОРЕНКО: Между армией и жандармами должна быть стена непреодолимая — презрение со стороны армии, конечно, с моей точки зрения. Ну, я не знаю, меня с детства, с малых лет отец учил этому. Нет, серьёзно тебе говорю. Он говорил: «Вот это комиссар, замполит — идиот. Сам летать не может, ходит и что-то кватает. К нему не подходи. А вот это — особист. Увидишь особиста — перейди на другую сторону улицы. Это скотина гэбушная, перейди на другую сторону улицы, сынок!» Понятно? Ну я клянусь! Мой отец лётчик первого класса, генерал: «Это особист. Увидел его — перейди на другую сторону улицы». Мы их презирали всю жизнь. А как же? По-другому нельзя.

НОВОСТИ

ОБЗОР ПРЕССЫ

С.ДОРЕНКО: 14-й просит сказать, вижу ли я сообщение или не вижу. 14-й, вижу, читаю. Вы умное что-нибудь напишите. Я без претензий, просто вы пишете дурацкий глагол «озвучить», например. А что значит «озвучить»? Наложить звук на носитель? Это что значит? Зачем я должен наложить звук на носитель, можете мне объяснить? Что за чушь? Да, я вас читаю. Хорошо. Секундочку… «Сколько кому лет?» Это между собой вы уже начинаете. Молодцы, товарищи.

А теперь давайте про что-нибудь цыганское. Цыга́н Дима… А как правильно ударение — цы́ган или цыга́н?

Э.ХАСАНШИНА: Не знаю. Как душа поёт.

С.ДОРЕНКО: Посмотри, пожалуйста. Значит, появилось интервью этого цы́гана, который цыга́н. Может быть, он цы́ган, а может, цыга́н. Мне надо окончательно удостовериться, как правильно ударение. URA.Ru — вот эти уральские люди, которые близки к месту действия… Ну-ка, ну-ка, давай. «Цыга́не — народность индийского происхождения…» «Цыганы шумною толпой по Бессарабии…» — ага, того-сего. Ну хорошо. Найди, пожалуйста, «цыган» в единственном числе. Что говорит словарь? Ну прочитай.

Э.ХАСАНШИНА: Словарь пока говорит «цыга́не» только. Сейчас я поищу ещё.

С.ДОРЕНКО: Цы́ган? Он. Цыга́н — он один, цыга́н. Он идёт, один цыга́н. Хорошо. Цыга́н, да?

Э.ХАСАНШИНА: Ну, судя по множественному числу, да.

С.ДОРЕНКО: Ну как можно судить по множественному числу в русском языке, где нет вообще…

Э.ХАСАНШИНА: Цыга́н, да!

С.ДОРЕНКО: Цыга́н?

Э.ХАСАНШИНА: Всё, цыга́н.

С.ДОРЕНКО: В русском языке не существует правил ударения. Каждый раз надо запоминать в каждом отдельном слове.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, приходится запоминать. И всё-таки мы можем надеяться…

С.ДОРЕНКО: В польском есть правила ударения, во французском есть правила ударения, в испанском и португальском есть правила ударения, а в русском нет правил ударения — для каждого отдельного слова надо запоминать, правила просто отсутствуют.

«Сотрудники Следственного комитета допросили представителей второй стороны вооружённого конфликта в цыганском посёлке Екатеринбурга — Дмитрия Пестрикова», — это который цыган, который привёл толпу людей, которые стреляли в Олега, Олег стрелял в них и так далее, и так далее. С ним, с этим Дмитрием, живёт Алиса. Напомню вам из этого водевиля кто есть кто. Есть Алиса. Алиса — это женщина.

Э.ХАСАНШИНА: Это похоже на перечисление персонажей пьесы.

С.ДОРЕНКО: Конечно, абсолютно верно. Алиса — дочь друзей Олега. Есть Олег и его жена — это раз.

Э.ХАСАНШИНА: Главные герои.

С.ДОРЕНКО: Дальше. У них есть друзья, у которых есть дочь Алиса, которая живёт с цыганом. Всё понятно? Цыгана зовут Дима, цыган Дима. Это древнеиндийское имя, как мы знаем — Деметриус, — посвящённое богине Деметре, древнеиндийской… Хотя всё время говорят, что греческой. Ну неважно. Хорошо.

«Следственные действия завершились глубокой ночью. Сразу после допроса “цыган Дима” и Алиса дали интервью корреспонденту URA.Ru, — вот пожалуйста. — По словам Димы, действительно у него был конфликт с Олегом. Тот, — Олег, — оскорбил его, когда Дмитрий и Алиса приехали поздравить с днём рождения её мать». Был день рождения, короче говоря, и туда приехали Олег с женой как друзья, и туда приехала Алиса как дочь со своим хахелем, с ейным хахелем Димой. Понятно?

Э.ХАСАНШИНА: Дмитрием.

С.ДОРЕНКО: Деметриусом, совершенно верно. Значит, Алиса с ейным хахелем, вот так. «Ситуация получилась некрасивая, сижу на скамеечке…» — говорит цыган (в хорошем смысле).

Э.ХАСАНШИНА: «Никого не трогаю».

С.ДОРЕНКО: «Подсел ко мне этот Олег: “Подвинься”, — и начинает матом покрывать, на три буквы послал». «Матом покрывать, на три буквы послал» — это противоречит одно другому. То есть мне кажется, что или послал, или матом покрывать. Когда матом покрываешь, там уже и три буквы, и двадцать восемь букв, и сто сорок семь букв — там буквы просто громоздятся. Ну хорошо.

«Я принял это, — сказал Дмитрий, — а сам думаю: “Это некрасиво промолчать”». То есть надо ответочку. «Однако, по словам Дмитрия, тогда он не стал вдаваться в перепалку». Дмитрий вёл себя хорошо, в том числе потому, что он моложе намного, я думаю. Сидит мальчоночка щупленький, господи…

Э.ХАСАНШИНА: Ну, он там ещё объясняет, что он был один против четверых.

С.ДОРЕНКО: А, он был один против четверых?

Э.ХАСАНШИНА: То есть как-то ему не захотелось отвечать.

С.ДОРЕНКО: Совершенно верно. Он говорит: «Тогда не будем, не надо. Зачем?»

Э.ХАСАНШИНА: «Давайте потом».

С.ДОРЕНКО: И они с Алисой уехали. А Алиса — это евонная деваха. А он — ейный хахель. Запоминаем. Он был по делам в Нижнем Тагиле, когда вдруг раздался звонок от Олега. Олег говорит: «Почему не явился на стрелку?» — Деметриусу. Деметриус говорит: «Какая стрелка? Я не врубился. Разве была стрелка?» А Олег… оказывается, где-то в уме у него отложилось, что стрелка. А у Деметриуса не отложилось. Тем не менее он говорит: «Ну, надо? Я подъеду, — говорит Деметриус, — нет вопросов».

«Я побоялся сам идти, я обратился к брату, — говорит Деметриус, — он помудрее меня будет. Поскольку я сам с юго-запада…» — чтобы это ни значило. Метро «Юго-Западная».

Э.ХАСАНШИНА: Нет, у них это что-то значит.

С.ДОРЕНКО: «…Все друзья-товарищи подошли». Все друзья.

Э.ХАСАНШИНА: В каждом городе есть такой район, в котором один кликнет — и подходят все.

С.ДОРЕНКО: Да, в Пекине — Малиндао. «Таким образом у дома Шишова собралось пять машин, — это юго-западные подъехали. — Среди приехавших были и спортсмены-единоборцы из клуба “Храбр”, с которыми Димин брат когда-то занимался вместе в секции». «Я подошёл к дому, — рассказывает далее Деметриус, — они уже выходят с автоматами, с пистолетами. Я говорю: “Вы что за автоматы вытащили? Мы пришли поговорить”». Деметриус говорит, что с его стороны пистолет был всего лишь у одного человека — то есть всего лишь один пистолет, — у Кирилла Штриплинга. Штриплинг. Там немцев много.

Э.ХАСАНШИНА: И он погиб.

С.ДОРЕНКО: Да, и он же погиб. «Мы даже не могли уехать отсюда. У нас в голове — обезвредить их», — объясняет парень. Что это значит — мы не понимаем.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, благородные мотивы. Люди с оружием.

С.ДОРЕНКО: Им говорят: «Выкиньте оружие во двор, хочешь побить Диму…» А, они обращаются к Олегу! «Олег, пригласи своих соратников выкинуть оружие во двор. Хочешь побить Диму — побей, вот он стоит перед тобой. Ударь его — от удара ничего не будет — и забыли». За что ударить? За то, что Олег его отматерил? А теперь хочется ударить? Ну пожалуйста, ударьте. Что за проблемы?

«Они этого делать не хотели — ходят, толкаются плечами, с автоматами. Ситуация так накалилась, что он в конце концов перезаряжает его, — кто бы то ни был, перезаряжает его, кого бы то ни было, — два шага назад и говорит: “Чё, валим их?”».

Э.ХАСАНШИНА: И в этот момент он обращается к отцу как раз Алисы, потому что они вдвоём там с оружием, судя по всему.

С.ДОРЕНКО: «“Чё, валим их?”. Нам ничего не оставалось: один мой знакомый толкнул Александра по голове рукой — тот об забор ударился».

Э.ХАСАНШИНА: Это отец Алисы.

С.ДОРЕНКО: А, Александра толкнул по голове рукой — то есть ударил, я так думаю. «А тот когда навёл на Руслана пистолет, тот отвёл и уложил его. Естественно, из дома пошли выстрелы, молодёжь вся побежала». Дальше «он утверждает, что те, кто лежали на полу, встали и начали стрелять с автомата», а Алиса говорит, что отец лежал «вырубленный» — Александр.

Э.ХАСАНШИНА: Ну, Алиса, естественно, будет защищать.

С.ДОРЕНКО: Алиса выгораживает папу, потому что цыган молодец, но папа уже есть, а цыган — мы ещё не знаем. «По словам Дмитрия, он считает пострадавшими себя и своих товарищей. О смерти единоборцев Ильи Ташимова и Кирилла Штриплинга ему известно. “Царствие им небесное, земля пухом”, — говорит Деметриус. — О своих чувствах по поводу их смерти он говорить не захотел, отметив лишь, что сам мог запросто оказаться на их месте».

«И я неоднократно за ребят ходил…» — дальше обнаруживается жизнь екатеринбургская, обычаи екатеринбургские. «И я неоднократно за ребят ходил, и тоже стволы ставили, никто не рассчитывал, что так случится. Был бы у меня ребёнок в машине, я бы с ребёнком пошёл. Я не отдавал себе отчёт, что 40-летние дяденьки седые могут себе такое позволить. Ни по-человечески они не правы, ни по государственным правилам — никак они не правы. Так нельзя вести себя, когда седину заработал».

После допроса Деметриус отправился домой. И так далее, и так далее. Алиса в настоящий момент находится на пятом месяце беременности и готовит Александру внучека от Деметриуса, насколько я понимаю. Ну вот и прекрасно! Все они находятся в розыске вдобавок и пошли домой. Вот это прекрасно.

Вот я так думаю, что это екатеринбургская обычная жизнь, это зарисовка обычной жизни. «Что у вас на прошлой неделе было?» — «Вот стрелка, вот стреляли, ходили…» Полковник, это обычная русская, екатеринбургская жизнь. Правильно или нет?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Ну, я в Екатеринбурге очень давно был. В общем, похоже. Вы знаете, единственная несостыковка. Да, стрелки и прочее, но практика показывает, что никто не приглашает на стрелку к своему дому.

С.ДОРЕНКО: Нет конечно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Понимаете, если, например, я… Ну, условно говоря, мы с вами поругались. Я говорю: «Так, Сергей, приходите на стрелку». Ну, куда? На завод какой-нибудь, на пустырь.

С.ДОРЕНКО: Полковник, немедленно, как только вы это скажете, ищите глазами машину, двигающуюся в Шереметьево. Это будет моя машина.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, условно говоря. Да нет, боже сохрани, Сергей!

С.ДОРЕНКО: (Смеётся.)

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У нас хорошие отношения, да?

С.ДОРЕНКО: Да. Прошу вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я имею в виду другое, понимаете. То есть вот этот Олег, у которого дети и так далее, приглашает: «Приезжай к моему дому на стрелку»? Цыгана?

С.ДОРЕНКО: Нет. Цыгана с немцем, Штриплингом. Ужас!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Причём приехали-то они на весьма приличных машинах. Я знаю, что екатеринбургская цыганская диаспора славится своей…

С.ДОРЕНКО: Любовью к транспорту.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: …любовью к торговле наркотиками.

С.ДОРЕНКО: А я думал — любовь к транспорту.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, к транспорту — безусловно. Поскольку, так сказать, у них есть весьма серьёзный источник дохода, который я уже назвал, то и, соответственно, транспорт у них с любовью. У них, так сказать, любовь взаимная.

С.ДОРЕНКО: И хорошо у них всё, да.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. То есть с этим всё хорошо.

С.ДОРЕНКО: Но это жизнь быдла или это жизнь обычного нашего народа, объясните, пожалуйста?

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, Сергей, я думаю, что это жизнь обычного нашего народа. Но что меня восхитило в этой ситуации? Я вчера прочитал и даже запостил в Facebook. Это то, что Следственный комитет по Свердловской области возбудил уголовное дело по массовым беспорядкам. То есть я думаю, что этого парня Шишова посадят условно, но не арестовывая. Раз не арестовали сразу — уже счастье. Значит, дадут условно. А если он защищался от массовых беспорядков? А судя по тому, что Следственный комитет считает, что приехало не пять, а семь машин и двадцать или сколько-то человек, которые намеревались уничтожать чужое имущество… То есть признаки статьи «Массовые беспорядки» в их действиях присутствуют. Ну, по крайней мере, натянуть можно. А если человек защищается от массовых беспорядков, то он в своём праве…

С.ДОРЕНКО: Медаль. Медаль! И всё.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, не медаль, но, по крайней мере, необходимая оборона и так далее. Ведь что ещё? Надо доказать то, что необходимая оборона…

С.ДОРЕНКО: Скажите, насколько лучше у нас в Москве живётся, а? Полковник, ведь насколько лучше!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну да. У нас зарезал кого-нибудь — тебя и посадили сразу, даже если ты оборонялся.

С.ДОРЕНКО: Нет, у нас режутся какие-то с какими-то. И те, и другие… Мы не режемся, режутся мигранты, мигранты против мигрантов. Всё нормально.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Но вы знаете, Сергей, хотел ещё чуть-чуть дополнить.

С.ДОРЕНКО: Прошу вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот смотрите, в чём, так сказать, молодец Шишов? Он защищался от нападения нескольких человек. Как доказать, что на тебя нападало несколько человек? Надо завалить несколько человек.

С.ДОРЕНКО: Гениально!

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот и всё. Характерная ситуация, да? Причём один из застреленных — тот, кто с пистолетом. Всё.

С.ДОРЕНКО: Ну да. А второй без пистолета.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, может, у него палка была или ножик какой-нибудь, или ещё что-нибудь.

Э.ХАСАНШИНА: И всё-таки он боец.

С.ДОРЕНКО: Понятно, понятно. «Встретилось быдло с быдлом», — мне говорит 35-й, настойчиво пишет. Я думаю, что это обычная жизнь. Откуда нам знать обычную жизнь? Откуда мы узнаем обычную жизнь? Откуда, ребята? Мы живём в Москве, мы ездим… Всё одно и то же, понимаете. Всё одно и то же! Одно и то же! А потом из Москвы мы едем в Шереметьево. Потом летим куда-то, я не знаю, в Испанию. Потом опять Москва. Мы ничего не знаем. Мы считаем, что какие-то среднеазиаты подрались с кавказцами, а потом кавказцы с среднеазиатами, потом кавказцы с кавказцами при участии среднеазиатов, потом среднеазиаты со среднеазиатами… Это всё равно чужая жизнь. Чужая жизнь! Это не про нас.

Э.ХАСАНШИНА: И мы не звоним в какое-нибудь Бирюлёво, чтобы собрать ребят, когда нас толкнули на лавочке.

С.ДОРЕНКО: Нет. И никто не придёт. Я могу попросить прийти за себя какое-нибудь Кунцево или Северо-Запад — и никто не придёт.

Э.ХАСАНШИНА: «Эй, Капотня, собираемся!»

С.ДОРЕНКО: «Щука, за меня поднимайся!» Да никто не придёт! Никому это на фиг не надо. Да мне даже в голову не придёт никого просить. Понимаете, в чём дело? Это всё равно чужая жизнь. И когда ты читаешь про это, тебе кажется, что ты читаешь Лескова, что ты читаешь XIX век, какие-то истории, какие-то потрясающие совершенно.

Э.ХАСАНШИНА: Где страсти кипят.

С.ДОРЕНКО: Мне кажется, Россия живёт в совершенно другом веке. Россия живёт в XIX веке, даже не в XX. А если в XX, то уж в совсем какой-нибудь первой половине. 73-73-948. Алло. Здравствуйте.

Э.ХАСАНШИНА: Ну или в девяностых на самом деле.

С.ДОРЕНКО: В девяностых? Да, здравствуйте. Алло! Вас плохо слышно.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А сейчас лучше?

С.ДОРЕНКО: Сейчас намного лучше, намного. Прошу вас.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Извините. Я хотел дополнить. Я хотел сказать, что занимались спортом и ездили не совсем в Екатеринбург, но неподалёку — в Тюмень, вот в эти края. Хотя я и считал себя до той поры достаточно бравым человеком, бравые ребята туда приехали, но мы поняли, что мы, москвичи, совершенно не приспособлены к жизни, например, на Урале, потому что… Там кому-то из ребят показалось, что пропал телефон, и они, соответственно, подумали, что это мы, москвичи. И буквально на соревнования приехали к нам, по-моему, на четырёх машинах со стволами, с битами. И мы уже вроде как собрались — что-то вроде стрелки, разборки, по одному выходили. Я тоже выходил и говорил: «Ну, вы знаете…» Я пытался, в общем, выйти на какой-то контакт, коммуницировать с ними. Но вообще абсолютно никакой реакции, вообще ноль: капюшон, уши врастопырку, вообще никакого диалога. В итоге наша организаторша отдала за нас деньги, за тот телефон, который в итоге потом, видимо, и нашёлся.

С.ДОРЕНКО: И нашёлся в результате.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, у них так решают вопросы.

С.ДОРЕНКО: Россия — совершенно уникальная и прекрасная страна, живущая… «Какие девяностые? — говорит Костас. — Мы все живём в феодальной системе. Наряды поменялись и технические средства». Вот Мишган говорит, что он за меня подпишется, если надо. Мишган, я не буду вас звать. Зачем? Я не хочу этого. «Ходили драться район на район», — говорит А, который жил в небольшом городе, и там были регулярно собирушки драться район на район. Я никогда этого не видел. Я жил в гарнизонах и никогда не видел, чтобы район на район, ничего подобного.

Э.ХАСАНШИНА: Я не видела, но слышала. Ну, забава такая.

С.ДОРЕНКО: Слышала, что в вашем населённом пункте?

Э.ХАСАНШИНА: Соседняя деревня на соседнюю деревню, собираются мальчишки…

С.ДОРЕНКО: То есть дрались.

Э.ХАСАНШИНА: Но там было без ножей, понятно, без всего такого.

С.ДОРЕНКО: Просто махаться?

Э.ХАСАНШИНА: Да, это такая типа удаль молодецкая, куда-то надо её деть — и вот они разминаются.

С.ДОРЕНКО: Ну, не знаю. Я никогда про такое не слышал. Я жил как будто… Чёрт его знает! Как будто на другой планете. Я так с вами сравниваю. Алло. Здравствуйте.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Я работал на Урале.

С.ДОРЕНКО: Прошу вас, придвиньтесь к телефону как-нибудь.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Слышано так?

С.ДОРЕНКО: Сейчас — нет. Я вас слышу в наушнике, но я вас вывел совсем громко.

РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Алло. Я работал…

С.ДОРЕНКО: Нет-нет, минус 16 у меня, вы не дотягиваете… Вот сейчас. Алло? Нет, не получается. Хорошо. Давайте я вам ещё что-то почитаю интересное.

С.ДОРЕНКО: Скорее всего, с 57-й школой связана небольшой реплика Екатерина Шульман, к которой, вы знаете, я очень внимательно отношусь. Екатерина Шульман пишет у себя в Facebook, скорее всего, по 57-й школе — вот по этой школе, где педагоги спали с учащимися. И уже теперь понятно, что не один историк Меерсон, а и ряд других педагогов спали с учащимися, и это считалось признаком, как мне кажется, какой-то раскованности, передовых каких-то пониманий, жизни, что-то такое. И само разоблачение сподвигло Екатерину написать очень интересный текст, с моей точки зрения.

«До чего мне все происходящее нравится, вы и представить себе не можете, дорогие товарищи читатели, — пишет Екатерина Шульман. — Общество вырабатывает новые нормы, и всё это в прямом эфире и со свидетельствами. Прошлый раз такая веселуха была, когда вольные нравы XVIII века, — попробуй вспомнить из источников, — начала подъедать эпоха, которую позже назовут викторианской».

Была гульба, разврат, придворные дамы все имели по паре любовников и так далее — это XVIII век. А потом начинается викторианская эпоха, когда это недопустимо, нет. «Принцесса Виктория ещё даже не родилась, и дело касалось всей Европы, а не только Англии». Начался некий рубежный переход морали общества. И Екатерина Шульман считает, что сейчас рубежный переход происходит. «Это для тех, кто понимает рубеж между «Pride and Prejudice…» — это «Гордость и предубеждение». Смотрела фильм или читала «Гордость и предубеждение»?

Э.ХАСАНШИНА: Смотрела фильм.

С.ДОРЕНКО: Ты смотрела фильм. «Потому что ведь об этом — и панамские бумажки, и олимпийские пробирочки, попытки спрятать фотографию, которую спрятать невозможно, и объявление мёртвого живым, и флешмоб о насилии, и падающие от звука фейсбучной трубы стены, казавшиеся непроницаемыми», — и так далее. Всё это переходит в «новую прозрачность». «В детских терминах “станет хуже — станет лучше” говорить об этом скучно, а вот наблюдать крайне интересно. Как будет выглядеть новая норма…»

Екатерина Шульман считает, что сейчас общество формирует новую норму. И она говорит, как она будет выглядеть. Ключевые понятия новой нормы, которая зашагает по стране, и не только по стране, но и по миру, в том числе в России. Ну, мы уже видим эти проявления на примере 57-й школы и так далее. Ключевые слова, ключевые понятия этой новой нормы — «горизонталь, сеть и транспарентность». То есть все будут жить прозрачно. Понятно, да? Никаких тайн и никакого права на тайну, в сущности, в отношениях. Может быть, в бизнесе и будет право на тайну, кто у кого сколько чего. А может, и нет, кстати.

«Моральными регуляторами уходящей эпохи, — той, которая позади, — были честь (для корпораций), — не имеются в виду обязательно бизнес-корпорации, а для корпораций вообще как таковых, корпораций людей, — и стыд (для частной жизни), — раньше был стыд и честь. — И то, и другое звучит красиво (действующий моральный регулятор всегда обладает, натурально, моральным авторитетом), но предполагает насилие (в действительном залоге) и молчание (в страдательном)». Это предыдущая эпоха. Понятно, да? Молча терпеть и так далее.

«Новая эпоха генерирует насилие нового рода — то, что пострадавшие — частные лица любят называть “партсобранием” или “травлей”», — то есть возвращаются партсобрания и травля, чего не было в предыдущую эпоху.

Э.ХАСАНШИНА: Собственно — да. В таком стихийном виде.

С.ДОРЕНКО: Да. «А пострадавшие госинституции будут называть это “предательством”: принудительная публичность, аутинг, слив. Эволюция морали…»

Я предлагаю всем об этом подумать. И если вы не подписаны до сих пор… Сейчас я сделаю рекламу, наглую рекламу. Если вы до сих пор не подписаны на Виноградова Михаила и на Екатерину Шульман в Facebook, сделайте же это прямо сегодня. Это очень интересно. Действительно, эволюция морали, как подметила Катя Шульман, это потрясающее явление, потрясающее и увлекательное. Будем наблюдать за этим. Погнали дальше!

В ДВИЖЕНИИ

С.ДОРЕНКО: Поехали! Значит, 4 балла в Москве. Обращает на себя внимание север Третьего транспортного кольца — где-то с 10 до 2 по циферблату, в особенности внешний. На внутреннем тоже тяжело. Обычные места стоят: шоссе Энтузиастов, Текстильщики, Кузьминки. К обычным местам присоединилось Щёлковское шоссе, которое тоже не едет. Наоборот, на Волоколамке стало полегче — там были абсолютно чёрные стрелки, а сейчас несколько полегче. Нельзя проехать через Калужку — ни выехать из города, ни въехать в город, ни фига ничего нельзя. От первого до второго Шереметьева плохо на въезд к Москве, на Ленинградке.

Мы провели этот выпуск. Мы пойдём и проживём её, эту среду, 7 сентября.