• Язык Ивана Крылова

    Язык Ивана Крылова

    16:05 Сен. 28, 2014

    Язык Ивана Крылова

    В гостях

    Екатерина Лямина

    филолог, историк литературы, старший научный сотрудник ИМЛИ РАН

    И. МАКСУТОВ: Сегодня будем говорить о баснях Крылова, о языке Крылова, о его поэтическом языке с одной стороны, и об этой фигуре, которая, несомненно, является крайне важной для понимания вообще истории русской литературы. Для того, чтобы с этой темой разобраться, я позвал человека, который знает об этом не понаслышке, исследует этот вопрос, и вообще, историю русской литературы, может быть, даже какой-то цикл отсюда у нас появится, профессор Высшей школы экономики Екатерина Лямина. Давайте, собственно, начнём с того, почему вообще Крылов важен? Каким образом он оказался на таком пьедестале в каком-то смысле?

    Е. ЛЯМИНА: Он действительно оказался на пьедестале, хотя пьедестал этот на известном памятнике в Летнем саду не очень высокий. Дедушка как бы сидит чуть-чуть выше, чем играющие дети вокруг него, но, тем не менее, это несомненный пьедестал. И раз уж мы заговорили о памятнике с самого начала, то надо сразу сказать, что это первый памятник писателю в Петербурге. До 1855 года в Петербурге стояли памятники только императорам и то не всем, и великим полководцам. Стоял «Медный всадник», конечно же, памятник Петру, стоял памятник Суворову. И вот среди этой блистательной публики появился, в общем, вполне демократического происхождения писатель, но создавший себе непререкаемый авторитет как среди младших своих современников, так и среди средних своих современников, скажем, того же Пушкина, так и на многие поколения вперёд. Это довольно длинная история, как он к этому успеху своему несравненному пришёл, но живым свидетельством того, что этот успех до сих пор не пошатнулся, является то, что все дети в школе, средние, не начальные, а средние учат басни Крылова. Какие, спросите вы? Ну, загляните в учебники по русской литературе своих детей. Вы увидите там незабвенную «Стрекозу и муравья», «Кота и повара», «Волка на псарне» и многие другие сюжеты, с которыми как бы каждый из нас вырос.

    И. МАКСУТОВ: «Ворона и лисица».

    Е. ЛЯМИНА: «Ворона и лисица», несомненно, да, конечно же. Как это произошло? Как Крылов взлетел из, в общем, человека очень бедного, очень с сильным обострённым комплексом собственной нечиновности, нестатусности, как он взлетел до человека, которому праздновали юбилей 50-летия литературной деятельности, да ещё такой юбилей, на котором сидели маленькие великие князья, все министры, как он получал ордена и медали, как он получал при жизни невероятный пенсион, который к концу его службы составлял 11 тысяч рублей в год, как он с этим пенсионом удалился уже в отставку, как он купил себе дом, как он издавал свои сочинения невероятными тиражами и получал за них тоже существенные гонорары. За 40 тысяч он продал книгоиздателю Александру Смердину в 1834 году право на 10 лет печатать свои сочинения, и тиражи эти были невероятные. Это были десятки тысяч книг. Соответственно, все они расходились, раз издатель их печатал новыми и новыми выпусками тиражи, то значит, спрос не отказывал.

    И. МАКСУТОВ: Ну, это смотря как посмотреть: в советское время книги тоже издавались многомиллионными тиражами, не все из них были настолько прямо-таки востребованы.

    Е. ЛЯМИНА: Разумеется, но тогда всё-таки, несмотря на то, что и идеология здесь имела место, но Смирдин был издатель частный, и он не мог бы без ущерба для собственного дела печатать то, что не пользовалось бы спросом. Он печатал, на что был железный спрос, на дедушку Крылова. Как Крылов стал дедушкой?

    И. МАКСУТОВ: Вот о чём важный вопрос: вы несколько раз так ласково назвали его дедушкой. Мы действительно все помним о нём, как о дедушке Крылове, но всё-таки, почему дедушка?

    Е. ЛЯМИНА: До известной степени, это парадоксально, потому что Крылов никогда не был женат официально, у него не было детей и, в общем, у него, следовательно, не было внуков. Другое дело, что у него была воспитанница. По-видимому, это была его внебрачная дочь, которую он воспитал как воспитанницу, дал ей образование в Мещанском институте, потом выдал замуж за не абы кого, а такого надёжного проверенного человека, и потом нянькался с ее собственными детьми как со своими внуками. Какие-то дети при нём бегали, когда он уже был пожилым человеком. Но, по-видимому, здесь всё гораздо сложнее, чем просто родственные отношения Крылова и детей его окружавших. По-видимому, Крылов со своими баснями, которые, конечно же, как мы все понимаем, содержат известный запас нравоучения, хотя это нравоучение, оно не выпирает, оно скрыто для нас за очень любопытной картиной, за диалогами персонажей, которые участвуют в этой басне. Нравоучение скрыто, но при этом тот, кто поучает, он тем самым старше нас с вами, тот, кто поучает, он имеет моральное право поучать. И в русском сознании, в сознании патриархальном, в особенности, для современников Крылова, конечно же, тот, кто поучает и тот, кто имеет такой ещё дополнительный внешний облик, какой имел Крылов, он был грузный, он был такой похож на льва с таким застывшим выражении лица, высокого роста, с таким довольно низким голосом, он воспринимался естественным образом как человек старший. И русское патриархальное сознание, я думаю, достраивало эту личность до такой красивой конфигурации. Есть дети, которые рождаются из поколения в поколение, которых надо учить чему-то, их надо учить быть русскими, их надо учить говорить по-русски. Им надо давать правильные примеры. Есть родители, которые учат этих детей, и есть некто вечный дедушка, который стоит как бы над всеми, и не важно, в данном случае, что у него нет собственных биологических детей. Он – тот, кто поучает, он тот, кто замыкает до вот этой красивой завершенности русскую патриархальную триаду «Отец, дети и дедушка».

    И. МАКСУТОВ: Это интересно, что в голове мы прекрасно себе можем представить, в смысле, мы можем представить образ Пушкина, как он выглядел по крайней мере, такой хрестоматийный в учебнике, скажем, или появляющихся на каких-то марках и открытках, Лермонтова, Достоевского, в общем, даже Чехова, Толстого. Но Крылов, именно его образ как-то почему-то не очень тиражируется, хотя действительно памятник поставили ему, первому писателю в Петербурге, но почему-то образ его как-то не транслируется. С чем это может быть вообще связано?

    Е. ЛЯМИНА: Не знаю. Вообще, его портреты были очень популярны при его жизни. Гравюры можно было купить и повесить у себя в кабинете, например, в разных видах: он в кресле, он где-нибудь на камушке сидит и как бы так созерцает природу и наблюдает жизнь вокруг себя, он прогуливается. И он был как бы заметной фигурой Петербурга, настолько, что современники легко его узнавали. И более того, существуют прижизненные такие, середина XIX века, картинки лубочные, где нянька держит детей и показывает им, видно, что она им показывает пальцем на идущего по улице такого грозного Крылова, заложившего руки за спину, в цилиндре. Такой очень приличный благообразный дедушка. Но она показывает им не просто на то, что идёт старый какой-то седой человек, а она показывает им такую вот, они живут вместе с классиком. Я думаю, что, конечно, она так это не формулирует, нянька, но те, кто пообразованнее, современники Крылова, они очень хорошо отдавали себе отчёт в том, что они современники классика. Вот как мы были современники Солженицына, пока он жил, были современники классика. Вот и эти дети, которые росли на баснях Крылова, он по этому поводу с присущей такой долей нежного цинизма объяснял сверхпопулярные, большие тиражи своих книжек: «Ну, а что вы хотите? Дети. Дети как с книжками обращались? Они их что, берегут? Нет, не берегут. Они их рвут, значит, надо новые покупать». Понятно, что на самом деле всё обстояло не совсем так, но причина как бы очевидная: это очень крыловский ход, объяснить очевидным то, что на самом деле гораздо сложнее.

    И. МАКСУТОВ: Всё-таки дети или взрослые? Знаете как с комиксами, сегодня мы воспринимаем это как детскую литературу, хотя первоначально комиксы создавались вообще не для детей. Они создавались для вполне взрослых. Появление, скажем, супербоя вместо супермэна, это было попытка захватить ещё и детскую аудиторию. А басни Крылова сегодня мы воспринимаем это как что-то детское: дети учат в школе, причём в ранних классах и до какого-то серьёзного разбора басен, в общем, дело не доходит. То есть какие-то нравоучительные такие полезные рассказы, анекдоты. А как обстояло дело при жизни Крылова? То есть это всё-таки детская литература или литература для взрослых?

    Е. ЛЯМИНА: Я говорила, приводя пример с картинкой про няньку и детей, я говорила уже о том времени, когда Крылов был действительно очень пожилым человеком и практически не писал новых басен. Свои басни он, в общем, прекратил писать в конце 30-х годов, а умер он в 44-м. Но с момента того, когда он вошёл в литературу с этими баснями, а это 1806 год, то есть Пушкин ещё пешком под стол ходит, например, для соотнесения, а Крылов выступает с баснями. Он выступал, конечно же, не для детей, безусловно. Это был очень серьёзный жанр, который был полем битвы между тогдашними консерваторами от литературы и тогдашними новаторами от литературы. Консерваторы считали, что басня должна учить, учить и учить, говорить простым языком, апеллировать к некоторым вечным истинам, и быть таким суррогатом, может быть, экстрактом нравоучений. Что же касается новаторов, например, дяди Пушкина, Василия Львовича Пушкина, который тоже отдал должное басням, для них басня состояла совершенно в другом, а именно в занимательном рассказе, в красивых, любопытных, вызывающих интерес читателях картинках, и заведомое неправдоподобие в баснях, где говорят животные, животные не говорят, то есть, конечно, говорят, но не человеческим языком, мы никогда этого не услышим. Заведомое неправдоподобие выкупалось тем, что рассказ был очень интересен, был снабжён разными деталями, и одни и те же сюжеты, например, про свинью под дубом. Это такой известный сюжет, он идёт от Эзопа, древнегреческого баснописца, через Лафонтена, французского баснописца и несколько раз в разных версиях попадается в русской литературе, в том числе, и у Крылова, мы все знаем эту басню. Смысл её, про то, что не нужно быть неблагодарным и не нужно портить то, что самому тебе в конечном итоге нужно и полезно, он, в общем-то, не меняется. Вопрос в том, как рассказать. И Крылов вступил в литературу тогда, когда басня была дико актуальным жанром, как комиксы, о которых вы говорите, куда транслировалась целая куча всяких идей, в том числе, социальных, потому что русское общество вступало в ту фазу, когда оно начинало постепенно осознавать себя, какие в нём действуют механизмы, кто на какой ступени находится. Как это всё сложное такое целое, как оно функционирует. И поэтому басни Крылова для Крылова решали, конечно же, совершенно не детские задачи. Во-первых, он вырабатывал в них свой собственный, абсолютно уникальный, неповторимый язык, который и стал его визитной карточкой. Я надеюсь, что у нас будет несколько минут, чтобы разобрать, что это за язык и в чём он, собственно говоря, состоит. Во-вторых, Крылов, это довольно мало кто знает, но про это очень важно помнить: Крылов был к тому моменту, как он взялся за басни, достигшим большой популярности драматургом. У него были две комедии, действительно очень смешные, до сих пор смешные: «Модная лавка», называется одна и «Урок дочкам» - другая. Это такие комедии про воспитание, про то, как не надо, значит, всё на французский манер, а нужно про русское думать. И раз уж ты русский, тогда, значит, не трещать по-французски, а говорить на своём языке. Они с большим успехом шли на протяжении нескольких лет, многих, я бы даже сказала, лет, на сценах Москвы и Петербурга. То есть вообще Крылов имел уже известность, не то, чтобы он был таким новичком в литературе, нисколько. Так он делал сознательный выбор в пользу басен. Именно в них достигает той фантастической популярности, известности и респекта, так сказать, и со стороны властей, и со стороны читательской публики, и со стороны своих коллег, собратьев, литераторов, не всех, но подавляющего большинства, в которое он и застыл как монументальное, как памятник.

    И. МАКСУТОВ: Если говорить про жанр чуть-чуть подробнее, потому что сейчас не то, чтобы трудно это представить, но то, чтобы понимать, почему этот жанр популярен, и что он из себя представлял в тот момент?

    Е. ЛЯМИНА: Жанр басни – один из самых древних, пожалуй, в литературе, и начался он, конечно, с прозаических басен, с некоторых нравоучительных рассказов, в которых даже иногда, может быть, даже чаще называлась притча. Восходит это, в том числе, и к библейским текстам. Вообще, у всех народов есть басни, такие краткие, или притчи, или рассказы краткие, с достаточно понятной, прозрачной сутью повествования, где довольно часто участвуют животные. Почему? Потому что человеку свойственно соотносить животных с собой: в лисе он видит хитрость, в волке – грубость, в свинье – другие качества, я бы так сказала. Понятно, что каждый из нас воспринимает этих животных по-разному, но есть такие маски. За этими масками очень удобно спрятать людей, заставить эти маски друг с другом разговаривать. Это с одной стороны, это животные басни. А с другой стороны, получали развитие ещё в самые древние времена и у самых разных народов такие притчи о людях. И здесь тоже маски, конечно, действуют: дурак, любопытный, зануда. Все те человеческие типы, которые нас с вами тоже в жизни окружают и которые, так или иначе, мы с ними соприкасаемся безусловно и хорошо понимаем, что стоит за словом «зануда» или что стоит за словом «приставучий», например. Одним из важных нововведений Крылова, послужило то, что он в своих баснях объединил людей и животных. У него люди довольно часто говорят с животными. Две, пожалуй, самых в числе самых знаменитых басен, это «Кот и повар», где повар разговаривает с котом, и «Волк на псарне», где ловчий разговаривает с волком. Это такой микст, который не то чтобы Крылов придумал, но он сильно так на него оперся, и сделал в этом варианте жанр, довольно сильный шаг вперёд. Вы скажете: «Что в этом примечательного?» Примечательно хотя бы то, что это позволяло расталкивать маски животных и маски людей. И это было с одной стороны забавно, с другой – очень, наверно, оттеняло нравоучение, которое всё равно в каждой басне присутствует, оно в ней оттеняло нравоучение с разных сторон. И как я уже сказала, басня – это такой жанр, поле битвы между консерваторами и новаторами. И Крылов, что для него очень характерно, кстати говоря, он очень умным образом использовал и то, что наработали консерваторы, и то, что привнесли новаторы. Он взял занимательность рассказа, действительно его басни интересно читать, интересно смотреть, кто что в какой момент скажет, какие жесты этому сопутствует, какая мимика и так далее. С другой стороны, конечно же, он никуда не дел нравоучения. Я думаю, что именно такое нравоучение, обличённое в очень забавную форму, оно способствовало успеху его басен. Это доходчиво, ярко и это очень по-русски. Почему по-русски? Сейчас я надеюсь, мы до этого дойдём.

    И. МАКСУТОВ: Да, мы обязательно до этого дойдём. Что касается жанра и аудитории, хотелось бы всё-таки понять, в каком виде басни ходили, то есть мы-то сегодня, конечно, знаем уже в литературных сборниках, отредактированных и так далее. А как люди читали, и кто читал, каким образом они транслировались при жизни Крылова, ну и, может быть, там чуть позже?

    Е. ЛЯМИНА: Крылов печатал свои басни и в периодике, то есть в журналах, причём в ведущих журналах своего времени. Буквально, они дрались за то, чтобы эти басни напечатать, как только Крылов заявил о себе в этом жанре, затем примерно перед войной 1812 года, он издал первое собрание своих басен, которое тоже разошлось, и было с большим одобрением принят публикой. Кроме всего прочего, Крылов к числу других своих талантов присоединял недюжинный, как надо думать, актёрский дар. Он был замечательным чтецом вслух. И, скажем, такое собрание литературных, если не консерваторов, то, во всяком случае, традиционалистов, которое называло себя беседой любителей русского слова, где председательствовал адмирал Шишков и поздний Державин уже, тот самый, который сходил в гроб по меткому слову Пушкина, оно буквально дралось за Крылова, и именно ему была адресована просьба устроителей читать вслух не только его собственные басни, но и произведения других авторов, потому что с его подачи все оттенки смысла, все оттенки выражений, вся живописность, которая может содержаться в литературном тексте, всё это было очень наглядно и когда это было смешно, публика падала со смеху, когда это было грустно, все проливали слезы. Иными словами, Крылов, в том числе, и собственной персоной доносил до публики свои басни, а тиражи со временем росли, потому что, во-первых, Крылов никогда не перепечатывал того же самого, он обязательно добавлял новые басни, которые писал. И что ещё довольно важно сказать, это то, что за Крыловым закрепилась репутация такого лентяя, ленивца, который с утра до ночи лежал на диване и ему было лень даже поправить картину, которая висела на каком-то полувывалившемся из стены гвозде. Когда приятели приходили к нему и говорили: «Послушайте, Иван Андреевич, сейчас же это упадёт всё, и этот край острый ударит вас по голове». Он говорил: «Я всё математически рассчитал, и когда это упадёт, траектория будет такая, что она меня не заденет». На самом деле Крылов был человеком достаточно деятельным, и в том числе, это видно по его сохранившемуся архиву, где видна колоссальная работа, которую он над своими баснями проделал. То есть все эти вошедшие в обиход, растворившиеся уже в русском языке почти пословицы, вышедшие из басен Крылова - всё это плод очень напряжённой и тщательной работы над словом. То есть там к каждому стиху – десятки вариантов, даже не один, два, а именно десятки.

    И. МАКСУТОВ: А что вообще из себя корпус текста Крылова представляет, чтобы объём вообще оценить?

    Е. ЛЯМИНА: Полное собрание сочинений Крылова занимает три тома, туда входят и драматические произведения, и просто стихотворения, но, прежде всего, басни. А что касается басни, то последнее прижизненное издание включало 9 книг басен, книг таких как бы частей. В каждой такой части книги содержится примерно басен 12 – 15, то есть соответственно, умножим 15 на 9, получим корпус басен Крылова, которых примерно 14- 150 басен. Но не все они, отнюдь не все они известны нам в равной степени. Есть, наверное, 10 – 12, которые точно знают все. Есть гораздо менее известные, но это не значит, что они гораздо хуже написаны. Просто по некоторым законам литературной канонизации, они не были канонизированы, канонизированы были другие. Это отдельный очень интересный вопрос, но, наверное, сейчас мы его специально рассматривать не будем.

    И. МАКСУТОВ: Мы довольно подробно поговорили о жанре, о том, как, вообще, басня существовала в то время, почему она была такой важной. Думаю, что ещё вернёмся мы к вопросу о том, почему Крылов вообще дедушка, но не почему он дедушка, а почему дедушка Крылов так важен для русской литературы и для русского языка. Вот несколько нам сообщений пришло, довольно любопытных, на которые нельзя не ответить. Первый комментарий с сайта: «Крылов перетолмачивал французские басни, страдал маниакальным чревоугодничеством и умер некрасиво, банально подавившись». Так ли это?

    Е. ЛЯМИНА: В заключении о смерти Крылова написано о том, что он умер от пневмонии. Вообще он пожилой человек к этому времени, ему было 78 лет. Я думаю, что пневмония – это просто развязка какой-то иной болезни, но замечательно, что на смертном одре Крылов сам культивировал ту версию своей смерти, отголоски которой слышны в этом сообщении. Он рассказал посетившему его собрату литератору басню о том, как мужик нагрузил на лошадь 120 пудов сушёной рыбы, а когда лошадь пала, недоумевал, что случилось, потому что рыба-то была сушёная, значит, лёгкая. Почему же лошадь не выдержала этой тяжести? И заодно Крылов рассказал всем, что он плохо себя чувствует, потому что он объелся протёртых рябчиков. На самом деле, это похоже на ещё одну составляющую того мифа, которым Крылов окружил свою жизнь, непроницаемым на самом деле. Да, он любил поесть, безусловно, но отнюдь не только тяжёлую вредную русскую кухню, типа блинов и всего остального. Современники писали, что он вообще-то любил устрицы, причём запивал их как белым вином, так и английским портелем. Приходил специально в гавань, тогда около ростральных колонн нынешних, и, так сказать, вообще гурманствовал, совсем не только просто элементарно обжираясь. Крылов гораздо тоньше, чем он хотел казаться. И это, я думаю, был совершенно осмысленный, осознанный и последовательно проведённый в жизни план. Хотел казаться проще, чем он был на самом деле.

    И. МАКСУТОВ: Чтобы понять, он занимался таким фактически чёрным само пиаром? То есть он придумывал вокруг себя какие-то мифы?

    Е. ЛЯМИНА: Он придумывал и обрабатывал в мифологическом смысле те свойства своей натуры, своего характера, своей личности, которые действительно присутствовали, он действительно любил поесть, но он обставлял это, как я уже сказала, ему было присуще немалое актёрское дарование, судя по воспоминаниям современников, он обставлял это пафосно. То есть всякий, кто и сейчас говорит: «Крылов? А это такой толстый человек, который любил поесть и умер от обжорства». Это следствие того, как Крылов делал свою личность. Зато за этой очень удобной маской, которая вся очень понятна: человек любит поесть, и с ним абсолютно всё ясно. Это очень русское свойство, в том числе, поэтому Крылов, повторяю, в присутствии посторонних глаз, налегал на гречневую кашу, поросёнка с хреном, блины, которых он мог съесть до 30-ти штук одновременно на Масленицу. На самом же деле есть все основания полагать, что это миф, это оболочка, которую он выстраивал вокруг себя, потому что так ему было удобно, так ему было прагматично в социальном смысле.

    И. МАКСУТОВ: Да, но если говорить по язык, то тут есть это замечание, что он перетолмачивал французские басни и несколько комментариев, где говорится, что, имеется в виду из присланных сообщений, что Крылов был не баснописцем, а в основном переводчиком произведений Жана де Лафонтена. Что трудно понять, где Крылов, а где Лафонтен, вот этот момент.

    Е. ЛЯМИНА: Да, я попробую это прокомментировать. Дело в том, что в эту эпоху вообще не очень просто понятно, где кто. Пушкин тоже написал целую массу своих текстов, фактически переиначивая оригинал. Довольно сложно сказать, где Пушкин, а где вставки из Байрона, скажем, в «Кавказском пленнике». Конечно, у Пушкина это всё более персонализировано, но повторяю, мы уже об этом говорили, басня – очень традиционный жанр. И вот эта общность сюжетов про «Свинью под дубом», про «Стрекозу и муравья», сейчас скажу про «Стрекозу и муравья», она, конечно, создаёт ощущение, что всё написано одними и теми словами. На самом деле, Лофантен писал по-французски, это, прежде всего, а Крылов писал по-русски. Более того, целый ряд его басен, не помню, была ли среди них «Стрекоза и муравей», но это достаточно легко установить. В 1825 году перевели обратно на французский, издали во Франции. Причём финансировал это роскошное издание с замечательными гравюрами и работами переводчиков, финансировал такой русский меценат  граф Григорий Владимирович Орлов, который считал, что Крылов такое уже русское национальное достояние, что не худо бы его экспортировать вовне. Крылов на экспорт, потому что так помпезно обставленных переводов русских писателей на европейские языки, в то время, в общем, именно так обставленных не было. Крылов был, пожалуй, одним из таких випов этого периода, вывозившихся именно на экспорт. Что же касается «Стрекозы и муравья» - это просто хороший пример. Да, у Лафонтена есть действительно басня, которая называется «Цикада и муравей». Замечательно ещё, что оба действующих лица у Лафонтена женщины. То есть это такая еще склочная разборка между тётками, одна из которых вся такая домовитая, а другая попрыгунья, как выражается уже, впрочем, Крылов. И отказ, муравья, муравьихи, если соблюдать гендерную принадлежность, муравьихи-цикаде в помощи, можно тоже так интерпретировать. Крылов же, вообще-то говоря, стрелки сильно переведены. У него, как мы все помним, действительно стрекоза – попрыгунья, она характеризуется, что она сначала пела, потом не пела. Приходит она к муравью, который её между прочим, кум. Этого у Лафонтена нет. И это русская специфика, которая сюда довольно сильно входит. Зима катит в глаза. «Зима катит» – этого не мог сказать Лафонтен, хотя бы потому что это всё-таки русское выражение. «Чисто поле», которое тоже у Крылова присутствует. Это тоже такое фольклорное образование: «чисто поле», «красна девица», «светил месяц», «ясно солнышко», такого типа образование. И вывод, который делает Крылов, заметим, что это басня, где мораль не отделена такой черточкой от основного текста, вывод вложен в уста муравья: «Ты всё пела, это дело, так поди же попляши». Да, конечно же, Лафонтен сводит примерно на это же. Но то злорадство, которое звучит в ответе муравья Крыловском: «Ты всё пела, это дело, так поди же, попляши», абсолютная безжалостность, именно поэтому дети не любят муравья этого из басни, а скорее, их сочувствие их симпатия на стороне стрекозы, это, конечно же, привнёс Крылов. Иными словами, это не перевод в чистом виде. Крылов не сохраняет ни длины, ни количество строк у Лофантена, ни размера, которым он пишет. Как мы видим, он меняет даже половую, если об этом можно здесь говорить, принадлежность персонажей. Он пересказывает Лафонтена, пересказывает его на русский лад. И несомненно за этим стоит некоторый европейский образец, но развит он абсолютно по-русски.

    И. МАКСУТОВ: Хорошо, давайте тогда может быть ещё с какими-то подобными примерами разберёмся, потому что мне кажется, что это довольно важно. Единственное что хочется надеяться, что все наши слушатели помнят содержание этих басен.

    Е. ЛЯМИНА: Нет, ну можно их, конечно, прочитать в прямом эфире, это очень почтенное занятие.

    И. МАКСУТОВ: Не вижу никакой проблемы.

    Е. ЛЯМИНА: Прочитаю я тогда «Стрекозу и муравья», чтобы завершить разговор об этой басне. Замечу, кстати, что она написана одной длинны строчками, что не характерно для Крылова, поэтому она гораздо легче учится, чем, например, басня «Волк и ягнёнок», где все строчки разные по длине, и поди сообрази какая за какой. Причём видим, что рассказчик, который рассказывает эту басню, который заставляет говорить персонажей, этих насекомых, он в равной степени ироничен и по отношению к одному муравью-скупердяю, который прогнал от своих дверей замерзающее создание, и к пустоголовой стрекозе, которая, впрочем, она создана так, как она создана. И здесь на самом деле нам кажется, что это достаточно в лоб. Когда эту басню читали современники Пушкина, я думаю, что им совсем так не казалось, потому что здесь есть игра с целым рядом того, что было им понятно, с типажами людей с одной стороны, с социальным устройством общества с другой стороны, с литературным образцом, которым послужил Лафонтен с третьей стороны, и, наконец, с тем, что эта басня рассказана русским слогом.

    И. МАКСУТОВ: А насколько вообще можно говорить о том, что это как калька, то есть если люди сначала слушали и знали эту басню по-французски, ну, понятно, что дети дворянские учили французский и знали французский, и вполне возможно, что читали басни.

    Е. ЛЯМИНА: Несомненно, это такая же хрестоматийная вещь, как и «Стрекоза и муравей» по-русски крыловская.

    И. МАКСУТОВ: То есть басня Крылова была неким способом создать образный русский язык?

    Е. ЛЯМИНА: Я думаю, да. И вы видите, что здесь в дело у него идёт всё: и такие псевдо или почти что фольклорные композиции типа «чисто поле», типа «мурава», «в мягких муравах», «лето целое». И здесь идёт в дело и вполне литературные выражения: «злой тоской удручена», «кому же в ум пойдёт на желудок пить голодный». И всё это рассказано не чопорным языком, а как бы языком, каждому понятным. Во-первых, и здесь нет ни одного иностранного слова в этой басне, ни одной кальке, о которой вы говорили как раз, здесь нет. И я думаю, что современники точно воспринимали как некоторую осознанную позицию, примету специальной работы со словом.

    И. МАКСУТОВ: А можно как-то оценить соотношение, раз мы уже заговорили о переводах, но не переводах, в смысле калька, не калька. Какое соотношение заимствованных сюжетов и собственно оригинальных?

    Е. ЛЯМИНА: О заимствованных сюжетах вообще довольно сложно говорить. Назовём их ходячими или бродячими сюжетами. Я думаю, что их примерно половина, остальную половину Крылов придумал сам. И, например, басня «Слон и Моська», она как раз не имеет аналогов у Лафонтена, а как раз привязана к совершенной конкретике Петербуржской жизни. Действительно, чтобы слоны не застаивались на слоновнике у Фонтанки, их действительно водили по улицам, когда погода позволяла. Сейчас это угол Караванной улицы в Петербурге и набережная Фонтанки. Там до сих пор стоит здание цирка в эпоху Мандельштама, например, и он назывался цирк Чанизель. Там была такая трупа итальянская, которая на протяжении многих лет его держала, этот цирк. А до того, почему Караванная улица, потому что азиатцы, как выражались современники Крылова, приводили караванами редких животных, в том числе и слонов. Так вот слонов прогуливали действительно по Петербургу, и действительно вот эта ситуация некоего странного животного, на фоне которого можно было засветиться самому, Слон и Моська, ведь все помнят, что Моська лаяла, лаяла. И более разумная Шавка, это с больших букв писалось в изданиях Крылова, Моська – это как бы собственное имя и Шавка тоже. Она и говорит: «Тебе ли со Слоном возиться, смотри же, ты хрипишь, а он себе идёт вперёд и лая твоего совсем не примечает». А Моська на это говорит, что «я совсем без драки могу попасть в большие забияки, пускай же говорят собаки: «Ай, Моська, знать, она сильна, что лает на Слона». Сама эта коллизия и человеческие типажи, спрятанные за собачьими масками, я бы сказала, что они, конечно,  общечеловеческие, они не только русские, но всё это помещено в русские декорации, рассказано как раз русским вполне себе узнаваемым языком.

    И. МАКСУТОВ: Хорошо, давайте разберём ещё что-то. Мне кажется, что это самое плодотворное.

    Е. ЛЯМИНА: Давайте, тут надо сказать, вы спрашивали о том, насколько сюжеты переходили от Лафонтена, например, к Крылову, надо сказать, что ряд басен Крылова для современников имел несомненную событийную приуроченность. Это касается, например, басни «Квартет», вы помните, где 4 зверя сели играть на различных струнных инструментах, получилось плохо. Для нас это такая символика несогласованных бессмысленных действий, то есть, во-первых, «не берись не за своё дело», – мораль этой басни. Во-вторых, если не умеешь, то как не трудись, всё равно ничего не получится. Для современников Крылова за этим стояло вполне реальное политическое событие. Это было учреждение так называемого Государственного Совета при императоре Александре 1 в 1809 году. И современники разные кандидатуры подставляли на место участников квартета, их четверо, как полагается в квартете: проказница Мартышка, Осёл, Козёл и Косолапый Мишка. Кто-то считал, что Мишка – это граф Аракчеев, который заведовал военным департаментом Государственного совета. Кто-то считал, что Мартышка – это Мордвинов, который очень известный государственный деятель и очень уважаемый. А кто-то подставлял на это место других людей, но смысл именно в том, что современники Крылова воспринимали эту басню как его непосредственную реакцию на определённое политическое событие. Со временем это выветрилось и утратилось, и мы сейчас воспринимаем это именно как аллегорию.

    И. МАКСУТОВ: А такой политической сатирой сам Крылов не страдал?

    Е. ЛЯМИНА: Не страдал ли он? Дело в том, что он делал это настолько искусно к этому времени уже. Вообще, в политической сатире он сильно отмечался. Его такой довольно серьёзный конфликт с императрицей Екатериной, которая вынудила его удалиться из Петербурга во избежание таких неприятных последствий, и его очень резкая сатира в виде комедий, вернее называл её «Шутотрагедией Трумф», которая, в общем, целит в Павла 1 и его помешанность на прусско-военной системе, на прусской форме, прусской выправке и так далее. Он очень хорошо это всё умел, и в этих жанрах он тоже был довольно хорошо известен. Но в этом, с моей точки зрения, тоже есть замечательная особенность Крылова, что когда он стал писать басню, он как бы заставил своих современников старших как бы забыть о том, что он был довольно таким вольнодумцем, вольнодумным человеком, который позволял себе очень резкие выпады против существующей власти. За эту басню его никто и не думал преследовать. Ну, ходила басня «Квартет» и ходила. Ну, написал Крылов и написал. То есть это отчасти смелость, а с другой стороны, на амбразуру не уложился уже к этому времени. У него были другие задачи, и он их очень успешно решил. А иногда те или иные басни во многом, может быть, использовал просто как орудие или способ укрепления собственной литературной репутации. Почему? Потому что они были приурочены к событиям, которые волновали всех без исключения. Такова басня «Волк на псарне», которая была написана в 1812 году уже в период вторжения Наполеона в Россию и, в общем, достаточно сильных неудач русских войск, которые загнали нас уже за Москву, когда наши войска вынуждены были если не держать оборону, то совершать обходные манёвры, известные под названием Тарутинских. Когда ситуация уже начала потихонечку переламываться от Наполеона к нам, то Крылов написал, и через супругу фельдмаршала Кутузова прислал ему в армию басню «Волк на псарне». Я её напомню, я не буду её всю читать, но напомню, что Волк ошибся.

    И. МАКСУТОВ: Мне кажется, неплохо было бы её прочитать, она не очень длинная?

    Е. ЛЯМИНА: Она строчек 25. То есть мы можем эту басню, и сейчас в том числе понять в двух планах: с одной стороны, это басня о том, никогда не нужно доверять коварным людям, даже в тех ситуациях, когда они как бы выступают с мирными инициативами. А с другой стороны так, как понимали современники Крылова: Волк – это Наполеон, который довольно триумфально прошёл значительную часть Российской империи, но постепенно начал встречать сопротивление, тут пришла зима, запасы поистощились. Наполеон стал засылать к Александру посла за послом с предложениями мира. Волк тоже просит мира. Но Кутузов, это была его совершенно осознанная стратегия, никакого мира заключать не намеревался, а намеревался, собственно, одно сделать: выгнать Наполеона за пределы Российской империи. Что будет дальше, он не очень интересовался, ему было важно выставить неприятеля. Так вот, надо сказать, что по воспоминаниям современников ни одного, а нескольких, что позволяет предполагать, что действительно было в какой-то форме. При собрании войск Кутузов прочёл вслух эту басню, как прочла её сейчас я, и при строчке: «Ты сер, а я сед», снял свою фуражку, показал на свои седины и вызвав всеобщие аплодисменты, Кутузов тоже был чрезвычайно одарённый человек, талантливый не только как военный стратег и военачальник, но и как очень человек большого обаяния и артистизма. И вызвал большие аплодисменты  у солдат, которые стали кидать шапки в воздух и кричать: «Ура!», так и своего генералитета. Что отсюда следует? Что эта формулировка Крылова в озвучке Кутузова была в равной степени внятна и совершенно простым людям типа солдат, и просвещённым военачальникам, офицерам, которые стояли вокруг Кутузова. Вот эта всеобщая адресация, а басни Крылова во многом была причиной их популярности, несомненно, потому что они действительно понятны всем, кто более или менее говорит по-русски. Ну а эта басня, потому что я её прочла и полагаю, что она воскресла в вашей памяти, уважаемые слушатели, вы видите, что она испещрена деталями, но детали эти не ради того, чтобы просто закрасить пространство. Они все относятся к тому, что как можно более внятно и чётко изложить нам ситуацию. И мы видим, что здесь масса, так сказать, русских выражений, которые могут быть поняты именно как русские. Цари кричат: «Ах ти, ребята, вор!», это простонародный язык. «Бегут иной с дубьём, иной с ружьём», «огня, кричат, огня». Кроме того, здесь есть ещё и диалог между ловчим и волком, где каждый по-своему поступает. В любом случае, это занимательно читать, а уж когда это легко спроецировать на конкретное событие, тут и вовсе здорово и вызывает большой энтузиазм.  

    И. МАКСУТОВ: Я надеюсь, что у наших слушателей возникло желание перечитать Крылова, по крайней мере, благо, сейчас есть интернет, можно легко найти и не нужно искать томик в собственной домашней библиотеке. У нас остаётся совсем немного времени. Есть какой-то ряд вопросов, который мы не разобрали, вроде договаривались, что мы о них стоит поговорить. Я думаю, что мы сможем это сделать в следующий раз. Есть интересный вопрос от слушателей про взаимоотношения Крылова и Пушкина. Пушкин уже несколько раз здесь фигурировал. Есть там что-то интересное?

    Е. ЛЯМИНА: Да, там есть весьма интересные моменты, в том числе, не знаменитое, а рассчитанное произнесённое словечко Пушкина, который спорил со своим хорошим приятелем Вяземским. Вяземский Крылова не выносил, один из немногих современников, он считал, что его басни – это потворство такое, вставание на четвереньки перед русским народом, и что вообще, басни не нужно писать так, как писал Крылов. А надо писать по-другому, так, как писал Иван Иванович Дмитриев. Насчёт этого Пушкин с такой тоже лукавой довольной усмешкой заметил, что в баснях Крылова говорит русский народ и там слышен дух русского народа. А раз это дух русского народа, я не поручусь, чтобы он немножко не вонял. Так ты расслабься, Вяземский. Это русские. Вот эта русскость, она и есть у Крылова. Так что, мол, не волнуйся. Пушкин, я сказала бы, во-первых, конечно же, он внимательнейшим образом Крылова читал. Во-вторых, он столь же внимательным образом соотносил его с другими представителями басенного жанра, но Крылов их всех уже вытеснил, по-видимому, на периферию к тому времени, когда Пушкин вошёл в литературу. А, кроме того, я думаю, почти не сомневаюсь в том, что вот эта лукавая отговорка от Вяземского с одной стороны, а с другой стороны, конечно, Крылов с точки зрения Пушкина несомненно представлял собой очень даровитого, я бы сказала, одного из талантливейших его современников.

    И. МАКСУТОВ: Какие басни посоветуете нашим слушателям почитать? А то они все не почитают, а на что обратить внимание?

    Е. ЛЯМИНА: Замечательная басня «Рыбьи пляски», ещё одна замечательная басня «Слон на воеводстве» и ещё одна басня «Прихожанин». Я думаю, там масса параллелей с окружающей жизнью вы найдёте.

    И. МАКСУТОВ: Спасибо, Екатерина, за интересный разговор. Напоминаю, что в гостях у нас сегодня была профессор факультета филологии Высшей Школы Экономики Екатерина Лямина. Можете посмотреть несколько интересных сюжетов, таких мини-лекций на «Постнауке» как раз нашего гостя. Я с вами прощаюсь на час, вернусь с историей религии и с «Постнаукой». Спасибо, до встреч.

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено