• Дина Рубина в программе «Хороший вопрос». 07.09.2018

    11:00 Сен. 7, 2018

    В гостях

    Дина Рубина

    писатель

    С.РЫБКА: Доброго утра всем. 11:05 на часах в студии «Говорит Москва». Сегодня я и вы, слушатели уважаемые, задаем свои вопросы Дине Рубиной, писателю. Дина Ильинична, приветствую вас.

    Д.РУБИНА: Доброе утро.

    С.РЫБКА: Вы в Москве, потому что здесь вы представляете свою новую книгу. К самой книге мы вернемся. Давайте о вашем пребывании здесь. Вы как часто доезжаете до столицы российской?

    Д.РУБИНА: Ну как пирожок испеку, так его несу продавать. Помните у Пушкина: написал трагедию, а теперь становлюсь купцом. Ну, это, конечно, общее выражение.

    С.РЫБКА: Обозначьте всё-таки среднюю периодичность.

    Д.РУБИНА: Я могу появиться раз в год, раз в полтора года.

    С.РЫБКА: Вы, когда по улицам проезжаете, проходите по здешним, вы эволюцию города отчетливо замечаете?

    Д.РУБИНА: Да, очень. Конечно. Она меня всегда очень впечатляет. Москва вообще город яркий и одна из самых блистательных, я считаю, мировых столиц, и мне это всегда очень азартно наблюдать.

    С.РЫБКА: Я всё-таки думал, поинтереснее в этом направлении мы с вами порассуждаем. Я вот скорее о чем. Вам то, что происходит сейчас с городом, я даже говорю не об облике, я говорю прямо о географии, здесь стало очень просторно, стало больше пешеходных улиц, все как-то расширилось, стали тротуары шире. Вам от этого в городе удобнее и приятнее или вы скорее склонны к чему-то более уютному, компактному, герметичному? Ваши книги производят впечатление, что вы такой человек, вам нравится, когда чуть теснее, чем могло бы быть. Когда так широко, как в Москве, вас это скорее устраивает или наоборот, теперь пугает?

    Д.РУБИНА: Ваш вопрос очень многоступенчатый.

    С.РЫБКА: Это правда.

    Д.РУБИНА: Поэтому давайте так. Пока я не за рулём машины, мне, конечно, очень нравятся широкие тротуары. Как только я сажусь за руль своей машины, я начинаю требовать лишнюю полосу и мне очень горько, что полоса для водителей сокращена и убрана. Если мы говорим о моих вкусах, то да, но мне больше нравится Венеция, Львов, Гамбург и так далее, и так далее, более компактные, скажем так, города. Но когда я подлетаю к Москве, когда я кружу, когда я поднимаюсь, как у вас здесь, на высокий этаж и смотрю на эту панораму, то я, конечно, испытываю восхищение. Знаете, в каждом человеке много чего понамешано, и в каждую минуту жизни проявляется та или другая сторона предпочтений, скажем так.

    С.РЫБКА: Вы сейчас водите автомобиль?

    Д.РУБИНА: Конечно. Я заядлый и очень азартный водитель.

    С.РЫБКА: По Москве всё-таки, наверное, вас катают.

    Д.РУБИНА: Не решусь. Я думаю даже так. Время от времени хочется даже отдохнуть, приехать в Москву, наконец, не только выступить на радио «Говорит Москва», но, может быть, ещё что-то. Иногда даже бывает мысль взять машину напрокат, но пока не решилась.

    С.РЫБКА: У нас теперь запросто, у нас есть каршеринг. Можно на несколько минут даже взять просто, чтобы прогуляться.

    Д.РУБИНА: Да, прекрасно, я это и сделала для детей, когда привезла их.

    С.РЫБКА: Вы не только в нашу студию приехали, вы ещё будете с публикой встречаться. Не только в Москве, вероятно, ещё по регионам.

    Д.РУБИНА: Я сейчас вернулась с Кольского полуострова.

    С.РЫБКА: Вернемся и к региональной публике. Для москвичей сперва анонс. 8 сентября сможете с Диной Рубиной встретиться на ВДНХ. Будет Московская книжная ярмарка проходить. Там встретитесь с писателем. Скажите, книга новая «Наполеонов обоз», первый том, она уже в продаже или ещё только ждать её?

    Д.РУБИНА: Она будет продаваться на книжной ярмарке. Для этого специально выпустили определённый ограниченный тираж, и там будет продаваться эта книга.

    С.РЫБКА: 8 сентября шесть вечера, ВДНХ, 75-й выставочный павильон. Приходите на встречу с писателем. Получите возможность и книгу добыть.

    Д.РУБИНА: И подписать.

    С.РЫБКА: И подписать. Давайте о книге непосредственно. «Наполеонов обоз». Это название произведения из трёх томов. Книга первая «Рябиновый клин». Название второй книги мы уже тоже знаем – «Белые лошади». Названия третьей книги, похоже, пока нет.

    Д.РУБИНА: «Ангельский рожок».

    С.РЫБКА: «Ангельский рожок». Либо на вашем сайте, либо ещё на сайте издательства я видел три обложки, последняя обложка, пока есть только иллюстрация, но никак это не было подписано. У вас сейчас проект этого произведения существует в каком виде? Эта книга издаётся, «Белые лошади», заканчиваете вы, судя по интервью. Третий том, в каком виде существует? Главное - как это изначально существовало? Есть где-то какой-то документ на десяток страниц, где все главы увязаны от первой до последней? На что похоже?

    Д.РУБИНА: Вы знаете, я вообще ненавижу документы, начиная от собственного паспорта. Но, надо сказать, что в каких-то вещах, скажем, роман «Почерк Леонардо» мне действительно хотелось составить некий не то, что план, а какую-то скицу скорее музыкального толка. Это была крупная музыкальная форма из пяти частей. Мне почему-то хотелось, тема такая, тема такая.

    Что касается этого романа, он очень большой. Это просто долгая история, длинная история, протяжённостью в несколько десятилетий. А если мы оглядываемся на прошлые века, то это и два века пройденных. Поэтому мне бы не хотелось как-то разграничивать, какие-то межи ставить, какие-то схемы рисовать. Я просто пишу некую историю.

    С.РЫБКА: И все в голове?

    Д.РУБИНА: Для этого голова писателя приспособлена. Да, все в голове. Понятно, если я вдруг неожиданно уйду в мир иной, то, скажем так, второй том останется недописанный, а третий том в голове. Хотя, конечно, существуют отдельно написанные сцены, какие-то линии.

    С.РЫБКА: Но схемы, буквально план – первое, второе, третье, глава последняя, такого нет? И, как правило, у вас такого нет?

    Д.РУБИНА: Нет. Есть написанный финал, но, как правило, я пишу финал с самого начала. Он звучит неким аккордом, который даёт тональность и интонацию всей вещи, а это очень важно обычно.

    С.РЫБКА: «Наполеонов обоз» - это какая-то легендарная история. Мне кажется, историки, профессиональные учёные по этому поводу что-то писали и исследовали. Речь идёт о некоем обозе, который был утрачен наполеоновской армией при отступлении. Правильно?

    Д.РУБИНА: Знаете, ну так удобно говорить.

    С.РЫБКА: Удобно говорить.

    Д.РУБИНА: Так удобно говорить. Но на самом деле, конечно, обозов было много. В одном только так называемом золотом обозе было 350 повозок. 350. Это целый поезд. Кто-то из учёных считает, что он пропал бесследно. Кто-то утверждает, что в итоге какие-то подводы, какие-то самые ценные вещи дошли до Вильно и последовали дальше во Францию. Но, в общем-то, скажем так, это некая легенда, которой до сих пор кормятся историки и специалисты.

    С.РЫБКА: Вы с документами, с чем-то по-настоящему научным, серьезным работали, когда писали?

    Д.РУБИНА: Я читала какие-то материалы и решила не придерживаться очень точных каких-то научных, ну, кроме маршрута, каких-то научных, скажем так, известных фактов. Потому что очень научными эти факты быть не могут, когда дело касается разграбления поезда и казаками, и крестьянами. Поэтому у меня есть своя некая придуманная история, фоном которой служит некая историческая версия.

    С.РЫБКА: Вот. Об этом на самом деле мой вопрос и был, просто задан был не очень ловко. То есть не исторический вот этот компонент стал толчком к началу работы, а какая-то история человеческая.

    Д.РУБИНА: Конечно.

    С.РЫБКА: И к уже пришито.

    Д.РУБИНА: Безусловно. Во-первых, я никогда не пишу исторических вещей, исторических романов просто потому, что не считаю себя специалистом в этом и не чувствую твердой почвы под ногами. Я человек, очень много сочиняющий. А когда в истории, в историческом романе много сочиняют, то это уже не исторический роман. Поэтому у меня история – это декорации. И я считаю, что это наиболее честный подход в художественной прозе.

    С.РЫБКА: Вы сейчас, когда живете, вы ловите себя на том или там мгновение на том, что проживаете исторический момент? То, что вы сейчас наблюдаете, в Израиле, просто когда смотрите телевизор, где сюжеты из любых стран демонстрируются, бывает такое, что вы ловите себя на том, что вот это момент, который станет обязательным для учебников истории? Бывает такое с вами?

    Д.РУБИНА: Да, конечно. Безусловно. Такое было и очень явственно. Я бы сказала, с ужасающей кристальной ясностью, когда однажды, в некий день пребывания… Кстати, мы жили тогда в Москве, я работала в Москве. Я включила телевизор и увидела одну из тех дурацких передач, которые делают вот эти кадры в интернете, когда самолетики игрушечные врезались в башню, башня падала. Я стала переключать на какие-то каналы, везде, на всех каналах это показывали. Я подумала, что за бред вообще, где посмотреть что-то. Пока я не поняла, что это правда. Это было 11 сентября знаменитое. Вот тогда я поняла, что я присутствую, это даже не исторический момент, это была смена цивилизационная.

    С.РЫБКА: Да, но с тех пор прошло уже 17 лет. В последнее время что-то подобное вы переживали? А можно, я скажу публике сейчас? Вы сказали, что строго на политические темы не хочется разговаривать, вы писатель и хотели говорить о литературе. И сейчас я вас к этому не призываю. Просто, чтобы мы тоже, может быть, обратили все вместе внимание на какой-то момент вот в этом гигантском, всепланетарном медийном пространстве, который, с вашей точки зрения, исторический, и нам про него нужно знать и помнить. Ни к чему конкретному вас не призываю и не подвожу. Вот что вас так зацепило?

    Д.РУБИНА: Скажем так, каждое утро я открываю ленту новостей, и меня каждое утро что-то цепляет. Для того, чтобы говорить о каком-то планетарном действительно событии, колоссальном, это надо быть профессионалом и охватывать все это. Я человек, который уважаю более всего на свете именно профессионализм. Значит, если бы я была политическим обозревателем, я бы сейчас с большой долей, скажем, увесистого такого бэкграунда, андеграунда объясняла, рассуждала и уважала себя бы за это. Будучи человеком абсолютно иной профессии, я не считаю честным сейчас рассказывать что-то о своих впечатлениях на политическую тему. На моей кухне, пожалуйста, я вам еще и кофе дам.

    С.РЫБКА: Спасибо. Надеюсь, что я пересказал этот наш заэфирный разговор, вас никак не уязвило.

    Д.РУБИНА: Боже упаси. Вы же видите, Сергей, что я выкручиваюсь из любой ситуации.

    С.РЫБКА: Это правда. Вы еще назвали в доэфирном разговоре себя буквально «цирковым артистом», который может выступать на любой арене, при любом свете, в любой обстановке.

    Возвращаясь к книге. «Наполеонов обоз», этот исторический компонент, допустим, о котором мы можем судить по названию, мы кое-как обсудили. «Рябиновый клин» это же не в значении палка, выструганная из рябинового сучка. Речь идет о каком-то объекте, о какой-то рябиновой посадке. Да? Роще? Бывает рябиновая роща?

    Д.РУБИНА: Есть же и журавлиный клин, правда.

    С.РЫБКА: Ну да.

    Д.РУБИНА: Вот так вот. Клин – это некая форма, которая имеет такую форму устремленную. И действительно такой рябиновый клин, довольно редкое в природе явление, потому что рябину… Хотя сейчас я была в рябиновом городе Мурманске, а потом в рябиновом городе Мончегорске и обнаружила, что рябину высаживают, специально высаживают. Весь город в рябине. Я была просто потрясена. В этом регулярном парке, который я описываю, рядом с городом очаровательным Вязники, где я никогда не была…

    С.РЫБКА: Но он существует.

    Д.РУБИНА: Он существует, не просто существует, он очень поэтичен, он очарователен. Его-то я, конечно, в отличие от политических реалий, очень изучила. Должна вам сказать, что мне в этом помогал именно человек, который родился там и вырос, Николай Алексеев. Дело в том, что среди разных посадок образовался сам собой такой рябиновый клин, рябиновая рощица. Он мне опять-таки нужен был в декорационных целях. Но, понимаете, какая штука? Ведь роман – это не только события, это не только характеры, это язык. Язык. И мне очень важен был этот алый, багряный цвет рябин, который бы озарил весь этот том, всю первую книгу романа. Потому что это начало любви, начало любви, так сказать, в алых тонах. Мне это было очень важно.

    С.РЫБКА: Вы сейчас заговорили о цветах. У меня в руках рекламная копия романа, первого тома, книги первой, здесь ни штриха рябинового нет на иллюстрации. Как так вышло?

    Д.РУБИНА: Это неважно. Там зато кроваво-красная обложка третьей книги. И тому есть причины. Мы долго искали среди картин, я искала среди картин мужа, который наиболее чувствует меня, скажем, больше.

    С.РЫБКА: Да, Борис Карафелов не впервые оформляет ваши...

    Д.РУБИНА: Он не оформляет, на самом деле он терпеть не может оформлять.

    С.РЫБКА: Расскажите, как происходит.

    Д.РУБИНА: Он просто позволяет зайти в мастерскую, что тоже для меня не так уж часто происходит. Художники не любят. Я дочь художника, причем такого, очень сурового человека. Когда иногда я просилась, «пап, можно посмотреть», он обычно говорил, «дураку полработы не показывают». Знаете, художники такие люди. На самом деле, конечно, это и так. Художники любят выставлять, видеть свою картину в выставочных залах. Но тем не менее я обычно прошусь в мастерскую, и он выстраивает вдоль стены или на мольберте какие-то картины, и я смотрю, что там отзывается, как вот сердце, сюжет, вот эта ангельская аура жизни на маленькой-маленькой станции Нововязники мальчика в середине 20 века. В общем, я говорю, вот эту, эту и верни-ка, ты унес сейчас, верни оттуда красное что-то.

    С.РЫБКА: То есть вы входите в мастерскую. Какие-то издатели, какие-то ребята, которые потом будут это все верстать, прикидывать, как это будет смотреться в сочетании с названием, именем автора, они все уже потом появляются, вы сами выбираете.

    Д.РУБИНА: Да.

    С.РЫБКА: Случалось, чтобы супруг категорически возражал против того, чтобы какая-то его работа шла в ваше книжное дело?

    Д.РУБИНА: Вы знаете, нет, он доверяет в этом смысле. Я, например, когда мне приходиться что-то читать ему, тот или другой отрывок, и он говорит, «убрала бы ты последний абзац», то я, конечно, ругаюсь и не всегда даже конвенциональными словами, у меня портится настроение. Потом утром, когда я встаю, смотрю, листаю, опять ругаюсь про себя и вычеркиваю этот абзац. Знаете, художники имеют дело с композицией. У них очень чуткие ощущения, когда речь идет о композиции, будь то музыкальная композиция, будь то композиция на холсте или на листе бумаги, или даже литературная какая-то композиция.

    С.РЫБКА: Кроме супруга, прочие члены вашей семьи как-то, таким образом могут влиять на ваше творчество? Вы показываете им материалы?

    Д.РУБИНА: Ну что вы? Кто там может со своим ивритом на меня влиять или даже просто… О чем вы говорите? Нет, нет, нет. Муж родной, он понимает, конечно. Ну и потом, он сочувственно очень относится к моим невротическим, так сказать, всем этим выкладкам и выпадам, и вообще этой тяжелой работе. Потому что, знаете, прозаик, он ведь долго-долго сидит и долго-долго чего-то пишет, потом вычеркивает.

    С.РЫБКА: В прочих ваших интервью я читал ваш ответ на вопрос о том, как вы пишете, пишете ли вы каждый день. И вы отвечаете, как правило, так, что это, в общем, какие-то девичьи причуды, если кто-то говорит, не пишется, надо просто садиться и писать.

    Д.РУБИНА: Ну, конечно. Помните, Бунин говорил: «Не пишется?! Вдохновения?! Садись и пиши: Иван Бунин, Иван Бунин, Иван Бунин».

    С.РЫБКА: Кто-то цитирует эту историю или пересказывает эту историю, только вместо Бунина Гоголя называют. У него тоже метод расписаться был примерно такой же.

    Д.РУБИНА: Нет-нет, это совершенно исключено.

    С.РЫБКА: Да?

    Д.РУБИНА: Да. Николай Васильевич Гоголь столько времени проводил в дороге и столько не написал из того, что обязан был написать. Эта история очень тяжелая. Бунин, скорее, скажем, склонен был к ежедневному труду.

    С.РЫБКА: А если все-таки про эту вашу методу попытаться чуть подробнее рассказать. Вы действительно, вне зависимости от обстоятельств, ежедневно пишете некий объем текста. Сухо сказано, но…

    Д.РУБИНА: Нет, сказано так, как вы себе это представляете. Нет, конечно, вовсе не обязательно, я ведь могу и ничего не написать. Я ведь могу просто листать что-то, о чем-то думать, могу что-то листать. Но я должна заниматься своей работой долгое время. Тогда что-то начинает проклевываться. Есть люди, которые шагают по пляжу вдоль моря или до ближайшей остановки и обдумывают, или просто валяются на диване, обдумывают, и у них выстраивается нечто в голове. И тогда они садятся столу. Есть писатели, которые все в уме сначала выкладывают, складывают, потом все это выливается на бумаге. Есть такие писатели. Но я должна заниматься словами. Вот эта формообразующая магия слова, она дает какую-то жизнь тексту.

    С.РЫБКА: Унылый все еще технологический вопрос. Вы пишете ручкой, рукой, набираете?

    Д.РУБИНА: По-разному. Сначала рука, потому что это разные заметки. Сейчас из Мурманска я привезла то, что по дороге, и то, что в самолете, и впечатления свои, и вот эти шаманистые места, Саамская деревня. Очень сильные впечатления, между прочим. Это сначала. А потом, конечно, в компьютер, а потом дальше вот это безумное количество работы.

    С.РЫБКА: Вы не впервые за время нашего разговора ссылаетесь на эту свою поездку на Кольский полуостров. О чем в основном вас спрашивают читатели, публика в регионах? И вообще, о чем ведутся разговоры на встречах с читателями традиционно? Есть что-то строго, что бывает везде и всегда?

    Д.РУБИНА: Да. Я даже думаю, что у любого писателя есть несколько вопросов, которые он слышит в аудитории.

    С.РЫБКА: За вычетом творческих планов, что еще?

    Д.РУБИНА: Откуда к вам приходят герои? С чего вы это берете? Вы измышляете этих героев или они к вам приходят? Что вы думаете об экранизации ваших вещей? Что вы думаете о нынешней ситуации в России с литературой, с языком? Как вам кажется, меняется язык или нет? Это людей волнует, действительно волнует. Потому что, я думаю, они имеют дело со своими детьми и внуками, которые говорят, что естественно, на уже чуть-чуть другом языке.

    С.РЫБКА: В ваших произведениях, в том числе в том, которое сейчас будет нам представлено, разные исторические эпохи. Вы насколько тщательно отрабатываете там этот вопрос с языком, касающееся того, что в разные эпохи говорили по-разному?

    Д.РУБИНА: Очень тщательно, конечно. У меня есть свой метод на этот счет. Понимаете, какая штука? С одной стороны, да, говорили, безусловно. Но если вы возьмете, например, двухтомник «Писателей чеховской поры», есть такой двухтомник, давно издан, лет 25 назад, то это люди, знакомые Чехову, его корреспонденты. Шарова, Ясинский и прочие, Иван Щеглов. Это все люди, с которыми Чехов общался, которые писали, которые были очень популярны. Возьмите Потапенко, например. Он был даже более популярен, чем Чехов, да. Невозможно читать их вещи. Невозможно.

    С.РЫБКА: Почему? Настолько иной язык?

    Д.РУБИНА: Абсолютно. Иное, неинтересный, уже другой темп языка. Чехов по-прежнему читается. Человек был занят языком.

    С.РЫБКА: Я вам больше скажу. Вы курсе, что такое Telegram-каналы? Слышали о подобном?

    Д.РУБИНА: Ну конечно. Безусловно.

    С.РЫБКА: Извините, что я так задаю этот вопрос.

    Д.РУБИНА: У меня есть Instagram, Facebook и так далее.

    С.РЫБКА: Прекрасно. Просто есть Telegram-канал «Чехов пишет» и там просто ежедневно в соответствии с хронологией неких прежних годов выкладывают его письма адресатам. Тоже очень современно это все заходит, как-то даже становится наоборот, немножко неловко за то, что…

    Д.РУБИНА: Мы подглядели личную жизнь Антона Павловича.

    С.РЫБКА: Как-то это вульгарнее, чем ожидалось, все выглядит.

    Д.РУБИНА: Не надо требовать от писателя того галстука, в котором он обычно появляется перед читателем. Писатель – живой человек. Антон Павлович отлично ругался. Это, кстати, по поводу языка, по поводу закона о языке, по поводу того значка, который лепят всегда на мои книги «18+».

    С.РЫБКА: Вы этим не очень довольны?

    Д.РУБИНА: Я этим совсем недовольна.

    С.РЫБКА: Если внимательно следите за подходами индустрии в прочих странах, где вы тоже издаетесь, там такой же маркер везде?

    Д.РУБИНА: Абсолютно нет.

    С.РЫБКА: Это такая российская строгость.

    Д.РУБИНА: Да. Я думаю, что это литературно-национальная строгость. Я коснусь следующего. Это действительно очень интересно. У меня тут был такой телемост с библиотеками. Ну там подключаемся, Североморск, Мурманск, Сочи, Туапсе, неважно. Вот одна из женщин встала и говорит: «Вы знаете, Дина Ильинична, я люблю ваши книги и всякое такое. Я только одно не смогла принять – это «Бабий ветер», там очень откровенные сцены». А надо вам сказать, что я постаралась, поскольку там действительно откровенный очень сюжет, я постаралась, чтобы там не был ни одного грубого слова. Ни одного слова из неформального пласта русского языка. И тем не менее редактор сказал мне: «Диночка, давайте-ка мы пометим все-таки». «Почему, - спросила я. – Там нет ни одного матерного слова». Он сказал: «Ну, там откровенные сцены». Я говорю: «И что в этих откровенных сценах такое? Там даже органы, так сказать, нашего размножения названы исключительно медицинскими терминами». «Ну вот, все равно». И вот эта женщина, очень милая, сказала: «Я не смогла принять». Понимаете, она в традиции русской литературы - восприятие человека как раз до пояса.

    С.РЫБКА: Вы бы оценили то, что так сейчас и издатели, и, видимо, читатели, как вы рассказываете, относятся к текстам. Это какое-то новое явление или так было?

    Д.РУБИНА: Нет, было какое-то время, когда писатель издавал свои книги такими, какими он их написал. И библиотекари, и продавцы в магазинах знали, что когда приходит 15-летний человек и просит что-то почитать, то ему советовали прочитать это или это, но не эту книгу. Потому что понятно, как правило, ему это неинтересно было, потому что через все это надо продраться, если мы говорим о художественной литературе. Да?

    С.РЫБКА: Да. Напоминаю, можете свои вопросы отправлять на смс-портал +7-925-8888-94-8 либо в Telegram govoritmskbot.

    Продолжаем разговор с Диной Рубиной. Мне даже неловко говорить, что писатель Дина Рубина, писательница Дина Рубина. Мне кажется, абсолютно большинство должны вас знать просто по имени и фамилии. Вы когда приходите в какое-то, скажем, общественное учреждение и просто предъявляете собственный документ для каких-то тамошних целей, вас узнают просто по имени и фамилии мгновенно, да?

    Д.РУБИНА: Ну, не надо преувеличивать.

    С.РЫБКА: Как часто такое случается?

    Д.РУБИНА: Случается. Но не надо преувеличивать. Потому что вовсе не значит, что люди обязаны читать мои книги. Но действительно имя, надо сказать, просто какое-то такое удобное, компактное, как кубик Рубика. Дина Рубина, это удобно запоминается.

    С.РЫБКА: Но это был вопрос для того, чтобы подступиться к тому, как часто вас по портрету узнают.

    Д.РУБИНА: Узнают, это бывает, да. Бывает. Я не буду сейчас приводить какие-то…

    С.РЫБКА: Нет, я вас не об этом прошу. В целом отношение к этому такое, рабоче-спокойное или все-таки есть какой-то предел такому узнаванию, после которого уже хочется немножко спрятаться.

    Д.РУБИНА: Нет, я всегда прячусь. Я всегда прячусь. Причем меня особенно это раздражает, когда это происходит заграницей. Заграницей, в каком-нибудь крошечном очаровательном городке Сан-Джиминьяно, когда в магазине керамики я выбираю какую-то вазочку, и ко мне вдруг подступаются и что-то говорят, я обычно говорю, «вы ошиблись».

    С.РЫБКА: Я не ожидал, что такое с вами бывает. Вы просто производите впечатление все-таки человека такого, каким вы себя описали до эфира. Вы сказали: «Вот я цирковой артист и, в принципе, всегда в этом состоянии пребываю». Нет, иногда выпадаете.

    Д.РУБИНА: Нет-нет, я вас предупредила, что я интроверт, когда дело касается действительно моей какой-то реальной жизни.

    С.РЫБКА: Если говорить о вашей реальной жизни, вы сейчас говорили про уютные города. У вас есть какие-то открытия последнего времени из области уютно-бытовой? Например, гастрономические? Вы, например, попробовали в последнее время что-то такое, до чего прежде не добирались, и понимаете, что это теперь с вами надолго.

    Д.РУБИНА: Скажем так, я всегда как-то сторонилась морских гадов. Всегда. У меня живое воображение писателя, для меня вот это движение скользкое, змееподобное…

    С.РЫБКА: То есть с иудейскими установками, рекомендациями это никак не связано.

    Д.РУБИНА: Нет-нет, это мое воображение, скажем так. Но недавно на Кипре я попробовала вот эту всю чудную жареную снедь и я поняла, что я сражена навеки. Может быть потому, что задником замечательным лазурным служило море Средиземное, а это, в общем-то, подходящие декорации.

    С.РЫБКА: Еще об открытиях хотелось бы тогда спросить. Вы, как человек с музыкальным образованием, современную музыку воспринимаете и слушаете? Говоря «современную», я имею в виду российскую современную. У нас это теперь большое дело. То есть Сергей Шнуров, лидер группы «Ленинград», любое его высказывание, любое его выступление становится большой новостью, попадает в топы.

    Д.РУБИНА: Тогда это без меня. Причем, вы знаете, это касается российской музыки, немецкой музыки, итальянской музыки, израильской музыки. Нет, от этого я очень далеко. Понимаете, образ жизни требует тишины постоянной. И когда я хочу уже таки послушать что-то, может быть, какую-то классику или джаз, который я обожаю, то это только в машине. Вот я включаю, еду и я готова это слушать.

    С.РЫБКА: Даже до уже сейчас записанной в классики Земфиры не добирались?

    Д.РУБИНА: Никак, нет, не добираюсь. Это не я. Это без меня.

    С.РЫБКА: Тогда вопрос. А откуда вы черпаете те фрагменты современности, которыми ваши произведения наполнены? Если это проходит мимо вас, ваши герои - русскоязычные и русские персонажи, как тогда этот мир наполняется? За счет чего?

    Д.РУБИНА: Нет, это просто... Вы не путайте как бы мои пристрастия как человека с моей работой. Потому что если я хочу изобразить современного молодого российского человека, то тут вы можете не сомневаться.

    С.РЫБКА: Вот-вот. А что вы делаете? Как вы будете действовать?

    Д.РУБИНА: Тут вы можете не сомневаться, здесь все будет в порядке. Во-первых, я найду правильных людей, я буду заниматься этим вопросом очень серьезно. Неважно, я выкину его из головы, когда книга будет написана. Но все, что нужно будет для подлинности образа, все будет сделано. Это моя работа.

    С.РЫБКА: Интересно, что вы сказали, что потом опорожните голову от этих воспоминаний. Так всегда происходит? Вы, написав более десятка романов и столько рассказов, вы эрудитом себя не считаете, вот это все в голове не удержалось.

    Д.РУБИНА: Боже упаси. Я глубоко невежественный человек.

    С.РЫБКА: Это очень просто так сказать. Но вам не жалко, например, даже этих знаний?

    Д.РУБИНА: Вы знаете, мозг писателя не бесконечен, хотя нас уверяют, что человеческий мозг задействован всего, по-моему, на восемь процентов или сколько-то там, всякое такое. Нет-нет.

    С.РЫБКА: Я спрашиваю со знанием дела. Потому что, когда мы какую-то новость освещаем, вот сейчас я знаю про те или иные исторические события связанные, а потом все, не помню.

    Д.РУБИНА: Вы журналист. Я создаю миры. И когда я занимаюсь оптикой, что мне пришлось сделать для романа «Почерки Леонардо» или для того же романа я занималась цирком, то я знала абсолютно все, все термины в цирке. Я никогда бы не назвала клоуном коверного, я никогда бы не назвала, не знаю, цирковой манеж ареной и так далее, я все знала. Сейчас я абсолютно спокойно могу сказать и «клоун» тоже. То есть это ушло и из моего мира, я сейчас занята другим, огромным миром, который живет и пульсирует запахами, реальностями, лицами, сюжетными линиями, и воздухом, который должен наполнять три тома романа.

    С.РЫБКА: И миры, судя по всему, вместе с этими знаниями тоже потом где-то гибнут. Я имею в виду, что они у вас не остаются.

    Д.РУБИНА: Они гибнут во мне, но они же остаются в качестве книг.

    С.РЫБКА: Вы не возвращаетесь к этим историям никогда?

    Д.РУБИНА: Никогда.

    С.РЫБКА: Вот ни одного такого мгновения не было, чтобы вы вернулись к написанной продолжительное время назад книге, попытались начать ее читать, пережили какие-то чувства.

    Д.РУБИНА: У меня было такое... я имею в виду, не у меня было. Было искушение и постоянное искушение у моих читателей. Я коллекционирую записки из зала, есть среди них забавные. Я помню такую записку-вопль после опубликования романа «Белая голубка Кордовы», где погибает герой. Записка-вопль: «Какая же вы сволочь, Дина Ильинична! Зачем вы его убили?» И ко мне действительно подходили люди, не хочу ли я, знаете, как Ильф и Петров воскресили Остапа Бендера, то есть его Киса Воробьянинов зарезал, но не до конца. Никогда такого не может быть у меня.

    С.РЫБКА: Продолжая эту череду вопросов о каких-то пристрастиях и интересах. В интервью вы отвечаете, что да, читаете сейчас время от времени, но как-то так, щипками, по несколько страниц. Случалось что-то в последнее время прочитать от начала до конца и с этим впечатлением как-то жить, чтобы это впечатление даже повлияло на вашу нынешнюю работу?

    Д.РУБИНА: На нынешнюю работу вряд ли уже что-либо влияет. Потому что все-таки я писатель с большим стажем, со своим собственным стилем и, как правило, этот стиль всегда выметает что-либо, когда я сажусь за работу. Потому что это уже какие-то очень серьезные наработанные вещи. Но действительно есть из современной зарубежной литературы несколько вещей, которые мне очень понравились, очень интересные. Я когда читаю, думаю, что очень интересно человек работает.

    С.РЫБКА: Вы их не назовете, судя по всему.

    Д.РУБИНА: Я их не назову, скажу, почему. Потому что у меня, скажем, несколько вещей… Несколько книг я готова назвать, они у меня есть в памяти, но несколько книг я и не готова назвать, потому что я читаю довольно много, надо сказать. И все-таки у меня есть какие-то книги, например, Джонатан Фоер, мне нравится этот писатель. Энн Тайлер тоже мне нравится, писательница, как она работает. Или Кейт Аткинсон. Ну я вам назвала три имени.

    С.РЫБКА: Да.

    Д.РУБИНА: А их еще, например, 13.

    С.РЫБКА: А это сейчас покажется совсем внезапным, наверное, так не делается. А можно про конкретного автора спросить? Вы читали Донну Тартт?

    Д.РУБИНА: Да, конечно.

    С.РЫБКА: «Щегла».

    Д.РУБИНА: Да, я читала «Щегла».

    С.РЫБКА: Вы себя не узнаете в подходе?

    Д.РУБИНА: Себя?

    С.РЫБКА: Да. Или вы вообще так никогда никого не читаете, чтобы…

    Д.РУБИНА: Нет-нет, я читаю… Вы знаете, когда читает писатель, это делается совсем иначе.

    С.РЫБКА: Догадываюсь.

    Д.РУБИНА: Это делается совсем иначе. Я смотрю приемы, я смотрю, как она подводит к сюжету, я смотрю, сколько она держит сюжет. «Щегол» следовало бы сократить на треть, она очень растянула это.

    С.РЫБКА: Вот это интересная мысль.

    Д.РУБИНА: Вот «Тайная история» у нее гораздо более удачный роман, чем «Щегол». Дело в том, что читателей завораживает какое-то известное произведение художественное. Да. Для меня это абсолютно не влияет, то есть для меня это абсолютно незначимая сторона. Потому что, я повторяю, как человек, всю жизнь росший в живописи, в технике живописи, в технике реставрации, в этих мольбертах, в этих подрамниках, для меня это просто жизнь, профессия. И никогда никакой ауры для меня особенной в этом нет. Ну и потому что я всегда в музеях, я всегда там. Вот. Почему-то это странно действует на читателя. Мне недавно посоветовали почитать Мишель Бюсси, по-моему, «Кувшинки» называется, связанное с работой Моне. Плохо написанный детектив, основанный на недоразумении. Это самая последняя вещь, когда писатель основывает свой сюжет на недоразумении, вводит читателя в заблуждение. Мне подарили мои друзья с тем, чтобы я читала и получала удовольствие. Я с трудом дочитала, просто из уважения, люди мне подарили. Но вот это «Кувшинки» Моне, знакомые имена, известные имена, все это завораживает. Для меня это нет.

    С.РЫБКА: Вы бабушкой не так давно ведь стали. Верно?

    Д.РУБИНА: Семь лет. Девице семь лет, парню четыре.

    С.РЫБКА: То есть девица, наверное, уже для «Гарри Поттера» созрела.

    Д.РУБИНА: Да, конечно. Безусловно.

    С.РЫБКА: И он есть в вашей жизни теперь.

    Д.РУБИНА: Он вообще есть в моей жизни. Я считаю, что это замечательный… Вот это как раз… Я не люблю слово «проект», терпеть не могу. Но я считаю, что это удачный проект. И это хорошая книга для детей, которая, мне кажется, удалась вообще очень. Это неважно, что, например, я не могу ее читать.

    С.РЫБКА: Почему?

    Д.РУБИНА: Ну…

    С.РЫБКА: Просто слишком? Или вы видите, как это сделано, это сразу рассыпается.

    Д.РУБИНА: Я вижу, как это сделано, и правильно, и хорошо сделано. Но это уже не моя область, скажем так, не моя область интересов. Но, я считаю, для подростков это отличная книга, конечно.

    С.РЫБКА: Вы сейчас уже проговорили, не ваша область интересов. Но строго детское что-то в последнее время не хотелось ли написать, чтобы, может быть, даже проект этот, если не затмить, то, по крайней мере, попытаться посостязаться?

    Д.РУБИНА: Да нет.

    С.РЫБКА: Для детей не хотелось написать, вот строго для детей?

    Д.РУБИНА: Вот почему-то не хотелось. У меня есть одна книжка, написанная очень-очень давно, в возрасте 24 лет на пляже в Гурзуфе, называется «Джентльмены и собаки». Она издана спустя 40 лет. И прекрасно проиллюстрирована. Я ее даже сама начитала на аудио…

    С.РЫБКА: В аудиоформате.

    Д.РУБИНА: В аудиоформате. И мне ужасно это нравилось, потому что я меняла голоса, я говорила голосом эсквайра, я говорила каким-то другим совершенно голосом. В общем, мне это ужасно все понравилось.

    С.РЫБКА: И это легко прошло. Просто часто авторы действительно берутся читать свои книги, я был свидетелем этого, когда я работал звукорежиссером. Им это дается с трудом. А у вас прям без запинки от начала и до конца?

    Д.РУБИНА: О, вы просто не знаете, о чем говорите. Я гений в этом. В этом – да. Я сама читаю свои книги, делаю это лучше актеров. Я читаю практически без остановки. И у меня выход, скажем, у актера это может быть один к двум. Например, два часа он работает, звучание час. Это считается очень хорошо. У меня выход один, точка, два приблизительно.

    С.РЫБКА: Класс. Соответственно, «Наполеонов обоз»…

    Д.РУБИНА: Уже прочитан и появится ровно тогда, когда появится книга – 19 сентября.

    С.РЫБКА: А вы только на русском языке читаете?

    Д.РУБИНА: Да, конечно. Он у меня единственный, можно сказать. Единственный мой, горький мой, счастливый мой русский язык.

    С.РЫБКА: Когда выходит ваше произведение на иных языках, вы насколько плотно, тщательно работаете с переводчиками, с издателями по ту сторону? Это какой-то долгий, кропотливый процесс?

    Д.РУБИНА: Да. Я работаю всегда с большим удовольствием и с огромной горечью, потому что понимаю, что мало какой переводчик может адекватно перевести все грани книги. Неважно, не моей, любой. Это очень сложная вещь. Я всегда преклоняюсь перед переводчиками. Первым делом я пишу письмо: дорогой Ганс, дорогой Ричард, дорогая Елена, я знаю, что вам досталась работа над переводом моей книги, и хочу вас предупредить, что я всегда с огромным удовольствием отвечаю на вопросы. Мне присылают огромное количество вопросов, и я пытаюсь объяснить…

    С.РЫБКА: Что хотел сказать автор.

    Д.РУБИНА: Что хотел сказать автор. Это длинные тексты. В общем, все это печально, конечно.

    С.РЫБКА: Вы как-то в двух настроениях об этом сказали. Сразу в восторженном: господи, какие чудесные люди эти переводчики. И закончили все-таки мыслью о том, как это печально. То есть вы скорее недовольны теми результатами, какие есть? Я понимаю, что вы не можете их абсолютно оценить.

    Д.РУБИНА: Вы сказали о двух настроениях, это вообще и мои ипостаси две, моего характера, и мой стиль литературный, и в том числе мой подход к любой стороне жизни. Потому что любая сторона жизни включает в себя и светлые, и темные стороны, и плюсы, и минусы.

    С.РЫБКА: Словосочетание прозвучало «что хотел сказать автор». Вы автор двух или более Тотальных диктантов.

    Д.РУБИНА: Нет, я автор одного Тотального диктанта.

    С.РЫБКА: Но нескольких текстов.

    Д.РУБИНА: Да... Нет, просто он в трех текстах пишется.

    С.РЫБКА: То, что сейчас преподается в российских школах, вам, скорее всего, доподлинно неизвестно. Но, возможно, есть какое-то представление о том, как в принципе ваши дети, которые сейчас уже тоже родители, или один из них стал родителем, они, когда учились, литература была большим делом для них, вот с оглядкой на то, что мама писатель целый?

    Д.РУБИНА: Ой, нет, этой оглядки никогда не было в моей семье. Мой сын вообще человек не литературный, другой совершенно человек. Он уже взрослый дяденька. А дочь археолог, она как раз очень литературный человек. Но мы ее привезли в Израиль в четырехлетнем возрасте. Она хорошо говорит по-русски, она с удовольствием слушает, когда я ей что-то читаю, но она читает, конечно, на английском, на иврите, на немецком, на древнегреческом, на латыни и так далее.

    С.РЫБКА: Я так осторожно вокруг да около хожу. На самом деле нам просто хочется часто, чтобы писатель что-то сказал о преподавании литературы для современной молодежи, школьников, подростков и юношества. Это нужно?

    Д.РУБИНА: Я вам сейчас скажу. Вообще, что касается искусства и литературы, как только в японских школах ввели обязательный предмет рисование, каждый день урок, качество работы и качество квалификации рабочей японского рабочего на конвейере резко подскочило. Мелкая моторика. Как только мы введем преподавание литературы и языка на более интенсивном уровне в школе, я думаю, у нас изменится даже подход к каким-то серьезным структурным обдумываниям, структурным каким-то вещам нашего мышления.

    С.РЫБКА: Что вы тогда скажете на банальное, но, возможно, справедливое соображение о том, что классика, прочитанная из-под палки, грубо говоря, она не по душе.

    Д.РУБИНА: Это качество преподавания. Я знаю многих людей, которые с восторгом рассказывали о своей учительнице литературы, которая сумела заразить этой любовью. К сожалению, не так уж много… Знаете, учитель всего-навсего тоже человек. Например, моя мама, она историком была, она преподавала 44 года в школе. И до сих пор ко мне, когда я выступаю где-нибудь, да в разных концах света, где-нибудь в Сан-Франциско, в Ганновере, в Ярославле, ко мне вдруг подходит какой-то человек и говорит: «Скажите, а Рита Александровна, она жива?» Я говорю: «Жива, жива, да, конечно». «Вы знаете, как она рассказывала об истории русской? Вы знаете, когда она рассказывала об убийстве Павла Первого, мы все вскакивали, потому что она показывала, как он спрятался в камине». Я вам просто говорю.

    С.РЫБКА: Вы учились у собственной мамы? Она вам преподавала?

    Д.РУБИНА: Нет-нет, она не преподавала историю, может, поэтому я ее не знаю. Я просто говорю о личности учителя, об артистизме. Мы недооцениваем это качество в преподавательском процессе.

    С.РЫБКА: В одной из совсем таких кратких ваших биографий, которую вы сами написали, кстати, на вашем сайте, по-моему, размещенной, вы там впроброс говорите, «какой-то мусорный (по-моему, так говорите) период» преподавания в Институте культуры, по-моему. Вы сами преподавали, но вас это не вдохновило.

    Д.РУБИНА: Не-не, абсолютно, я абсолютно не учитель. Я просто совершенно не учитель. Я вам даже больше скажу, мне много раз предлагали вести какое-то литературное объединение. Или, например, спрашивают меня, к слову сказать, довольно часто, «что бы вы могли сказать начинающему писателю, например?» Я неизменно в этот момент вспоминаю интервью с Леонидом Леоновым, блистательным писателем, к сожалению, ныне забытом, мне кажется, которого спросили… Ему было лет 90, за 90 уже. Его спросили, «все-таки, что бы вы могли сейчас сказать вашему молодому коллеге, вашим молодым коллегам, молодым писателям?» Он подумал и сказал: «Ничего». Вы понимаете, творчество – это настолько одинокая вещь. Ничему невозможно научить на этой стезе.

    С.РЫБКА: Вы же понимаете, насколько вы отличаетесь от Леонова. Леонов такой, очень хмурый, судя по всему. Тем более в финале жизни человек крайне разговорчивый, а вы как раз…

    Д.РУБИНА: Я тоже очень неразговорчивый человек. Это иллюзия. Я просто профессионал. Я пришла на радио для того, чтобы поговорить и занять ваш час.

    С.РЫБКА: Спасибо вам за это. Если говорить о цеховых каких-то вещах. Должны ли писатели, с вашей точки зрения, чтобы отстаивать свои интересы перед издателями, чтобы отстаивать свои интересы в случае, если пираты покушаются на их творчество, они должны объединяться в какие-то союзы? Вы, очевидно, член Союза писателей наверняка.

    Д.РУБИНА: Конечно.

    С.РЫБКА: Еще с советских времен.

    Д.РУБИНА: Конечно.

    С.РЫБКА: Сейчас тоже все в какие-то объединения, заново причем объединяются, переобъединяются. От этого есть прок или это… как это… либо это напрасно?

    Д.РУБИНА: Я понимаю. Сергей, я понимаю ваш вопрос. Вы знаете, от этого всегда был прок практический. Практический, материальный. Раньше. В Советском Союзе был огромный прок от этого, именно материальный.

    С.РЫБКА: А сейчас ты же можешь в интернет выливать все, что хочешь, и просить за это…

    Д.РУБИНА: Что просить?

    С.РЫБКА: Просто предлагать своим читателям делать те взносы, которые они готовы делать за твои произведения. И довольно многие так проживают.

    Д.РУБИНА: Проживают иногда, безусловно. Например, вы упомянули борьбу с пиратством. Мне кажется, что тут в одиночестве человек не выстоит. Тут надо действительно лоббировать какие-то серьезные законы в интернете. И тут надо, конечно, идти. Кто это шел военной такой «свиньей»? Немецкие рыцари, кажется. Вот тут надо двигаться такой писательской «свиньей».

    С.РЫБКА: То есть у вас есть обида на пиратов?

    Д.РУБИНА: Да, конечно. Безусловно. Ведь это мой труд, это моя интеллектуальная собственность.

    С.РЫБКА: А подход, например, к не совсем уж ранним произведениям, но произведениям, которые были изданы десяток лет назад, полтора десятка лет назад. Нет мысли о том, что их-то как раз можно действительно публике явить бесплатно, берите, сколько хотите.

    Д.РУБИНА: Достаточно много текстов я помещаю на своем сайте, у меня можно посмотреть и почитать кое-что.

    С.РЫБКА: Но вы все равно исходите из того, что труд должен быть оплачен.

    Д.РУБИНА: Я исхожу из того, что писатель тоже человек, он тоже ест хлеб с сыром, если повезет, то хлеб и с икрой тоже. И я считаю, что он работает, а за эту работу надо платить. Ну никто еще нашим читателям бесплатно не выдал селедочки в продуктовом магазине.

    С.РЫБКА: Учить писательству для того, чтобы работать в таких режимах, которые вы описываете, говоря о себе, возможно? Вот вы сказали: «Я не могу научить, не могу передать». Леонов говорит: «Ничего не могу сказать молодому писателю». Но Литинститут у нас же в Москве работает.

    Д.РУБИНА: Сколько талантливых писателей мы знаем, окончивших Литинститут?

    С.РЫБКА: Я знаю талантливых, не окончивших, но учившихся. Пелевин, например, он там пару лет поучился.

    Д.РУБИНА: Он пару лет поучился и ушел для того, чтобы работать спокойно.

    С.РЫБКА: Ну короче, это не работает.

    Д.РУБИНА: Работает, знаете, что? Я думаю, что на самом деле молодому писателю очень полезно какое-то время повариться в своей среде, чтобы ему кто-то сказал, «старик, ты гений», или наоборот, сказал, «ты абсолютное дерьмо написал».

    С.РЫБКА: Мысль ясна.

    Д.РУБИНА: Это очень полезно. Но в какой-то момент надо обязательно уйти и закрыть за собой дверь. Понимаете? Это одинокое дело. Писатель не может жить в таком шумовом пространстве чужих каких-то мыслей, чужих произнесенных, написанных фраз. Бетховен никогда не слушал современных ему композиторов.

    С.РЫБКА: У нас около минуты остается. Давайте напомним публике, что вы вообще нас посетили и спасибо вам за это. В связи с тем, что выходит ваша новая книга «Наполеонов обоз. Книга 1. Рябиновый клин», первый том из трилогии. Она уже сейчас, в сентябре, будет доступна. 8 сентября на ВДНХ можно будет встретиться с Диной Рубиной и получить книгу, получить автограф. Второй том, как скоро можно ожидать?

    Д.РУБИНА: Он должен выйти весной.

    С.РЫБКА: Довольно небольшой промежуток. Обычно, когда авторы затевают какой-то большой, протяженный проект, по году, по полтора, а то и по два между книгами.

    Д.РУБИНА: Оно так и получается.

    С.РЫБКА: Нет, весна, это полгода.

    Д.РУБИНА: Но я давно пишу этот том. Этот том написан уже полгода назад, просто готовили его к изданию. А второй том сейчас пишется. Где-то приблизительно год-полтора, да.

    С.РЫБКА: Спасибо вам и за книги, и за то, что время для нас нашли.

    Д.РУБИНА: Спасибо, что пригласили.

    С.РЫБКА: Как будете снова в городе, обязательно приходите еще.

    Д.РУБИНА: Хорошо. Спасибо.

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено