А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Добрый вечер. Это «Русский язык» на «Говорит Москва». Каждое воскресенье мы с вами разговариваем о главных интересных, самых актуальных исследованиях в области русского языка, в области лингвистики, филологии. У микрофона сегодня Анна Козыревская. У меня в гостях доктор филологических наук Светлана Бурлак. Поговорим о заимствованиях в русском языке. Светлана, добрый день.

С. БУРЛАК: Добрый день.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Первый вопрос, который у меня возникает в связи с нашей темой. Почему вообще в языке появляются заимствования? Действительно ли это естественная часть развития любого языка? Действительно ли любой язык в какой-то момент испытывает потребность в краже условно слов из другого языка?

С. БУРЛАК: Да, это так. Сейчас заимствований в русском языке очень много. Очень многие люди относятся к этому крайне негативно. Вот, зачем столько заимствований. Неужели русского языка не хватает, ведь он же такой великий, могучий, правдивый, свободный и далее по тексту. Это объяснимо, потому что человек так устроен, что он не любит слишком много нового. Когда на нас обрушивается слишком много новых слов, это доставляет нам душевный дискомфорт. Это свойство, которое родилось задолго до появления человека. Все животные любят гораздо более старое и привычное, то, что уже видели, потому что если они это пережили, значит, оно не смертельно, поэтому в нас тоже встроена нелюбовь к излишней новизне. Новизна должна быть, но не больше, чем мы сможем переварить. Это нелюбовь к излишней новизне, она, с одной стороны, заставляет людей не любить заимствования, а с другой стороны именно она заставляет людей заимствовать. Посмотрите, если какой-то человек познакомился с какой-то новой темой, с новой наукой, например, или с какими-то новыми природными реалиями, про которые на его родном языке еще не говорили никогда, теперь он должен об этом рассказать на своем родном языке. Откуда он возьмет слова этих новых реалий? Самое простое – это взять те слова из того иностранного языка, на котором он получил эту информацию, потому что если придумывать что-то новое, то сработает та самая нелюбовь к излишней новизне. Ему станет дискомфортно придумывать какое-то новое слово для того, чтобы заменить что-то старое, ему привычное. Например, когда в 1990-е годы распространились принтеры, многие преподаватели, особенно те, которые побывали за рубежом, где принтеры к тому времени уже были, оценили прелесть такого способа подачи материала – как листочек, который раздается каждому студенту, в котором какие-то особо длинные формулы, особо не понятные примеры или тексты, которые надо анализировать. Как назвать такой листочек? Можно придумать русское слово, но тогда сработает нелюбовь к излишней новизне, поэтому проще воспользоваться старым привычным словом, которое они слышали в зарубежных учебных заведениях и называется это словом hand out, с английского to hand out раздавать и,  соответственно, по-английски такой листочек и называется hand out. Таким образом, получается, что нелюбовь к новизне работает и против заимствований и за заимствования. Необходимость заимствований есть, потому что иногда бывает просто так, что нет на русском языке соответствующего названия и что делать? Иногда бывает так. Воспользоваться заимствованием будет просто короче. Сказать «компьютер» или «электронно-вычислительная машина». Если какого слова в русском языке нет, если нет обозначения какого-то понятия, как мы можем обозначить это понятие? Только описательно, но описательное выражение оно же всегда длиннее, чем то одно слово, которым оно называется в том языке, где название для этого чего-то уже придумано. Правда? Поэтому заимствования обычно бывают короче. Можно, конечно, придумать русское слово, чтобы тоже было не слишком длинно. Например, ту же электронно-вычислительную машину сократить до ЭВМ, тоже нормально. Другой повод для заимствований – это стремление к выразительности, чтобы не просто так сказать, а как-нибудь более ярко. Ни какая-нибудь там уборщица, а клининг-менеджер, ни какой-нибудь магазинчик, лавчонка, а бутик.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: У меня здесь такой вопрос. Получается, что люди, которые негативно относятся к заимствованиям, они как раз, в первую очередь, негативно относятся к такому виду заимствований, когда уборщица становится клининг-менеджером, исходя из некой любви к западным вкраплениям в языке, если так можно сказать.

С. БУРЛАК: Но еще один повод заимствований – это избавиться от не нужных ассоциаций, потому что когда слово в языке живёт долго, оно обрастает всевозможными ситуациями. Это приятно или неприятно, хорошо или плохо, это иерархически высоко или иерархически низко, это связано с какими-то другими словами. Например, если сказать уборщица, то ей предполагается ведро, возможно, ржавое и какая-нибудь старая тряпка на деревянной швабре, об которую она еще, небось, себе руки занозит. Уборщица – это такое существо, находящееся в крайнем низу иерархической лестницы, хотя, на самом деле, она совершенно зря там находится, потому что поддерживать чистоту и порядок – это большое и хорошее умение. Если человек это умеет делать, то честь ему и хвала, потому что хорошо умеют это делать немногие. А если эту самую уборщицу назначить клининг-менеджером, то тут ей уже полагается и руки иметь чистыми с маникюром, всё-таки менеджер, а не уборщица там какая-то, и вместо занозистой швабры лучше ей выдать моющий пылесос или что-нибудь, что позволит ей не быть внизу иерархической лестницы, а честно заниматься наведением чистоты и порядка. Идея избавиться от ненужных ассоциаций тоже играет в пользу заимствований. Ещё иногда бывает так, заимствованное слово используется для того, чтобы подчеркнуть какую-то новую технологию. Например, когда древние славяне ещё даже не русские, заимствовали у не менее древних германцев слово плуг, то это слово подчёркивало, что это не просто какое-то там орало исконно славянское, а передовая германская технология. В чем передовая германская технология можно посмотреть у археологов, но вот славяне эту передовую технологию заимствовали и заимствовали слово. Стали тем самым лучше жить, лучше пахать и получать большие урожаи. Еще один повод заимствовать – это, как ни странно, вполне лингвистический повод. Дело в том, что не все слова, не со всеми другими словами любят сочетаться. Мой любимый пример про слово «спонсор». В своё время, когда появилось слово, все негодовали «зачем нам спонсор, у нас же есть уже слово меценат». Оно, конечно, тоже заимствование, но оно уже давно заимствовалось, мы к нему привыкли. А тут какой-то новый спонсор зачем-то лезет. Так вот, на самом деле, спонсор полез за тем, чтобы сочетаться с родительным падежом. Можно быть спонсором нашей команды или спонсором показа «Формулы-1» или спонсором какого-нибудь фестиваля, а меценатом показа «Формулы-1» можно быть? Нельзя. Меценат, он по жизни меценат. А спонсор, он чего-то конкретного спонсор. Можно, конечно, было расширить слово меценат и дать ему возможность управлять родительным падежом, но тогда у него бы утратилось важная смысловая составляющая, потому что меценат – это такой человек бескорыстный. Он делает свои пожертвования из любви к искусству. А спонсор – человек корыстный. Он делает свои пожертвования не из любви к искусству, а в надежде на какую-то вполне материальную отдачу, поэтому слово спонсор, действительно, пришло, заняло свою нишу в русском языке. Или еще пример. Пушкин в свое время писал: «Du comme il faut… (Шишков, прости: Не знаю, как перевести)». Комильфо – это французское выражение, которое буквально переводится на русский язык «как следует». Но к комильфо можно что-нибудь добавить. Например, это не комильфо. Сказать это не как следует, более коряво получается, поэтому оказывается, что комильфо тоже зачем-то нам нужно. Еще один повод для заимствований – это следствие такого не симметричного двуязычия. Например, на Руси с появлением православия закрепилось такое не симметричное двуязычие о бытовых вещах. Надлежало говорить по-русски о вещах божественных и высоких надлежало говорить по-церковнославянски и ни в коем случае никак иначе. Когда русский язык дорос до того, что тоже смог говорить о высоких вещах, слава для высоких вещей позаимствовались в него из церковнославянских, именно поэтому над нами сейчас небо, а не нёбо. Нёбо тоже есть, но это вполне такое бытовое значение, и там видно это чередование переход в «ё», который характерен для русского языка, но отсутствовал в церковнославянском. По небу плывут облака, вот это «ла» не полногласная показывает нам, что это тоже заимствование из церковнославянского. Русского соответствующего слова нет, потому что о высоком было прилично говорить церковнославянским языком. Точно также крест через «е», а не через «ё». Бытовой вариант русский исконный мы можем видеть в слове крёстный.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: У нас у слушателей в связи с этим уже возникли вопросы. Про компьютер как раз-таки. Каким образом заимствованные слова начинают работать по законам нашего языка и даже становятся жаргонизмами. Дело в том, что это уже не одна sms, а две на тему, какой компьютер – комп, и так далее. Здесь ещё гёрла в качестве примеров. У меня тоже возникает вопрос в какой момент слова начинают восприниматься, как свои. Это относительно примера с меценатом. Он тоже заимствованный вы сказали, но он уже свой или в какой момент слова настолько вливаются. Мы всё ещё понимаем, что компьютер заимствованное слово, но уже спокойно используем его в языке и даже начинаем его сокращать, придумывать какие-то выражения. Оно совершенно по-другому начинает работать в нашем языке. Как это происходит с заимствованными словами?

С. БУРЛАК: Мне кажется, что это просто сила привычки. Пока что-то встретилось в первый раз, и мы его не понимаем, то тут действительно возмущение, зачем нам излишняя новизна, лучше бы без нее как-нибудь обойтись, когда мы это встречаем в сотый раз на дню, то мы уже привыкаем. Это уже наше, это уже родное, мы это уже видели, оно явно не смертельно. И тогда будь то элемент языка, элемент культуры, в конце концов, плуг это тоже был когда-то заимствованный элемент культуры. Хлеб был когда-то заимствованный элемент культуры. Хлеб – это тоже германское заимствование замечательным образом, изба. Такая новая прогрессивная конструкция избы, не просто дом, а дом прогрессивной германской конструкции. Не просто хлеб, а хлеб, выпеченный по прогрессивной германской технологии. В чем она состояла, не знаю, но это опять же к археологам. Но потом мы привыкли настолько, что считаем элементами нашей родной культуры, так же, как матрешка, которая появилась вообще не давно и это японский дедушка Фукурума, который прячет свою семью в себя вот так по очереди, но теперь это русская матрешка. Теперь это элемент русской культуры, кому скажешь, не поверят, что, на самом деле, это исконно не русский элемент. Точно также и компьютер. Мы к нему привыкли. Мы имеем с ним дело, действительно, много раз в день. И поэтому для того, чтобы активировать в нашей голове нейронные контуры, ответственный за распознавание этого слова нам уже не нужно произносить его целиком. Достаточно небольшого кусочка, потому что чем чаще какая-то группа нейронов, нейронный ансамбль активировался, как единое целое, меньшего стимула нужно, чтобы опять активировать эти нейроны все вместе. Если раньше надо было сказать компьютер, да еще желательно без звуковых сокращений.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Персональный компьютер.

С. БУРЛАК: Да, сейчас хватает сказать комп. Если раньше надо было сказать, еще совсем не давно, ноутбук, когда эта штука была в новинку, то сейчас мы запросто говорим нотик.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: В связи с этим тоже вопрос на тему того, что мы заимствуем. Мы всегда заимствуем только слова или мы можем заимствовать какие-то морфемы, мы можем заимствовать, может быть, некие лингвистические конструкции в языке.

С. БУРЛАК: На самом деле, заимствовать мы можем всё что угодно. Просто люди больше всего замечают, когда заимствуются слова, потому что про слова люди думают. Слова люди рефлексируют. Люди осознают свое обладание словами. А языковые привычки люди не рефлексируют, не признают, что они являются обладателями не только слов, но и каких-то языковых привычек. А языковые привычки тоже могут заимствоваться. Могут заимствоваться смысловые идеи. Например, в арабском языке глаз и родник – это одно и то же слово. Так вышло. И по всему мусульманскому востоку эта идея встречается. На других языках, на другом языковом материале, но вот если уж родник, то он глаз. Почему? Ведь родник он же глаз. Или, например, в русском языке существует слово «трогательный» – это эмоциональное значение. Оно у нас появилось из французского. Во французском touchant означает «касающийся». Буквально физически касающийся, трогающий, тот, который трогает, и трогательный в эмоциональном смысле, эмоционально затрагивающий. Могут заимствоваться синтаксические конструкции, например, когда сейчас появляются какие-нибудь интернет уроки. Вот не интернетные уроки, а интернет-уроки. Это слово, эта конструкция сделана на собственно русской почве. В целом виде ее никто не заимствовал, ее сделали, но сделали по иностранной модели, потому что, действительно, германские языки, они любят так просто поставить два корня рядом. Определение перед определяемым, и этого достаточно. В немецком языке еще будет соединительная гласная, это будет одно слово, в английском языке соединительной гласной не будет и это будет два разных слова, но идея все равно та же самая. Поставили определение перед определяемым, и никаких окончаний к этому не прилагается. Идея, что к этому не надо прилагать окончания активно проникает в русский язык. Мне это не нравится, я окончания люблю. Но то, что мне нравится или не нравится, это мое носительское брюзжание, а к науке и исследованию это отношение не имеет. Исследователь должен бесстрастно посмотреть и увидеть, что язык так развивается. Иногда заимствуются не то, что морфемы,  иногда заимствуются даже фонемы. Когда-то в русском языке не было фонемы «ф», а потом она появилась. Древние индийцы заимствовали индари, когда пришли в Индию заимствовали у местных еще более древних индийцев относившихся к языкам дравидийской семьи, заимствовали так называемые церебральные согласные. И еще они заимствовали идею, что «р» и «л» - это одно и то же, различать не обязательно. Поэтому слова, которые в других индоевропейских языках содержат «л», в санскрите часто содержат «р».

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: А всегда ли мы заимствуем более удобные конструкции? Сам процесс заимствования идет по принципу, что мы берем что-то простое, то, что упрощает наш язык?

С. БУРЛАК: Что такое просто и что такое сложно, каждый язык решает по-разному, в разные моменты времени. Например, русский язык в какой-то момент где-то примерно в веке XII, за XII век, начало XIII решил, что очень удобно и просто произносить мягкие согласные, в том числе на конце слова. Попробуйте это объяснить какому-нибудь иностранцу.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Если мы говорим конкретно о заимствованиях в русском языке, то какие наиболее популярные источники заимствования? Откуда, в первую очередь, русский язык набирал новые слова?

С. БУРЛАК: Есть много источников заимствований. На том древнем этапе, про который я говорила, очень много заимствований из германских: хлеб, плуг, изба, молоко. Почему им не хватало русского молока, но русский соответствующий корень у нас сохранился только в слове молозиво. А молоко через «к» показывает, что это германское заимствование, тоже, видимо, какая-то передовая технология. Из германских же языков к нам пришло слово «церковь» тоже в праславянские времена.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Тот исконный набор, который русский человек, как свое культурное наследие – хлеб, молоко, изба, церковь – полностью германские заимствования?

С. БУРЛАК: Как ни парадоксально. Просто мы к этому привыкли, и это стало частью нашей культуры. Мы впитываем лучшие образцы культур наших соседей. Молодцы. На севере очень велик пласт заимствований финно-угорских и самодийских, потому что когда русские туда пришли, то всякие элементы местного ландшафта, которые очень существенны для тамошней жизни, на финно-угорских языках назывались, а русском еще нет. И поэтому там появляются всякие костры типа нодья, когда два бревна соединяются и посередине поджигаются. Если говорить о самодийских заимствованиях, то это слова которые обозначают всякие действия, связанные с оленеводством. Харей – шест, которым оленей погоняют, малица. Очень много заимствований русскому языку дала латынь, потому что наука. Очень много заимствований дал греческий язык, причем двумя путями. Один раз через христианство с востока, другой раз через латынь с запада, поэтому у нас орфография через «ф», но ортопед, хотя занимаются они примерно тем же самым с точки зрения правильности. Вот это «орто» с греческого – это правильное. Орфография – это как правильно писать, а ортопед будет следить за тем, чтобы у вас были правильные ноги. Не только ноги, но по названию получается так, что должны быть правильные ноги. Очень много заимствований в петровскую эпоху пришло из таких языков как голландский, немецкий, английский, потому что Пётр ориентировал судовое дело именно на эти образцы и, соответственно, всякие рынды, мачты. Это как раз всё идет оттуда.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Мы остановились на заимствованиях петровской эпохи, но перед этим хотелось бы, несколько вопросов возникло у слушателей. Первый интересный вопрос, на мой взгляд, а всякий ли вопрос успевает переваривать огромное количество заимствований, как русский, не убивает ли это другие языки?

С. БУРЛАК: На самом деле, как выяснили специалисты по языковым контактам, пока язык способен заимствовать и переваривать эти заимствования, не просто взять компьютер, а еще  и просклонять его. Компьютер, компьютер, компьютеру, да и еще и сократить до слова комп. Не просто взять какой-нибудь гугл, но сделать из него глагол гуглить и наделать еще глаголов, нагуглить, погуглить, выгуглить или загуглить и проверять потом задания, которые даются на интернет-олимпиадах не выгугливаемость. Вот до тех пор, пока в языке сохраняется такая способность, язык живет и будет жить. А вот когда люди вместо того, чтобы заимствовать слова, начинают просто употреблять в своей речи куски текста, не отдельные слова, а куски текста на иностранном языке с сохранением иностранного склонения, иностранного произношения, иностранной интонации, то это уже гораздо хуже, потому что тогда количество этих иностранных кусков, скорее всего, будет расти. Язык просто вымрет. Такие случаи известны. Был, например, этрусский язык, а теперь нет никакого этрусского языка, потому что все этруски  перешли на латынь. Было много индийских языков, которые опять же не сохранились до сего дня, потому что вместо того, чтобы заимствовать английские слова, они просто начинали вставлять куски по-английски, а потом эти куски превратились в 100%.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Вот эта ситуация, которую Вы сейчас описали, похожа на то, что происходило с русским языком в определенной среде из огромной любви к французской культуре, французскому языку.

С. БУРЛАК: Да, происходило, но тут получилось вот что. Сначала действительно французский язык дал русскому языку огромное количество заимствований, и огромное количество заимствований было из французской культуры, если вы почитаете «Горе от ума», то там масса примеров, как  французская культура проникает в Россию. Тут пришёл Наполеон, и оказалось, что французская культура она конечно  хорошо, но не слишком, потому что эти культурные французы они как-то пришли на нашу родную родину и не культурно грабят, Москву взяли и вообще. Тут уже, например, в «Горе от ума» начинается идея, а давайте ка мы избавимся от засилья французского, а то Кузнецкий мост и вечные французы и это уже как-то не хорошо. Пушкин пишет по-русски. Я тут вам перевел письмо Татьяны, потому что она, конечно, писала по-французски, но я вам его по-русски изложу, и так будет лучше и так будет правильней. Люди потянулись за Пушкиным и перестали говорить по-французски, стали говорить по-русски, потому что у Пушкина это получилось здорово. Так вкусно, что самим захотелось говорить также и действительно научились наш русский язык совершенно не хуже любого другого языка. На нем можно говорить о любви и о чем угодно другом совершенно запросто.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Давайте сделаем шаг назад и вернемся в петровскую эпоху, начали говорить до выпуска новостей о том, какие были заимствования.

С. БУРЛАК: Давайте сделаем два шага назад и вернемся в более давнюю эпоху, потому что я ничего не успела сказать про тюркские заимствования. А тюрки были соседями славян. Из тюркских языков у нас колоссальное число заимствований. От какого-нибудь кирпича, то какого-нибудь утюга. Изюм тюркское слово.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Мы заимствовали и технологию, и название или в данном случае просто некие слова?

С. БУРЛАК: Я думаю, что и технологию и название, потому что когда технология есть своя и она лучше иностранной, тогда есть  и какое-то свое слово, тогда нет нужды заимствовать иностранное. Если есть свое, то иностранное заимствовать не надо. А тут, видимо, своего не было. Утюг нам принесли какие-то тюрки. Забавным образом книга пришла к нам от хазар. Как не удивительно, но тоже к нам пришло через тюркские языки, а исконно вообще из китайского. Много мы позаимствовали у греков, причем не только религиозной терминологии. Свёкла, кукла, плита, кровать – масса всего. Кое-что позаимствовали у варягов. Слово князь, слово витязь, а также слово Русь.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: У меня складывается впечатление, что у нас очень мало своих исконных слов.

С. БУРЛАК: Нет, на самом деле, у нас своих исконных русских слов очень много. Например, слово «слово».

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Прекрасно это начинает внушать мне надежду.

С. БУРЛАК: Слово язык, слово заимствовать, наконец. Да, в принципе, заимствования есть откуда только не. У нас есть заимствования даже из ацтекского языка Науатль, вот это там, где растет кактус пейотль, дымится вулкан попокатепетль, бродит дикий кот оцелотль, мы его называем оцелот, растет растение  томакль, томат и бегает дикий кот похожий на шакала койотль, опять же койот. И опять же шоколад и какао тоже оттуда же.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: В связи с этим возникает вопрос, как происходят эти заимствования? Я понимаю, что наши контакты с греческой культурой, с тюркскими народами, с германскими, как происходит заимствование? Всегда ли через какой-то культурный контакт?

С. БУРЛАК: Какой-то культурный контакт всегда был, но не всегда прямой, иногда опосредованный. Я уже упоминала о том, что некоторые греческие слова пришли к нам через латынь, но даже латинские слова многие к нам приходили не напрямую, а посредством немецкого польского языка. Всякие там томатль и койотль через посредство тех европейских языков, которые контактировали с ацтеками непосредственно.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Если мы вернемся к вопросу о том, как себя чувствуют эти заимствованные слова в языке, как происходит их процесс адаптации? Всегда ли они меняются, всегда ли они подстраиваются под язык? Это единственный способ, в котором выживает заимствованное слово, оно начинает как бы вливаться в язык?

С. БУРЛАК: Конечно. Если  нам надо, чтобы заимствованное слово жило и заимствующий язык тоже жил, а не помер, то тогда заимствованное слово надо адаптировать этому языку. Это происходит автоматически. Есть такой известный психологам и психолингвистам, так называемый магнитный эффект, когда мы слышим какие-то звуки близкие к звукам речи, мы их автоматически интерпретируем, как наши звуки речи. То, что это на самом деле не «а», а чуть поближе «о», оно либо примагнититься к «а», и тогда оно будет «а», либо оно примагнититься к «о», и тогда это будет «о». Так, это будет заимствовано. Фонетика, действительно, так, в основном, адаптируется, что мы иностранные звуки передаем своими звуками. Например, у вас на компьютере, возможно, стоят винды или не стоят или вы их снесли, например. Поставили себе Линукс, но независимо от того, как вы к этому относитесь, вы их называете винды через «в», а не через «w», windows.  Вот это как раз пример фонетической адаптации заимствований.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Еще про адаптацию тоже есть вопрос. Слово «кофе» плохо влилось. Я так понимаю, что слушатель имеет в виду, что до сих пор половина людей  не знает, как склонять кофе, склонять ли слово кофе? Это пример плохой адаптации?

С. БУРЛАК: Слово «кофе» – это прекрасная история. Во-первых, когда оно к нам пришло, его быстренько адаптировали, ему добавили на конце «й» и стали склонять, поэтому вы можете услышать, как кто-то кому-то наливал кофею или уменьшительное «кофейку», подчивал кого-то кофеем. Это слово мужского рода, но на «й» кончается, кого же рода ему быть. Оно склонялось. Современный русский язык очень медленно, к сожалению моему, неуклонно утрачивает склонения. Чем дальше, тем склонения по краям слегка облетает. Появилось слово «метро». Да, конечно, это сокращение от метрополитен, но сокращение от слова «компьютер» «комп» прекрасно склоняется. Сокращение от слова метрополитен «метро» не склоняется. Средний род как-то быстрее проще утрачивает склонения. И слово «кофе» влилось в эту тенденцию стать среднего рода и утратить склонение. Соответственно, оно склонение утратило. Несклоняемые слова неодушевленные должны быть среднего рода, поэтому оно так постепенно приобретает и средний род тоже и тогда оно вливается в тенденцию быть среднего рода и не иметь склонения. А склонение оно облетает по краям и вот я уже приводила этот пример, в какой-то момент на почте висит образец телеграммы, где написано кому Бондарчук Ивану Ивановичу. Поэтому слово кофе просто попало в эту тенденцию. Это новая тенденция. Она развивается медленно, может быть, она разовьется, склонение утратиться. Многие европейские языки утратили склонение, а может быть, она затухнет. Бывает, что тенденция сначала возникает, а потом как-то так затухает и не распространяется на весь язык. Хотелось бы сказать, поживем, увидим. Но увидеть это можно будет лет через 400-500. Я не доживу.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Еще несколько жалоб на слова, раз уж мы обратились к моменту с заимствованием, «мерчендайзер» – жуткое слово, это не первая sms про это слово, и в связи с этим тоже вопрос. Слово «мерчендайзер» заимствуется из профессиональных вопросов, связанных с работой, бизнесом, делопроизводством. Вот эти профессионализмы, если так можно сказать, они быстро остаются в языке. А вот это бывает по всякому, потому что нередко бывает так, что заимствования заимствуются, а потом выясняется, что есть какой-то русский аналог. Совершенно не обязательно ломать язык об иностранные звукосочетания. Тот же hand out, с которого я начала сегодняшний разговор, у многих нынешних преподавателей запросто заменяется на раздатку, потому что раздаточный материал. Из сочетания раздаточный материал русский язык легко предлагает сделать существительное раздатка. Некоторые до сих пор раздают хэнд ауты, а некоторые раздают раздатки. Пришло в русский язык слово «аэроплан», но потом быстренько сменилось на «самолет». Мы на самолётах летаем. В кабине сидят в общем-то пилоты, но летчики отчасти тоже. Продукты храним не в рефрижераторе, а в холодильнике. В футбол у нас играют защитники, полузащитники, вратарь на воротах стоит. Вратарь тоже церковнославянский вариант корня, но все-таки это не голкипер, который мог бы показаться более иностранным.

С. БУРЛАК: Расскажите, пожалуйста, о процессе, когда слово выкидывают из языка. Это момент, когда оно не приживается всегда момент, когда он связан с тем, что, на самом деле, есть, условно говоря, лучший русский аналог?

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Русский аналог надо еще придумать. Ломоносов в свое время занялся и придумал много русских аналогов для латинских терминов, и с тех пор о таких науках, как физика или химия стало можно говорить не только на латыни, но и по-русски. Действительно, если мы посмотрим на успехи наших отечественных физиков, этот подход даёт свои плоды. Хотя, может быть, и не сразу. Слово не то, чтобы выкидывается, но как-то начинают без него обходиться. Без него тоже можно. Во времена Петра собирались на ассамблеи, участвовали в баталиях, праздновали Виктории. Сейчас вместо ассамблей, мы ходим на вечеринки.

С. БУРЛАК: Сейчас вместо ассамблей мы ходим на вечеринки, или даже на тусовки. Вместо баталий участвуем в сражениях. 9 мая празднуем день великой отнюдь не Виктории, а вовсе даже Победы. Так бывает, что язык побаловался заимствованием, поиграл с ним немножко, а потом подобрал что-то своё родное. И пожалуйста, вместо мануфактуры у нас ткань.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Здесь затронут ещё один очень важный аспект. Действительно, Вы очень много рассказали о том, что русский язык взял. А что русский язык отдал своим соседям? Есть ли слова, которые перекочевали из русского в другие языки?

С. БУРЛАК: Да. Таких слов много. Колоссальное количество слов перекочевало из русского языка в языки народов России. Причём не только существительные, и не только всякие вещи типа народных героев. В коми языке огромное количество глаголов. В том числе замечательный глагол «заимствуй». Или  «займитчивый» - заняться. «Надейтчный» - надеяться. Про слово «спутник», которое во все языки вошло, я думаю, всем известно. В английском есть прекрасное заимствование «бабушка» - это не просто пожилая женщина, у которой есть внуки, а такая специальная, в платочке, старенькая «бабушка».

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Это слово постоянно используется в английском языке?

С. БУРЛАК: Если надо описывать в сериале такого сорта, то тогда слово «бабушка» будет в тему. Ещё, бывает, заимствуются так называемые модальные слова. Слова, которые выражают отношение действия к реальности. Произошло, не произошло, должно произойти, не должно произойти, произошло бы при каких-то условиях. Например, прекрасное русское слово «надо» распространилось в колоссальном количестве языков Сибири вплоть до эскимосов. Забавным образом мы подарили другим языкам не только слова, но и суффиксы. Например, это суффикс «ник». В английском языке есть не только слово «спутник», но и слово «битник» или «тугудник». «Битник» - это представитель соответствующего поколения. «Тугудник» - это тот, кто делает хорошие дела, но с некоторыми дополнительными смысловыми нюансами. В Израиле есть местные колхозы, которые называются «кибудс». Человек, который живёт и работает в этом «кибудс», называется «кибудсник». А если это дама, то она будет «кибудсникит». «Ит» - это показатель женского рода. Прекрасное современное израильское слово «нудникит». Сделано из русского корня «нуд», как зануда, «ник» - человек который, и «ит» - показатель женского рода. «Нудникит» - зануда женского рода.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Вопрос, которого Вы заранее ждали, который 100%, по Вашему мнению, должен был прозвучать, действительно, пришёл от наших слушателей. «А мат – это заимствование, или исконно наше?».

С. БУРЛАК: Да, это любимый вопрос. Действительно, очень многие почему-то думают, что матерные слова заимствовались из тюркских языков. Нет. Не заимствовались. Мат – это исконно наши слова. Причём даже не то, что славянские, а именно европейские, а некоторые даже более древние. Вот известный глагол в его исконном спряжении, потому что появляются какие-то инновационные формы, этот глагол он ровно таком виде присутствует в санскрите. В чуть-чуть изменённом виде он присутствует в древнегреческом языке. Это глагол, который имеет европейскую древность. Сексом занимались ровно таким способом. И называли это ровно так, с точностью до произношения. Слово, которое обозначает женщину лёгкого поведения, – это тот же самый корень, что и в слове блудница, просто чередование «у-я». В нём никто не ошибается, поэтому его никто не проходит в школе. Но, например, трус – это тот, кто по любому поводу трясётся. Это чередование представлено в русском языке. Не очень часто, но оно есть. Поэтому тот же корень, что в слове «блудница», тот же корень, насколько я понимаю, в английском слове «блайнд» - слепой. Тот, кто заблудился, пробирается как слепой впотьмах, ну и, соответственно, женщина заблудшая, она тоже получает соответствующее наименование.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Наши слушатели также интересуются, знаете ли Вы какие-то примеры русских слов, которые ушли не в пространство постсоветского блока, а именно в иностранные языки. Имеются в виду, условно, французский, немецкий, английский.

С. БУРЛАК: Спутник. Говорят, что слово «бистро» русского происхождения. Будто бы русские, пришедшие в Париж добивать Наполеона, они как  раз хотели, чтобы им подали еды, желательно быстро. Естественно, «ы» французы не осилили, нет у них такого звука, и ударение для французов поставили на последний слог. Французы на другие слоги ударения не ставят. Вместо «быстро» получилось «бистро». Может быть, и так. По крайней мере, во французском языке никаких более близких параллелей этому слову нет.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Наши слушатели продолжают сыпать вопросами с конкретными уточнениями про маты, ругательства. Осталось буквально пара минут, но, может быть, успеете кратко ответить. Интернет сленг, то есть язык в интернете. Так или иначе, большинство этих слов кальки с английского, английский как язык интернета. Да? Это то, что вы в лингвистике назвали бы заимствованием или это некая параллельная история с развитием языка?

С. БУРЛАК: Я, к сожалению, человек в высшей степени не интернетный. Поэтому весь этот интернет-жаргон он как-то проходит мимо меня, и я не знаю, как он живёт. Поэтому мне сложно сказать, как это всё устроено. В любом случае, сленг – это гораздо более быстроменяющаяся вещь. То есть сленги-слова выходят из моды с колоссальной скоростью. И то, что есть сейчас, потерпите лет 10 и будет что-то совершенно другое.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: С точки зрения научных исследований, и Ваших в том числе, что нам даёт изучение заимствований в языке? Таким образом, мы прослеживаем историю развития языка или историю развития культуры страны, которая носит этот язык?

С. БУРЛАК: Заимствования довольно много чего позволяют выяснить. Во-первых, с кем контактировали. Во-вторых, когда контактировали. То же слово «церковь», оно позволяет очень хорошо датировать взаимодействующий контакт. Потому что это было время, когда праславяне уже утратили моду, менять «к» на «ч» перед смягчающими гласными. И, наоборот, развивали моду менять «к» на «ц» перед смягчающими гласными. Если бы «церковь» заимствовалась раньше, она была бы «черковь». А если бы позже, то могла бы и «керковью» оказаться. По заимствованиям из латыни, если они датированы, а там по памятникам можно проследить, можно в германских языках посмотреть, когда были заимствованы те или иные слова. А если наоборот известна датировка каких-то звуковых переходов в языке источнике, то тогда можно узнать о каких-то звуковых переходах в том языке, который принимал эти заимствования. Потому что они вошли до соответствующего перехода или после соответствующего перехода. Это опять же датировка. Заимствование иногда позволяет сказать, как произносились те или иные слова. Например, как свидетельствуют финно-угры, праславянская «а» произносилась как «а», праславянское «о» произносилось не как «о», а тоже как «а», только краткое.

А. КОЗЫРЕВСКАЯ: Большое спасибо, Светлана, сегодня за интересный эфир. Я напоминаю, что  у микрофона была Анна Козыревская, а в гостях у меня был доктор филологических наук, старший научный сотрудник института Востоковедения РАН Светлана Бурлак. Спасибо.