• «ПОДЪЁМ» с Сергеем Доренко от 04.05.2017

    08:30 Май 4, 2017

    В гостях

    С.ДОРЕНКО: 8 часов 38 минут. Четверг, 4 мая. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Анастасия Оношко — ведущая этой программы.

    А.ОНОШКО: И Сергей Доренко. Доброе утро.

    С.ДОРЕНКО: О погоде говорим, что погода лучше, чем она намечалась. Вы видите все?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Прекрасно. Я вижу 8 градусов уже. Нет, это Нахабино. Москва: 8 градусов. По часам: 10 будет сегодня и так далее, 11 сегодня будет. Мы все равно садимся на мотоциклы. Я сажусь в середине дня. В 5:30 сегодня выехал, было холодновато, на мот садиться не захотелось, 4 градуса. Что ехать? 60 км/час не интересно. Завтра 13.

    А.ОНОШКО: Когда холодно, вы притормаживаете?

    С.ДОРЕНКО: А ты знаешь, как холодно?

    А.ОНОШКО: Да, конечно, не знаю, мне просто это интересно.

    С.ДОРЕНКО: Можно я тебе расскажу, как холодно на мотоцикле? Вот на мотоцикле холодно похоже на дайвинг.

    А.ОНОШКО: Не была никогда.

    С.ДОРЕНКО: Ни на дайвинге, ни на мотоцикле? Ты промерзаешь так, что ты потом несколько часов отогреваешься, а тебя трясет изнутри, вот это то, что называется «выстужены косточки», это на мотоцикле и на дайвинге. Сидишь, например, вода, не знаю, ты идешь, предположим, в 3 мм, и пошел в воду 25 градусов. Это очень холодная вода и тут надо иметь 5 мм, полный, full-size, а ты пошел, то есть местами кожа чистая. 25 градусов. И ты пошел, я не знаю, на 30 метров, там отходил не знаю, 40-50. Ты вылезаешь после 50 минут продрогший, и тебе хочется на это солнце египетское, майямское, неважно. А тебе говорят: ну, чего второй дайв пойдем через час? И пошел второй дайв, еще 50 минут. Ты выходишь оттуда потом, тебя еще завтра колбасит. Сегодня колбасит, всю ночь колбасит и завтра колбасит.

    А.ОНОШКО: А если бы вы были в 5 мм, то что бы было?

    С.ДОРЕНКО: На мотоцикле то же самое.

    А.ОНОШКО: То же самое?

    С.ДОРЕНКО: У меня брюки были летние, к сожалению. Куртка нормальная, а брюки летние, я сходил в Волоколамск и назад, 180 км. Назад ехал ничего уже, хотя зуб на зуб не попадал, но было уже 12 градусов, а туда пошел — 8. Дошел туда и назад. Я потом пошел в сауну, включил инфракрасное излучение, у меня лампы есть такие, я грелся, сидел под инфракрасным. Почему? Потому что они прогревают сразу вглубь тела на 4 см, там лучи инфракрасные, они бьют вглубь тела, как солнце. Я сидел там, играл в «Зомби против растений» довольно долго, грелся, грелся, грелся. Понял, что у меня уже кожа дымится, тяжеловато, вышел, пошел пить чай, кофе, потом опять чай, кофе, потом опять в сауну. Меня все равно трясло двое суток; не двое, сутки. Вот это холод, который «до костей» называется, реально до костей.

    Вот единственный холод настоящий… А ты знаешь, что есть язык дайверов, например, у дайверов «холод»?

    А.ОНОШКО: Нет.

    С.ДОРЕНКО: У дайверов есть язык жестов, которые говорят о самых главных событиях в их жизни. Что нельзя без жестов? Вот смотри, с тобой поговорю как дайвер. Это что значит? «Ты в порядке?» Ответь мне или покажи: о'кей, я в порядке. Я отвечаю: я нормально. «О'кей» показывается вот так и вот так, это издалека, если ты всплыла и показываешь катеру.

    А.ОНОШКО: Большая «о».

    С.ДОРЕНКО: Совершенно верно. Есть команда «всплываем», «погружаемся», это понятно. Есть «три на пяти» — это дисатурация, ты должна постоять три на пяти для того, чтобы рассытить азот в крови.

    А.ОНОШКО: Это вам обычно показывает ваш тренер.

    С.ДОРЕНКО: Неважно, напарник. Что такое тренер? Какой у меня может быть тренер, если у меня уже давно категория? Нет, бади, ты моя бади, напарница, ты мне показываешь «три на пяти».

    А.ОНОШКО: А я откуда знаю?

    С.ДОРЕНКО: Мать, мы оба знаем, у нас компьютер на руке. Объясняю: ты показываешь свои действия.

    А.ОНОШКО: Что я останавливаюсь.

    С.ДОРЕНКО: Есть команда «холод», вот она.

    А.ОНОШКО: И что надо делать в этом случае?

    С.ДОРЕНКО: Холодно. А дальше ты показываешь «холодно, всплываю» например, «холодно, я постою здесь, в горизонте», не знаю, там разные команды.

    А.ОНОШКО: На смерть похоже чем-то, череп над косточками над двумя.

    С.ДОРЕНКО: И вот на мотоцикле то же самое. Дайвинг и мотоцикл — это места, где можно по-настоящему промерзнуть. Я думаю, в космосе еще, мне кажется, космонавты знают, что такое холод, там тоже небось будь здоров, как поджимает.

    А.ОНОШКО: Кто их знает?

    С.ДОРЕНКО: Интересно, как они греются? У них что, дизель-обогреватель какой-нибудь?

    А.ОНОШКО: Чугунные батареи.

    С.ДОРЕНКО: Я прочитал сегодня про самолеты, мать, умрешь, и умру.

    А.ОНОШКО: Что прочитали? Что-то страшное?

    С.ДОРЕНКО: Ты знаешь, откуда они отбирают воздух теплый для салона?

    А.ОНОШКО: Из двигателей, наверное.

    С.ДОРЕНКО: Как ты угадала?

    А.ОНОШКО: А откуда им еще брать? Нет?

    С.ДОРЕНКО: С парами керосина горящего, естественно.

    А.ОНОШКО: Ничего страшного.

    С.ДОРЕНКО: Чего ничего страшного? Смертельные случаи есть. Я тебе прочитаю, как греются в самолете. Он же летит, тебе говорят: за бортом минус 51, за бортом минус 56 и так далее.

    А.ОНОШКО: Да, да, там такие снежинки еще иногда.

    С.ДОРЕНКО: «Известно, что самолет становится биологической бомбой, если на борту кто-то заболеет». Но это ладно, это ерунда, это все размножается там. Если вы долго летите, 10 часов, понятно, в конце все болеют. Но, внимание: есть специальные заглушки, которые разделяют масло и сжатый воздух от двигателей.

    В большинстве современных самолетов внутреннее пространство (где вы сидите) заполняет смесь переработанного воздуха и теплого сжатого воздуха, поступающего от двигателей. Есть специальные заглушки, которые разделяют масло и сжатый воздух от двигателей. Но иногда происходят протечки.

    Протечки иногда происходят такие, что воняет. А часто органофосфаты из нагретого масла попадают в воздух внутреннего пространства самолета так, что вы его не чувствуете.

    Исключение — Boeing 787 Dreamliner. Это пока единственный самолет, как пишет статья, где воздух забирается из атмосферы электрическими компрессорами и прогрев идет не через двигатель, а какая-то дополнительная тепловая пушка стоит.

    А.ОНОШКО: А вот все пишут, что из компрессора берется воздух. Это что-то меняет или это не опровергает…?

    С.ДОРЕНКО: Товарищи, я читаю, как написано. Откуда вы берете воздух в самолете, я не знаю, а я вам рассказываю, откуда берется воздух в самолете обычно. Горячий воздух, теплый сжатый воздух забирается от двигателей, вот вы им дышите. Я не говорю, что это вам нравится или не нравится, дышите дальше, все будет хорошо.

    По крайней мере есть несколько сообщений о Веллере, их примерно 150. Я должен объяснить следующую вещь. Я не собираюсь оправдываться, а собираюсь объяснить следующую вещь. «Веллер блестяще указал место…» и т.д. Веллер потерял лицо, Веллер потерял достоинство. Человек, который вспылил и вел себя недостойно, теряет достоинство. Веллер потерял достоинство в разговоре с Олей Бычковой, с моей коллегой. Хорошо знакомы, мы работали с ней на одной и той же станции. А как ты знаешь, я с пятого по восьмой год работал на «Эхе». Веллер потерял лицо. А это очень стыдно, это позорно, это как бы недостойно. Я считаю, что мы, как журналисты, должны быть солидарны абсолютно, и мы такие совсем запредельные случаи потери лица должны наказывать, журналисты, ну, наказывать. Наказывать таким образом, что мы должны потребовать от человека извинений. Поэтому Веллер был вчера у нас гостем. Мы его давно пригласили, приглашение было давнишнее, до казуса с Бычковой. То есть когда-то давно мы его позвали на праздники. Дело в том, что продюсерская работа тоже нелегкая, очень многие улетают на праздники. Уточнили, улетает он или нет, будет ли он в Москве, и мы позвали Веллера, задолго, еще в апреле. Галочка стояла, что он приходит.

    Однако я сказал, и это моя позиция главного редактора, а я здесь работаю главным редактором, что он не будет говорить ни по каким темам, пока не извинится за свою выходку, в которой он вел себя недостойно, то есть потерял достоинство, потерял лицо. А не извинится, тогда вольному воля, пожалуйста, вот тебе бог, вот тебе порог, до свидания. Потому что с ним разговаривать я не могу, не могу делать так, чтобы с ним разговор шел. Почему? Потому что он недостойный человек, вот и все. Я думал, что он охолонул уже за несколько дней и извинится, если честно. Какой был мой прогноз? Мой прогноз был — что он извинится.

    А.ОНОШКО: Скажет: я погорячился.

    С.ДОРЕНКО: Ну, конечно, конечно. Ну, что ж, кидать предметы в журналистку, обливать ее водой, кидать в нее в отчаянии микрофон, чашку, обзывать ее скотиной тупой и так далее… У меня была уверенность на 99%, что он извинится, и что это вообще займет три минуты. Он постарается быстро извиниться, сказать: ребят, я действительно потерял самообладание, ну, что делать, я извиняюсь, давайте закроем эту печальную страницу. Веллер тем не менее стал упорствовать, а затем удалился отсюда, из студии.

    Я молодец, я занял позицию. Я не жду ответной солидарности от журналистов, я знаю, что в России солидарности я не дождусь. Россия вообще не страна солидарности, нет. Россия вообще в смысле солидарности страна, сравнимая с курятником, то есть одну курицу режут, остальные пытаются выклевать у нее где-то между пальцами ног кукурузинки. Россия в смысле солидарности… Любая профессия в России (пилоты, шахтеры, водители), вообще любая, похожа на куриц — одну убивают, остальные ко-ко-ко, ко-ко-ко. Но я не обязан быть как все, я не буду как все, и я не хочу быть как все, я буду не как все. Они со мной солидарны не будут, никто, они будут меня травить все вместе, как это делал Союз журналистов, Богданов с Яковенко, они травили меня в девяносто девятом году коллективно, вместе с чуваком, у которого 100 тысяч одних милиционеров было и собственное подразделение ФСБ. 100 тысяч одной милиции было у чувака, у Юрия Михайловича, и вместе еще свора журналистов, которые меня травили, подонки. Но я не такой, я по-другому живу. Я живу в соответствии со своими внутренними императивами, со своими внутренними нравственными категориями. Я в гробу видал коллег, что они об этом думают. Я совершаю должное в соответствии со своими нравственными категориями, точка, вот и все, больше ничего. Я что-то объяснил или нет?

    «Когда он на ТВЦ кидал стаканы, почему молчали?» А я не знаю об этом, первый раз слышу. Я надеюсь, что Веллер все-таки извинится перед Олей. Оля очень опытный журналист, Веллер опытный спикер, они помирятся, все будет хорошо и т.д.

    «А как же порука круговая у врачей?» — говорит Алексей. Не знаю. «Мы старика должны простить первыми», — говорит 513-й. Вы знаете, я думаю, что мы судим не людей, а поступки, и в этом смысле Веллера простить легко, а поступок простить нельзя. Понимаете? Поступок простить нельзя. Вот за поступок он извинится. А человека мы не судим, люди разные бывают, господи! Такое иногда увидишь от человека, что и… Люди разные. «Он капризный истерик». Неважно, его качества дают ему сценичность, так что все хорошо. «Помогите вернуть Веллера». Помогу, помогу с удовольствием вернуть Веллера. С огромным удовольствием, вниманием и заботой помогу вернуть Веллера тогда, когда он извинится за свой поступок. Вот когда он извинится за свой поступок, вот тогда все будет хорошо.

    «Куда вернуть, когда вернуть?» В эфир вернуть, мы его вернем в эфир рано или поздно, но он извинится за поступок. Так будет, я вам говорю. Что думает аудитория о моем решении, я вам скажу со всей степенью уважения, что я уважаю ваши мысли, я очень уважаю ваши эмоции, я очень уважаю ваше мнение, но в данный момент оно не играет никакой роли, потому что это мои внутренние императивы, а я здесь работаю главным редактором, вот и все. Вам придется с этим смириться. Ну, вот такая странная особенность, вам придется с этим смириться. Пожалуйста, сделайте, а если не сделаете сейчас или будете кричать, что не сделаете, но это никак не повлияет на мое решение, никак. Потому что есть вещи, когда я обязан занимать позицию, с моей точки зрения, и когда я занимаю позицию, я не сверяюсь, это не референдум, это не выбор позиции. Я не хожу по околице, по деревне, спрашивая какую мне занять позицию, нет, такого не бывает. Скажи, Настя.

    А.ОНОШКО: Нет.

    С.ДОРЕНКО: Нет, такого не бывает. Когда я занимаю позицию, я занимаю позицию. Не путем опроса. Понимаете, да? Целостная личность отличается от шизофреника как раз тем, что целостная личность имеет внутри себя никакой демократии, вообще никакой демократии. А была бы демократия, тогда бы левое полушарие спрашивало у правого, у мозжечка, еще что-то. Нет, нет, это ошибочная история. «Не голосуем», — говорит Тихон. Нет, не голосуем.

    А.ОНОШКО: А о чем тут голосовать?

    С.ДОРЕНКО: Я занял позицию, товарищи, я вас с нею ознакомил со всем огромным уважением к вам. У вас своя позиция, пожалуйста, займите ее, и я с огромным уважением отнесусь к вашей позиции. Договорились?

    В ДВИЖЕНИИ

    НОВОСТИ

    С.ДОРЕНКО: 9 часов 6 минут. Четверг, 4 мая. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Анастасия Оношко — ведущая этой программы.

    А.ОНОШКО: И Сергей Доренко в студии.

    С.ДОРЕНКО: Я продолжаю читать вас с огромным удовольствием на govoritmskbot в Telegram. И надо сказать, что я также продолжаю вас читать с огромным удовольствием в Twitter govoritmsk. Андрей пишет про наших кремлевских. Об этом чуть-чуть попозже. С SMS у меня проблема, например, вчера вообще не приходили SMS, а сейчас опять не приходят. У нас с SMS какая-то проблема бывает, а потом вдруг сообщений 150-200 вываливается и т.д. Мне очень жаль. Если вы хотите, чтобы по-настоящему надежно приходили ваши сообщения, пишите в Twitter govoritmsk или в govoritmskbot в Telegram, ладно? Это существенно надежнее.

    «Я хочу на парад 9 мая, но туда дорога закрыта», — это говорит Никитец Лосев. А еще Ник писал, что с женами не дают приглашений в этом году, только с детьми до пяти лет. Можно взять ребенка до пяти лет, с женами не дают.

    А.ОНОШКО: Посадить себе его на шею.

    С.ДОРЕНКО: Значит спрос высокий, раз с женами не дают, значит много людей хотят. Иначе чего бы ограничивали, правильно? «Кому они делают парад, все равно ничего не видно», — говорит Харьковчанин. Но по телевизору-то видно. А там когда сидишь, тоже видно. Вся эта атмосфера, весь этот хорус так сказать, разворот ботинка… брусчатка и вот под ней песчинка, и вот это слышишь, находясь рядом, ведь это прекрасно, если не сидишь. По телевизору, Харьковчанин, идеально все видно. «Был дважды на параде, грандиозное зрелище!» Мой отец участвовал в параде, ходил.

    А.ОНОШКО: Он военный.

    С.ДОРЕНКО: От академии Гагарина он ходил, академия Гагарина была представлена. Они какое-то время жили в палатках на Ходынке, тянули носок и все это ужасно, с моей точки зрения. Я должен сказать, что я не люблю этого.

    А.ОНОШКО: Почему?

    С.ДОРЕНКО: Я не люблю участвовать. То есть когда других муштруют, мне нравится, а я участвовать не люблю во всяких показухах. Я учился в школе №24 Дземги, Комсомольск-на-Амуре, Советский район, мы были образцовой школой. Ни одной конференции партийной городской в Комсомольске-на-Амуре не проходило, чтобы 24 школу не выгоняли бы в галстучках и белых рубашечках бегать между рядами, дарить что-то там ветеринарам, еще что-то. Бегать, улыбаться изо всех сил, потом стоять в проходах, когда там гимны играют и т.д. 24 школа была самой идиотской в этом смысле, мы все время участвовали в каких-то непрерывных парадах, мы все время тянули носок, горны, «взвейтесь кострами» и всякая история.

    А.ОНОШКО: Синие ночи.

    С.ДОРЕНКО: Я ненавидел этот род деятельности. Поэтому, я думаю, что участники парада тоже не сильно кайфуют. Ну, что, кто-то же должен, чтобы поднимать настроение.

    Настена не хочет. Давайте проголосуем, а вы бы хотели, если бы вас позвали на Красную площадь на парад? Вы бы хотели, да, вы бы непременно пошли, если бы вас позвали на Красную площадь на парад вживую, сидеть на трибунах, вы обязательно пошли — 134-21-35, нет — 134-21-36. Очень интересно, какое количество скажет да, какое — нет. Вы бы обязательно пошли вживую, да, сидеть там, дышать этими ветрами, дизельными этими прекрасными… Сердца бьются в унисон, испытывать чувство восторга, восхищения, силы, мощи, непобедимости, возможности защитить и так далее, вот такая фенечка. Нет? Нет знаю.

    Вы бы пошли на парад… Дам музыку соответствующую, чтобы вас тряхнуло внутри как-то, чтобы российская мощь пошла сейчас. Даже не знаю, с чего начать. Ну, вот, например.

    МУЗЫКА

    С.ДОРЕНКО: Чего говорят не по-русски? Вот уроды. Отвратительные существа. Скажи, а если бы танки двинули под марш империи, это было бы хорошо же?

    А.ОНОШКО: Это было бы в духе времени, мне кажется, вполне, да. Тогда я может быть даже пошла.

    С.ДОРЕНКО: Если бы танки пошли…

    А.ОНОШКО: А еще стимпанковское какое-нибудь оружие выкатили, у нас такое есть в общем-то.

    С.ДОРЕНКО: Вот настоящая музыка наша.

    А.ОНОШКО: Да, грузовики на дровах! Вспоминаем.

    С.ДОРЕНКО: Замри, твое сердце должно начать колотиться.

    МАРШ БУДЕННОГО

    С.ДОРЕНКО: Здесь чувствуется, что слогов не хватало, видишь, «вся-то наша жизнь есть борьба», «то» добавляется как добавочный слог, потому что ни хрена не хватило.

    А.ОНОШКО: Да, бывает такая ситуация.

    С.ДОРЕНКО: Бывает, хочется добить чем-то, вся-то наша жизнь-то.

    МАРШ БУДЕННОГО

    С.ДОРЕНКО: Подожди, «мы мчимся на конях, туда, куда не видит враг?» Что это значит?

    А.ОНОШКО: Я никогда не вслушиваюсь в слова подобных песен.

    С.ДОРЕНКО: Мать, слова — это главное. Секундочку, я еще раз, там с врагом какие-то у них свои отношения, «мы мчимся на конях, туда, где …» что?

    А.ОНОШКО: Они же на конях….

    С.ДОРЕНКО: «Где виден враг», а враг «виден». «Не виден враг» мне казалось. Еще раз.

    МАРШ БУДЕННОГО

    С.ДОРЕНКО: «Виден враг». Тут все время чувствуется, что со словами проблема.

    А.ОНОШКО: И ритмом немножко.

    С.ДОРЕНКО: «Герои все», «нас-то», понимаешь? «Вставай, страна огромная» — самое лучшее. «Вставай, страна огромная» исполняется на Красной площади 9 мая или нет? Мне кажется, что это очень-очень как-то. А? Сейчас мы попробуем, сейчас они споют, мне кажется. Немножко ритм снижен, специально чуть-чуть помедленнее, чтобы поторжественнее идти. Сейчас по-другому возьмем. Нет, это все не то. Я хотел вам исполнить «Вставай, страна огромная, священная война», я беру Александров ансамбль, и ни фига не происходит. Сейчас попробуем вот так.

    А.ОНОШКО: У вас смешались две дорожки.

    С.ДОРЕНКО: У меня разные дорожки идут, но ничего.

    Песня «Вставай, страна огромная!»

    С.ДОРЕНКО: Понятно? Поэт Лебедев-Кумач, композитор Александров написал к ней музыку. Написал мелом на доске. На ноты не было времени. Александров написал ноты мелом на доске, а певцы и музыканты переписали их в тетради. Прямо в тот же день. Он мгновенно создал эту вещь… Я тебе скажу, почему, потому что это вещь, которая кипела в душе.

    Через два дня после начала войны был опубликован текст песни «Священная война». И сразу же после публикации, тотчас, на второй день начала войны Александров написал ноты прямо на доске мелом. Провидческая какая-то вещь.

    А.ОНОШКО: Бывает такое озарение.

    С.ДОРЕНКО: Абсолютное озарение. Давайте подведем итог голосования. Если бы у вас была возможность, вы непременно пошли бы на парад на Красную площадь. 59% — да. 41% — нет. Объяснитесь, пожалуйста. 73-73-948. Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро, Сергей. Доброе утро, Дарья.

    С.ДОРЕНКО: Может быть Анастасия даже, но ничего.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Анастасия, пардон. Вчера был в Сочи, сидели с женой в ресторанчике, было настроение Утесова, я включил Утесова на телефоне. Песенка такая «на Берлин», помните, «Минская улица»?

    С.ДОРЕНКО: Да, да, да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Было бы неплохо вот такого.

    С.ДОРЕНКО: Но она такая уже как бы привальная, более веселая, я бы сказал, победная. Мне кажется, такие вещи поют уже после победы. Не знаю. Меня пробирает до дрожи «Марш артиллеристов», «за слезы наших матерей», «огонь, огонь», знаешь? Ну, прямо хорошо.

    А.ОНОШКО: Напойте.

    С.ДОРЕНКО: Что значит «напойте»? Я тебе прямо так дам.

    МАРШ АРТИЛЛЕРИСТОВ

    С.ДОРЕНКО: Эта песня все равно большого наступления, то есть это не песня ожесточенного сопротивления. Понимаешь, да?

    А.ОНОШКО: Да, да.

    С.ДОРЕНКО: Если «Вставай, страна огромная» — это песня решимости и в то же время пронизанная трагизмом, то Марш артиллеристов, с моей точки зрения, звучит как марш большого наступления, то есть в этой песне мы знаем свою силу, мы идем победно, офигенски победно. Правильно?

    А.ОНОШКО: Да, да.

    С.ДОРЕНКО: Это не ожесточенное сопротивление, когда ты не знаешь, будешь ли ты жив, а это уже крошишь, крошишь, крошишь, пошел, вперед.

    МАРШ АРТИЛЛЕРИСТОВ

    С.ДОРЕНКО: «Галич очень сильно пробирает». «А у меня эта песня стоит на рингтоне в телефоне». «Самая крутая песня о войне “Махнем, не глядя”». «Из фильма “Офицеры” очень сильная песня». Надо сказать, что вот эта волна песенного искусства военного, она огромна. И потом возникает еще одна волна, вторая волна, в шестидесятые годы.

    А.ОНОШКО: Вы имеете в виду авторскую песню или официальную?

    С.ДОРЕНКО: Советскую, официальную. В фильмах, везде. С 1965 года Советский Союз делает 9 мая выходным. До 1965 года этот праздник не был выходным, просто отмечали День Победы и точка, в смысле, он был рабочий день. Например, вторник в этот раз, значит все пошли бы на работу, работали бы. «Знаете, вот это годовщина победы». — «Ну, хорошо». А праздничным он стал с 1965 года. До 1965 года праздновали, отмечали, но без выходного.

    А.ОНОШКО: Я думаю, поминали.

    С.ДОРЕНКО: В основном поминали, да, с горечью, с горем и так далее, пустые рюмки, в смысле не чокаясь. А с 1965 начинается новая волна, в том числе в кинематографе, в том числе всякие «А зори здесь тихие» потом, ну, позже, уже ближе, в семидесятом. Весь этот эпос снова напоен какой-то невероятной музыкой. Это уже пишут дети ветеранов. И, тем не менее, все это очень вкусно, очень классно. А сейчас уже все, да? Несопоставимо.

    А.ОНОШКО: Почему?

    С.ДОРЕНКО: Кто пишет сегодня музыку?

    А.ОНОШКО: Вообще, у нас сейчас в русской культуре? Мой разум сразу мчится охватить весь мир.

    С.ДОРЕНКО: Попробуй ответить просто.

    А.ОНОШКО: Я понимаю, что музыка, например, хорошая сейчас на Западе создается для сериалов, ну, основной заказчик. Это не государственная никакая машина, а просто вот интертеймент происходит.

    С.ДОРЕНКО: В России нет негосударственной машины, никакой другой машины нет. В России единственная машина — это государственная, никакой другой не существует.

    А.ОНОШКО: Так было раньше…

    С.ДОРЕНКО: Всегда так было.

    А.ОНОШКО: А сейчас уже…

    С.ДОРЕНКО: В России единственная машина — государственная, никакой другой не существует, вот и все. Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Михаил.

    С.ДОРЕНКО: Михаил, вы хорошо знаете историю.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я был очень близок к парадам в конце пятидесятых, мой отец участвовал здесь, в Нахабино, в подготовке, я все это видел. Никогда на парад туда не ходил, мне было не интересно. Сзади окон моих шли, мы на Малой Ордынке жили, московская квартира. В душе каждого человека есть патетическое, оно должно быть затаенным. Но есть и элитеческое. Когда патетическое как машина начинает заменять все остальное, когда мы не даем отдыха этой патетике, этой силе, это не очень хорошо. Дело в том, что парады давно превратились в эмонацию такого детского отношения, связанного с культом силы, это инфантильность, доведенная уже до предела. Дело в том, что надо бы их, конечно, отменять, это уже…

    С.ДОРЕНКО: Я понимаю, о чем вы говорите, но мне кажется, вы берете только одну плоскость. Что значит детскость? Да, когда ребенок считает, что у него сильный старший брат, который придет и всех накажет, но также и сердца… Я вижу на трибунах ветеранов, сердца которых тоже бьются учащенно, они вспоминают…

    А.ОНОШКО: Сколько этих ветеранов?

    С.ДОРЕНКО: Какая разница, сколько?

    А.ОНОШКО: Но там начинают мошенники какие-то одеваться.

    С.ДОРЕНКО: Один останется, и то надо…

    А.ОНОШКО: А надо ли ему это?

    С.ДОРЕНКО: Надо.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Как говорил Твардовский, и все же, все, все же. Лучше бы все-таки им жизнь… А то и квартир даже у некоторых ветеранов… проблемы. Но дело не в этом. Я хочу сказать о том, что этот культ уже давно свалился в сторону линии Рифеншталь. Вот я, например, с армией связан крепко, отец всю войну, я в воинских частях жил и так далее, я всегда был против такого рода парадов. И когда в 1965 Брежнев все это возобновил, он правильно сделал, что День Победы обязательно, но просто никто почти не знает, почему он не был свободным днем.

    С.ДОРЕНКО: Почему?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Потому что испуг Сталина перед народной славой и народным доверием к генералам, к маршалу просто Сталина испугал. Предложения были и в 1945 году, и он жестко железной рукой Жукова в Свердловский округ, потом в Одессу, Рокоссовского в Польшу, он их всех разбросал, раскидал, Коневу закрыл рот. Он боялся, что раз в году будет апофеоз славы его подчиненных, и вождю может не остаться места. Ну, что ж, дело прошлое. Но вот этот сегодня парад особенно амикошонски выглядит рядом с нашей социальной разрухой, с ужасом существования, с нищетой. Я категорически против. Я пацифисто, как и вы. Я хочу вам выразить искреннюю признательность за…

    С.ДОРЕНКО: Мы эту тему закончили. Нет, нет, спасибо огромное. Я хотел сказать, что Михаил выявляет очень многозначное отношение к параду, многозначное.

    А.ОНОШКО: Может поставим на голосование? Но он же довольно точно отразил.

    С.ДОРЕНКО: Что он отразил?

    А.ОНОШКО: Вот чаяния наших людей по поводу парада.

    С.ДОРЕНКО: Каких людей? Как раз Михаил в данном случае был очень односторонен, он был очень односторонним, то есть он высказывал абсолютно искренне, насколько я понимаю, и очень прочувствованно свои собственные воззрения.

    А.ОНОШКО: Я каждый год эти возгласы слышу о том, что какой уже сейчас парад в то время когда у нас эти же самые пожилые люди живут в унизительных совершенно каких-то условиях по сравнению с, извините, немецкими товарищами.

    С.ДОРЕНКО: Можно я здесь выступлю судьей?

    А.ОНОШКО: Давайте.

    С.ДОРЕНКО: Я выступлю судьей и вот почему, потому что я здесь вижу несколько точек зрения. Существует точка зрения, что пока последний голодный, нищий, разутый, умирающий от туберкулеза или от СПИДа человек не найдет успокоение, хорошее лечение, комфорт, пока слезинка ребенка пролита, нам следует заниматься, собственно, слезинкой ребенка. Существует другая точка зрения, которая говорит, что величие страны, строение великих храмов и т. д… То есть мы можем себе представить, что в 19 веке, когда начинается построение храма Христа Спасителя, еще не пластмассового, как сейчас, вот этот лужковский пластмассовый храм с пластмассовыми барельефами, а настоящий, с действительно бронзовыми барельефами и т.д., когда его начинают строить, кто-то бедный в этот момент болеет и умирает от туберкулеза, да. И такая Настя Оношко сказала бы тогда…

    А.ОНОШКО: Да, но это системная…

    С.ДОРЕНКО: Настя тогда сказала бы: пока есть хоть один больной туберкулезом, как вы смеете строить храм? А я тебе скажу, что одно другому не противоречит в некоторых концепциях, а в некоторых противоречит.

    А.ОНОШКО: Особенно когда больной туберкулезом не один.

    С.ДОРЕНКО: Сергий Радонежский, такой был очень модный чувак, он и его ученики построили 40 крепостей вокруг Москвы. 40 крепостей! Под видом монастырей. Они могли тоже сказать: давайте, пока последний голодный не будет накормлен, не будем строить крепости. Но они построили 40 крепостей. У тебя взгляд односторонний. Попробуй воспарить выше и понять, что существует… Представь себе это как игру в цивилизацию: крепости нужны, все это нужно. И голодные, да, тоже нужны.

    НОВОСТИ

    С.ДОРЕНКО: Володин предложил перенести на начало июля второе чтение законопроекта о пятиэтажках. Это дает такой временной лаг, который позволяет некоторые вещи утрясти, я правильно понимаю? Ты смотрела карту? Мы уже это обсуждали, но сейчас все более подробно. Сегодня в «Коммерсанте» роскошная карта интерактивная, которую можно двигать двумя пальцами.

    А.ОНОШКО: Я смотрела список не вошедших.

    С.ДОРЕНКО: Интересно, как много людей огорчены там, что они не вошли. Я абсолютно убежден, что такие есть.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Потому что реновация московская вызывает чувство тревоги и в то же время надежды. Мы здесь голосовали «вы бы хотели, чтобы вас сломали», и, если я не ошибаюсь, 47% проголосовали, ну, примерно половина.

    А.ОНОШКО: Да, так и есть. Но есть еще другая позиция по поводу переноса на глубокое лето всех этих обсуждений, что якобы властям будет легче протащить те решения, на которые они настроены, без участия граждан, потому что абсолютное большинство граждан в отъезде, на даче, в деревне и их просто нет летом, есть такая позиция.

    С.ДОРЕНКО: Я не знаю, молчунов можно считать голосующими за реновацию? В парламенте говорят, что нет.

    А.ОНОШКО: Мне кажется, что да.

    С.ДОРЕНКО: Я вижу сейчас публикацию…

    А.ОНОШКО: Это «Вечерняя Москва», это печатный орган правительства.

    С.ДОРЕНКО: Нина Степановна, стоит дама, снята сверху, видимо с лестницы фотограф снимает широкоугольником. Нина Степановна показывает душевую, которую установили на кухне. У Нины Степановне душевая на кухне, потому что ванна вообще не предусмотрена, вообще в принципе нет. Есть туалет. Они должны были ходить в специальное место. Была же концепция в начале тридцатых – в конце двадцатых…

    А.ОНОШКО: Послевоенная.

    С.ДОРЕНКО: Была концепция в XX веке, при которой люди живут коллективно, им не нужна кухня вообще, кухня нужна для того, чтобы разогреть бутер, яичницу, что-нибудь такое.

    А.ОНОШКО: Это дома-коммуны вы имеете в виду?

    С.ДОРЕНКО: Да. А ты знаешь дом на набережной?

    А.ОНОШКО: А что на набережной?

    С.ДОРЕНКО: На набережной. Смысл заключался в том, что они питаются как советские люди в комбинате питания.

    А.ОНОШКО: Я понимаю, да.

    С.ДОРЕНКО: Смотри, как они делают.

    А.ОНОШКО: Не надо время тратить на готовку, конечно.

    С.ДОРЕНКО: Им не нужна кухня почему? Потому что они питаются в комбинате питания. Есть специально обученные люди, окончившие соответствующее ПТУ, которые их кормят, там калории, там тебе питательные вещества, все это распределяется.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Досуговое место, то есть куда они идут вечером. Они идут вечером в клуб, который сейчас Театр эстрады.

    А.ОНОШКО: А не «Ударник»? Да, есть такой Театр эстрады.

    С.ДОРЕНКО: Они идут в этот театр, который их клуб, где они сидят, показывают друг другу прекрасные карточные фокусы, жонглирование, решают математические задачки, обмениваются марками филателистическими.

    А.ОНОШКО: А в туалет они ходят… В доме на набережной все-таки они по домам у себя.

    С.ДОРЕНКО: Они имеют возможность ходить в туалет, но это тоже не обязательно было бы.

    А.ОНОШКО: Чтобы ванну не делать, потому что люди ходят в баню раз в неделю! Правильно?

    С.ДОРЕНКО: Вот эта Нина Степановна, которая живет в квартире, в которой вообще нет ванны… Я думаю, концепция была очень простая — что Нина Степановна как нормальный русский человек в субботу, вооружившись мочалкой и черным мылом специальным от перхоти, идет в сауну, в общественную баню.

    А.ОНОШКО: Намываться.

    С.ДОРЕНКО: Где овладев тазиком, она отправляется в моечную, помывочную.

    А.ОНОШКО: Идет с подругой, чтобы потереть друг другу спину, надо же обязательно оттереться.

    С.ДОРЕНКО: Конечно, конечно. А ты знаешь, что в советское время в банях беспрерывно с утра до вечера, от открытия до закрытия, мылись гомосексуалисты?

    А.ОНОШКО: Нет. А что они там делали?

    С.ДОРЕНКО: Которые просили потереть друг другу спинку.

    А.ОНОШКО: Это же общественная баня.

    С.ДОРЕНКО: В том-то и дело, они там терли друг другу спинку и так далее, проминая ягодицы, я тебе серьезно говорю.

    А.ОНОШКО: Да?

    С.ДОРЕНКО: Да! Я знаю о всех пороках этого общества, Советский Союз, им негде было собраться, они ходили в общественные бани, где приставали…

    А.ОНОШКО: А теперь приходится прятаться по частным ванным.

    С.ДОРЕНКО: «Потрите мне спинку», раз, человек им трет. «Давайте теперь я вам ответно». Главное было потрогать, понятно, да, смысл был в чем.

    А.ОНОШКО: Веничком побить.

    С.ДОРЕНКО: Да! Гомосеки сидели по ванным, о чем ты говоришь?

    А.ОНОШКО: А где они сейчас сидят?

    С.ДОРЕНКО: Сейчас они сидят в соответствующих учреждениях.

    А.ОНОШКО: Рамзану Кадырову должны сказать, что у нас таких людей больше нет просто.

    С.ДОРЕНКО: Это у них нет, в Чечне нет.

    А.ОНОШКО: Вымерли, правильно, у них же нет потомства.

    С.ДОРЕНКО: А в России-то есть. В Чечне нет, а в России есть. Спроси Милонова. Правильно?

    Возвращаемся к чертовой реновации, в хорошем смысле. Володин предложил перенести на начало июля второе чтение законопроекта о пятиэтажках с тем, чтобы затормозить как-то вот эту лихость. Но я знаю точно, что есть люди, которые не вошли в реновацию, и они в отчаянии от этого, они хотят войти в реновацию, да. 73-73-948. Здравствуйте. Слушаю вас. Вы не попали в реновацию, но хотите в нее попасть. К сожалению, вы медленно реагируете, извините, пожалуйста. Здравствуйте. Вы не попали в реновацию, но хотите в нее попасть.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Третья категория людей, которые живут вокруг сносимых пятиэтажек.

    С.ДОРЕНКО: Это да, очень интересно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: И которые с ужасом на это смотрят. О которых вообще никто ничего не говорит, об их правах, и о том, что наша жизнь на ближайшие 10 лет превращается в вулкан после 15 лет строительства дорог.

    С.ДОРЕНКО: То есть вы будете наблюдать, это я описывал, сотни тысяч КамАЗов будут носиться непрерывно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У меня район: по периметру 9-этажки, в центре я живу в башнях 16-этажных, вокруг 5-этажечки, внутри района школа, детские сады. Все освещено солнцем, в 7 утра дышится классно, тихо, машины все стоят на местах.

    С.ДОРЕНКО: Но признайтесь, где это, примерно где это?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это ваше любимое Гольяново, 15-я Парковая, Чусовская улица, Байкальская улица.

    С.ДОРЕНКО: Шикарно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Великолепный райончик, тихо, зелено, классно. Теперь это все превратится в вулкан, у меня украдут воздух, у меня украдут свет солнечный и места для парковки машин, я буду жить на авторынке.

    С.ДОРЕНКО: Но это ваше предчувствие. А вдруг повезет, вдруг будут гигантские дворы после этого и все?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Уже построены рядом… Ты выходишь на автопарковку без света, там двор в тени непрерывно.

    С.ДОРЕНКО: Это Измайлово. Спасибо огромное. Я хочу все-таки пригласить звонить тех, кто не вошел в реновацию и в отчаянии от этого, то есть хотел бы именно реновацию, да, хотел бы. Вы бы хотели реновации, но вы не попали, и у вас есть ощущение, что это ужасно. Надо как-то интриговать, чтобы попасть в реновацию. Как? Мы не знаем. Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Я живу в Савеловском районе, Башиловская улица.

    С.ДОРЕНКО: Очень хорошее место.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Наш район не попал, как я вчера узнала. И не только наш. Я огорчена.

    С.ДОРЕНКО: Скажите, пожалуйста, но ведь у вас превосходные кирпичные дома.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: О чем вы говорите, Сергей?! Превосходные кирпичные дома! Приходят гости ко мне, родственники на день рождения, два вошли, а все остальные на площадке стоят.

    С.ДОРЕНКО: Но все-таки вы же не отрицаете, что у вас теплые кирпичные дома?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Кирпичные, не отрицаю. Но все трубы и все прочее надо менять. А все остальное микроскопическое — кухня маленькая, санузел одному человеку только, остальным делать нечего.

    С.ДОРЕНКО: Динамо рядом.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Оставить мне комнату такую, для проживания, в смысле жилую площадь, но все остальное подсобное было бы просто замечательно. А потом, я уже не древний, но пожилой человек, я хочу, чтобы моим наследникам осталось более-менее приличное жилье.

    С.ДОРЕНКО: Согласен.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: У меня и внучка, и правнучка, которой 12 лет, мне хочется для них, чтобы они о бабушке вспоминали очень хорошо.

    С.ДОРЕНКО: Бабушка Надя, мы желаем вам здоровья и улыбок побольше.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Спасибо.

    С.ДОРЕНКО: Спасибо. Прекрасно. Башиловку я знаю, потому что я там покупал гитару, там магазин гитар. Ты знаешь, там Стас продает гитары прекрасные, испанские? И там действительно дома такие, ну, они добротные. Другое дело, что квартиры маленькие, но дома-то там добротные, теплые дома. 73-73-948. Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. У нас был МММ, «Хопер инвест», вот это очередная реновация, только теперь со стороны государства.

    С.ДОРЕНКО: Помните, «Хопер инвест» отличная компания от других?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: … халяву.

    С.ДОРЕНКО: «На таких бабушкас реновация и рассчитана», — говорит Андрей Спасатель. Андрей Спасатель, позвоните. Я на самом деле думаю, что… Понимаете, в чем дело, Андрей Спасатель, я знаю кухни, 6 метров — это хорошая кухня в хрущевке, реально хорошая.

    А.ОНОШКО: В смысле, хорошая?

    С.ДОРЕНКО: Ну, хорошая, нормальная, можно сесть с двух сторон стола.

    А.ОНОШКО: А все остальные по очереди обедают, я жила в таком доме.

    С.ДОРЕНКО: Я жил! Я жил с собакой. Что такое хрущевка, я тебе объясню. Это прекрасная действительно студия. Ты заходишь, у тебя коридор, там справа есть место поставить мешок с картошкой. Я серьезно сейчас говорю, не шучу. Мешок с картошкой, который привез один. Знаешь, такое слово в Москве есть «один привез»? Один приехал из Белоруссии и привез…

    А.ОНОШКО: В этом смысле?

    С.ДОРЕНКО: Один. Этот «один», он все время все делает.

    А.ОНОШКО: Некто.

    С.ДОРЕНКО: Один привез картошки тебе, там справа стоит картошка. Ее можно перебрать, но ты не хочешь, потом когда завоняется сильно, можно просто с мешком выбросить, мы не знаем, что там, раз. Второе, там же лежит собака, которая не дает тебе пройти в туалет, в хрущевке, это очень удобное место. И там же приколочена «Омега 6», я забыл, это вешалка, но «Омега 6» тоже называется одинаково стенка.

    А.ОНОШКО: У них названия были?

    С.ДОРЕНКО: Стенка «Омега 6». Туалет, там адская плитка такая, она рябенькая такая, специальная мозаичная ужасная, советская, она вся треснула, но ей так и положено.

    А.ОНОШКО: Ну, что вам это мешает? Нет.

    С.ДОРЕНКО: Совершенно верно, нет, ничего не мешает. Стока воды никакого нет. Сейчас я ванну строю себе, я делаю, как португалец или как испанец — я делаю в середине дырочку, сток воды.

    А.ОНОШКО: В полу?

    С.ДОРЕНКО: Конечно. Если я ведро воды хватану на пол, то оно потечет в канализацию, я умный мальчик.

    А.ОНОШКО: Вы поднимаете пол что ли там?

    С.ДОРЕНКО: Опускаю пол. Я делаю умно, неважно. Ты хочешь, чтобы я инженерными коммуникациями занялся?

    А.ОНОШКО: Самая интересная тема, да.

    С.ДОРЕНКО: Я делаю там, что у меня можно всюду ведро воды вылить и потом шваброй гонять.

    А.ОНОШКО: А зачем вы это делаете?

    С.ДОРЕНКО: Потому что я так привык, я так жил в Африке, например, у меня так было в Африке. Я так привык, мать, я же не только в России жил, правильно? Например, я жил в Африке, где лучше, чем в России в этом смысле, умнее, поэтому я переношу опыт в Россию. У тебя ванна, там маленький унитаз, расколотый немножко. Я тебе объясню, почему расколот унитаз. Потому что в 1983 году ты позвал своего дружка Женю, который алкоголик, но он клевый, он с тобой учился в университете, и он почему-то не хотел садиться на твой круг, потому что думал, что у тебя заразная задница, и он забирался на твой унитаз с ногами.

    А.ОНОШКО: Вы стульчак «кругом» называете?

    С.ДОРЕНКО: Он забился с ногами на твой унитаз, подняв стульчак, он его пошатнул, и ударил, поэтому унитаз немножко треснул, но ты назад его поставил. С 1983 года у тебя прекрасный унитаз, немножко треснутый от того, что Женя карабкался на него.

    А.ОНОШКО: А вы умеете чинить бочок?

    С.ДОРЕНКО: Не знаю. Нет, конечно, умею.

    А.ОНОШКО: А я да.

    С.ДОРЕНКО: Все умеют.

    А.ОНОШКО: Я даже если в гости иногда зайду, а там бочок не работает, я иногда чиню.

    С.ДОРЕНКО: А ты умеешь в бочке от унитаза охлаждать пиво?

    А.ОНОШКО: Нет.

    С.ДОРЕНКО: Вот видишь, пожалуйста, она не умеет. Дальше. Ты заходишь, у тебя студия идет, большая комната, огромная, гигантская.

    А.ОНОШКО: Она называется проходная.

    С.ДОРЕНКО: 19 метров! Студия огромная, красивая. Справа телефон вмонтирован в стену, за 10 долларов купленный в Гуаякиле, Эквадор, а потом кровать, на которой, собственно, все и происходит, вся основная жизнь — и деторождение, все, детопроизводство.

    А.ОНОШКО: Диван-кровать.

    С.ДОРЕНКО: Диван-кровать, софа.

    А.ОНОШКО: Понятно, ковер, балкон, окно во всю стену.

    С.ДОРЕНКО: Ковер, как ты угадала? Японский телевизор Panasonic, купленный в восьмидесятом году за чеки. «Омега 6» искомая опять по новой и, наконец, балкон. Правильно? Где всегда открыто окно, сейчас тебе объясню, почему.

    А.ОНОШКО: Форточка, никакого окна.

    С.ДОРЕНКО: Всегда открыта форточка, потому что топят на убой, батареи раскаленные, невозможно их отрегулировать, потому что это денег стоит. Зачем ты будешь тратить деньги, легче открыть форточку. Правильно? Потом кухня, где слева стоит холодильник, который не дает пройти к раковине. Ну, можно, потихонечку обтекая холодильник, обойти и попасть к раковине. Правильно я говорю?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: И там стол. Вот же куда я двигаюсь — все время за стол.

    А.ОНОШКО: Но он не заставлен случайно у вас всякими вещами, потому что их просто некуда ставить?

    С.ДОРЕНКО: Жена может пройти и тоже сесть напротив, чтобы тебе было на кого гавкать, например: недосолено, дай соли! Соли дай, сказал!

    А.ОНОШКО: Понятно, Сергей, что вы не жили в такой кухне. А я знаю, что если сесть в центр этой кухни, то вы не будете никого ни о чем просить, вы сами из положения сидя дотянетесь до любой точки.

    С.ДОРЕНКО: Из положения сидя не дотянешься, там целых 6 квадратных метров, умопомрачительно много места, 6 метров. Я тебе сейчас говорю о хорошей квартире, это хорошая квартира, где много счастья и прочее. А теперь берем квартиру, где 4 метра. Прикинь! Вот они и хотят поменяться на 12. Они хотят, чтобы у них кухня была не 4, а 12, в этом же вся фенька.

    А.ОНОШКО: Да, чтобы можно было поставить…

    С.ДОРЕНКО: Да, с крупой и так далее, конечно. «Дядя Сергей не жил, а он был в гостях». Нет, я жил, я жил в такой квартире! Долгое время.

    А.ОНОШКО: Не надо выдумывать, там было 4,5 метра.

    С.ДОРЕНКО: 6 было. Кирпичная хрущевка, 1964 года выпуска.

    А.ОНОШКО: А есть такие серии, где такое узенькое окошко, и там 4,5 метра. Видали такие?

    С.ДОРЕНКО: Не знаю.

    А.ОНОШКО: Вот они есть.

    С.ДОРЕНКО: Однажды.

    А.ОНОШКО: Такое узенькое высокое окошко длинное, оно неполноценное окно.

    С.ДОРЕНКО: Точно, я был в такой. Причем в 9-этажке я был в такой.

    А.ОНОШКО: В Петербурге такая серия есть.

    С.ДОРЕНКО: В 9-этажке, я помню. Я был студентом, какая-то крупная женщина затолкала меня туда бедром, в эту кухню. Пока все танцевали в комнате медляк под выключенный свет, крупная женщина затолкала меня бедром, закрыла дверь и сказала, что если я на ней женюсь, то она даже будет разрешать мне по праздникам водочки, да и вообще каждый вечер рюмочку можно. Каждый вечер рюмочку и по праздникам водочки и еще что-то, тяжело дыша и утыкаясь в меня молочными железами, рассказывала. Я протек у нее под юбкой прямо к выходу, мимо ее овчарки вытек на лестницу и убежал, я совершил бегство от женщины.

    А.ОНОШКО: Подпрыгивая.

    С.ДОРЕНКО: Я сбежал от женщины, это я помню очень хорошо, мне было страшно, господи! Слушаю вас. Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сергей добрый день. Вы знаете, сколько в этих хрущевках женских консультаций и детских стоматологических поликлиник?

    С.ДОРЕНКО: На первых этажах, да?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да. Вот куда люди пойдут?

    А.ОНОШКО: Туда же, в эти же дома.

    С.ДОРЕНКО: А ведь я права получал, и «дурочка» там.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, да.

    С.ДОРЕНКО: И «тубик» там.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ну, да. Да много разных медицинских учреждений социальных находится в этих хрущевках.

    С.ДОРЕНКО: Вы правы.

    А.ОНОШКО: А почему вы не думаете, что они могут точно также переехать в новые дома на первые этажи сразу?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В готовые? Бросьте, куда … у нас столько медицинских учреждений…

    С.ДОРЕНКО: Как вы правы! В Тушине и «дурочка», и «тубик» находятся на первом этаже.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Просто никто об этом не говорит. Я знаю все эти учреждения.

    С.ДОРЕНКО: Точно! И в Кунцеве же тоже! Василиса Кожина, Герасима Курина, там тоже «тубик» на первом этаже. Как вы правы.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Никто об этом не говорит.

    С.ДОРЕНКО: Он же правду говорит.

    А.ОНОШКО: Я не понимаю, в чем проблема.

    С.ДОРЕНКО: Первые этажи кроме того, что там хачапури, кроме этого там постоянно медицинские учреждения.

    А.ОНОШКО: Стоматология, да.

    С.ДОРЕНКО: Да, там с оборудованием, дорогая. Причем есть оборудование недешевое.

    А.ОНОШКО: Да, конечно.

    С.ДОРЕНКО: Как ты его перевезешь?

    А.ОНОШКО: Его туда же как-то перевезли, оно же там не родилось, это оборудование.

    С.ДОРЕНКО: Ой, дорогая Анастасия, ты не в курсе.

    А.ОНОШКО: Только им пришлось для этого жилую недвижимость в нежилой фонд переводить.

    С.ДОРЕНКО: Есть вещи, которые ставятся раз и навсегда. Если ты поставишь какое-то оборудование серьезное, рентгеновское и так далее, как ты его потом будешь перевозить? Там уже все прикипело, там уже все закрутилось. Все придется взрывать экскаваторами.

    А.ОНОШКО: Салон красоты с цветами. Нет, это все переносится на раз, два, причем сразу в коммерческую недвижимость. Сразу! А не то, что они сейчас делают, выкупают… Они сносят стенки…

    С.ДОРЕНКО: Некоторое оборудование ставится краном. Как ты пригласишь кран? Ты все испортишь.

    А.ОНОШКО: На Академической берут квартиры, сносят все внутренние стены на первом этаже… Вот я еду по 60-летию Октября, что там происходит? Там и магазины, и салон красоты. Я приветствую бизнес, но с точки зрения людей, которые живут сбоку или сверху, мне становится тревожно, потому что я знаю, что эти дома рассчитаны на то, чтобы там были квартиры с перегородками.

    С.ДОРЕНКО: Ой.

    А.ОНОШКО: Это же неправильно, то, что происходит, я уж не говорю про документальную историю.

    С.ДОРЕНКО: Звонят по-прежнему те люди, которые хотят, чтобы их реновировали, их не включили в реновацию, но они хотят этого безусловно. Здравствуйте. Вас обошли, я чувствую.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Я тоже хочу, чтобы реновировали. Зачем? Я живу в 9-этажном доме, внутри такой дворик, ну, знаете, липы, клены.

    С.ДОРЕНКО: Это правда.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: На расстоянии дома друг от друга, там замечательно было. Там были 5-этажки, которые с виду как новые, у них крыша сделана, прямо любоваться можно было сверху, все свежее, хорошее, как с иголочки. Снесли их к чертовой матери, построили вот эти торчащие двадцати- семнадцатиэтажные дома. Гаражи, стоянки — все к черту снесли, деревья снесли. Стоят вот эти два гнилых зуба, в окна друг к другу смотрят, нам затеняют. Нам там такая реновация.

    С.ДОРЕНКО: Получилось антигуманно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот именно. Так мне хочется, чтобы такая реновация и другим была.

    С.ДОРЕНКО: Ха-ха-ха-ха! Какой вы добрый в этот четверг.

    В ДВИЖЕНИИ

    НОВОСТИ

    С.ДОРЕНКО: 10 часов 5 минут. Четверг, 4 мая. Здравствуй, великий город! Здравствуйте, все! Это радио «Говорит Москва»! Говорит Москва! Анастасия Оношко — ведущая этой программы.

    А.ОНОШКО: Доброе утро!

    С.ДОРЕНКО: Что скажешь? Ну, говори.

    А.ОНОШКО: И Сергей Доренко в студии.

    С.ДОРЕНКО: Доллар! Настенька, твоя берет.

    А.ОНОШКО: Моя какая?

    С.ДОРЕНКО: Ее взяла, Анастасиюшкина.

    А.ОНОШКО: Мое равнодушие сработало.

    С.ДОРЕНКО: 57,56.

    А.ОНОШКО: Я специально делала равнодушный вид.

    С.ДОРЕНКО: Сегодня четверг. Мы говорим о том, что мы видели, как рубль убивали вербально, и он переходил на 57, 57,13, 57,12, потом старался уйти на 56,80, на 56,90, очень старался, рубль старался выбраться. Подростки, котенка убивают, а он пытается выбраться. Но нет, все-таки ваша вражья сила взяла, 57,57. То есть он на 56 не ушел. Я вчера еще говорил об этом, ты помнишь?

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Я говорил, ну, ничего, он уползет днем на 56 опять туда, в горизонт, нет, не получилось. Я по существу питался просто верой в рубль, в родину, но нет, не получается. 57,57 сейчас доллар, это значит, что он устойчиво занимает этот коридор. Три дня были попытки обосноваться в этом диапазоне, и, наконец, мы теперь понимаем, когда 57,57, что он здесь в диапазоне на 56 уже не просится, нет. 62,65 по евро. 50,38, нефть еще упала. Нефть все время падает. Мне кажется, она падает, но так, как-то. 50,38. А ждут двадцать какого-то мая, чуть ли не 26, ОПЕК, которая опять вербально начнет заклинать нефть каким-то образом. Якобы еще на полгода оставят ограничения по добыче, но это уже мало всех парит, честно говоря, потому что избытки есть, излишки есть, и сланцевый газ начинают добывать, сланцевую нефть и так далее.

    А.ОНОШКО: Я сегодня видела статью о том, что если какие-то там проценты по ставкам займов увеличат, то станет опять невыгодно сланцевую…

    С.ДОРЕНКО: И 1,0885, несмотря на то, что ФРС оставил 0,75-1… Вчера ставку, ты знаешь, что ФРС заседал, и они оставили прежнюю ставку, ничего не изменили. Люди рассчитывают, что может быть в июне что-то изменят. Они не изменили. Тем не менее, доллар немножечко укрепился, мы его видели на 1,0915-1,0920, вот здесь, 1,9025 даже по-моему я его видел. А сейчас он 1,0884, главная пара вернулась на 1,0884. И наш рубль, я по-прежнему с горечью смотрю на это, 57,59, вот здесь рубль. Я говорю об этом с отчаянием почти, потому что я верил в силу рубля, я надеялся, что он нашкодит. Я верил в шкодливость рубля, что он пойдет на 54, но нет, никак. А как мне сладить с Центробанком, правительством и всем нефтяным сектором, и с «Газпромом»? Как я один маленький ничтожный микроб могу справиться со всеми этими людьми?

    Ты знаешь, есть еще некоторые московские темы, которые может быть мы отложим на вторую получасовку этого часа. Собянин пообещал москвичам последний год неудобств из-за благоустройства. Или давай быстренько отстреляемся?

    Скажи, пожалуйста, благоустройство… Мы сейчас уже не помним, что такой ужасный асфальт… Как ты помнишь, нас известили ученые, что асфальт…

    А.ОНОШКО: Парит, когда жарко.

    С.ДОРЕНКО: Он парит, он испаряется, и вот эти миазмы страшные проникают в наши легкие, в наши души. Наши души были пронизаны испарениями асфальта.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: А сейчас мы по-другому дышим, и души наши чище. Уже сейчас никто не вспоминает, как было ужасно при асфальте.

    А.ОНОШКО: Почему же?

    С.ДОРЕНКО: Ты рождена была при асфальте?

    А.ОНОШКО: Да. И выросла при асфальте.

    С.ДОРЕНКО: Родовые травмы у тебя асфальтовые какие-то, ты дышала асфальтом. А твои дети, они рождены при асфальте, но возмужают уже при граните.

    А.ОНОШКО: Плитка. Не гранитная, я вас умоляю, вы смеетесь, она из бетона сделана.

    С.ДОРЕНКО: Центр весь в граните.

    А.ОНОШКО: Все вот эти выщербленные смешные…

    С.ДОРЕНКО: Центр, центр!

    А.ОНОШКО: В центре может быть, мы в центре разве бываем?

    С.ДОРЕНКО: А чего это, вы здесь работаете. Это все — гранит. Давай голосовать. Вы понимаете, что очередной ремонт улиц в Москве а) необходим; б) город после этого станет лучше или вы этого не понимаете. Вопрос ставится конкретно: вы приветствуете очередной ремонт улиц в Москве в виду того, что город от этого станет краше. Да, вы приветствуете — 134-21-35. Нет, значит вы не разумный человек и все — 134-21-36. Вы приветствуете этот прекрасный ремонт в Москве очередной, улицы все перекрыты к чертовой матери и все, почему? Коммуникации, там трубы нужно перебрать, все переделать, со времен Юрия Долгорукова ничего не менялось, поэтому вы приветствуете этот превосходный ремонт, от которого город станет краше, лучше. Чего еще?

    А.ОНОШКО: Более гранитнее.

    С.ДОРЕНКО: Боле гранитным и вообще гайповый такой будет город.

    А.ОНОШКО: Как у них там, да.

    С.ДОРЕНКО: Как у кого?

    А.ОНОШКО: У всех.

    С.ДОРЕНКО: Да у них нет такого. Париж в асфальте весь задыхается, погибает Париж, последние дни настают! Лондон посмотри, задыхается, умирает в асфальте. Ты что? На Пикадилли асфальт, мать! Жизнь там уже на часы пошла!

    А.ОНОШКО: Мы можем широкой рукой голосование провести, вообще получше стало в городе.

    С.ДОРЕНКО: Во-первых, получше стало. Станет все время получше. Я останавливаю это голосование. Вы понимаете с восхищением, что этот очередной ремонт улиц приведет город к лучшему положению — 25%; нет, не понимаете — 75%.

    «В Париже нет асфальтовых тротуаров». Но улицы, дороги есть. Мне так странно с вами. Я Сен-Жермен-де-Пари, в тех краях гулял. Вы напомните мне, там нет асфальтовых тротуаров? Мне так странно стало. Может я чего-то забыл? Ну, хорошо, я попробую посмотреть в Google, личные впечатления стираются. Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро, Сергей. Я вчера шел по своему двору, у нас начали ремонтировать спортивную площадку. Я в прошлом году ходил к начальнику управы, главе управы, подал заявление, чтобы ее начали ремонтировать, потому что она была вся в ужасном состоянии. И вот пришли рабочие, сейчас там сварку режут, сеткой обтягивают. Просто мы каждое воскресенье, нас там человек 15 мужичков таких, разного возраста, собираемся и на ней играем в футбол, в общем-то, это как традиция, там в 11 утра в воскресенье все собрались.

    С.ДОРЕНКО: Потрясающе!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Там просто уже было совсем ужасно играть, потому что торчат вот эти арматурины во все стороны, не безопасно уже было.

    С.ДОРЕНКО: Согласитесь, как это прекрасно, когда вы просто написали в управу и дело заладилось.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мне было вчера очень приятно, хочу сказать спасибо.

    С.ДОРЕНКО: Спасибо. «В Лондоне тоже нет, только на центральных улицах, в периферийных районах асфальт», — говорит Адам. «Но на тротуарах в Лондоне тоже нет асфальта», — говорит Адам. А Владислав повторяет про плитку в Париже, он говорит, что в Париже ужасная разноразмерная каменная плитка на тротуарах, что асфальта нет. Владислав, значит у меня восприятие ошибочное, может быть я ошибся, извините. Хоть в Мадриде остался асфальт, или тоже нет? Тогда уж совсем, не знаю, кранты мне. 73-73-948. Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Я в Москве с 1965 года живу и могу помнить, что изобилие асфальта в Москве компенсировалось изобилием зелени. Шоссе Энтузиастов весь был отрезан от домов зеленой изгородью. Я помню, до метро во время дождя я доходил под кронами тополей, сухой, без зонта.

    С.ДОРЕНКО: Ого!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А сейчас что?

    С.ДОРЕНКО: Ну, что, что, вот то. Людей-то больше стало, вас надо обслуживать.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Лимитчиков достаточно было и в те времена. Из Закавказья приезжали гастарбайтеры.

    С.ДОРЕНКО: Нет! Вы что-то путаете.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, нет, было. РСУ, Кабардино-Балкария, вот на улице Плеханово, РСУ все было набито кавказцами.

    С.ДОРЕНКО: А что такое РСУ? Это строительное управление?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ремонтно-строительное управление. Но считайте, что они были командировочные, но работали они по полгода.

    С.ДОРЕНКО: У нас с вами очень разные воспоминания, потому что мне казалось, что кавказцы — это короли, князья, которые сорили деньгами.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я очень хорошо помню, они мне дарили, у меня значки до сих пор хранятся, я тогда еще в детстве знал, что такое Кабардино-Балкария. И они строили все железобетонные заводы, по крайней мере в Перово.

    С.ДОРЕНКО: Надо же. А у меня осталось в памяти, что это князья, сорящие деньгами и покупающие блондинок оптом, наоборот — у них все время были деньги какие-то большие. 73-73-948. Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Доброе утро.

    С.ДОРЕНКО: Собянин пообещал москвичам последний год неудобств из-за благоустройства, потом будет все только уже благоустройство, все.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я живу на Садовом кольце, рядом с ГАИ, Садовая-Самотечная, 1, у меня девятый дом.

    С.ДОРЕНКО: И кукольный театр у вас там рядом.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Кукольный театр 3 дом, да.

    С.ДОРЕНКО: И ремонт Apple рядом хороший.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ремонт Apple переехал, кстати, на Сухаревскую сейчас, «Макфол» хороший сервис, неважно. Конечно же, в общем жить на Садовом, вот я 35 лет там живу, невозможно сейчас. И, конечно, на благоустройство огромная надежда, что все-таки они сузят на две полосы, как собираются, количество полос, то есть будет не 7, а будет 5, это первое. Второе, просто все деревья постепенно умерли в девяностых годах, одно за другим умирало, до Лужкова, при Лужкове, никто ими не занимался. Деревья вернутся. Я хожу, вижу эти высаженные в прошлом году новые деревья, дорогущие, за какие-то там миллионы, 35-летние деревья, и я вижу, как они распускаются, и душа радуется. Я знаю, что через год у меня прямо перед домом будут эти деревья.

    С.ДОРЕНКО: Вы понимаете, вот вы живете в месте, которое для вас родной дом, а для огромного числа людей это место транзита. Понимаете?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Но это искусственно созданный транзит. Они сделали торговый центр, они сделали бесконечное количество офисов.

    С.ДОРЕНКО: Вы ездили когда-нибудь между городами?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я езжу постоянно.

    С.ДОРЕНКО: Можно я поделюсь с вами впечатлением? Я еду по Ленинградке, я, например, еду 700 км, ну моя задача — 700 км. И вдруг где-нибудь в городе каком-то, неважно, едет тракторист Вася навестить доярку Маню. И я испытываю чувство бешенства и ненависти к нему, потому что для меня это транзит, а для него это жизнь, он здесь родился, он здесь любился, он здесь умрет. И вот вы на Садовом похожи на тракториста Васю в том смысле, что вы место транзита для человека из Медведкова.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это я после ваших слов надеюсь на платный въезд в Москву, после выборов если введут, хотя бы центр… Я понимаю, что Садовое, внутри Садового, я с внешней стороны буду как раз, не попаду в зону платного въезда, мне самому придется платить, но я все равно радуюсь этому. И последнее по поводу реконструкции Садового, все-таки, вы знаете, грубо говоря, для меня это бесплатная реконструкция.

    С.ДОРЕНКО: Да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: То есть у меня никто не пришел… Вот как за капремонт с нас берут деньги, ничего не делают, ко мне никто не пришел, они просто это делают. И я рад, что в наше гнусное абсолютно время хоть что-то бесплатно нам падает.

    С.ДОРЕНКО: Это правда.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это лето пройдет…

    С.ДОРЕНКО: Я по поводу платного въезда, если позволите, вам дам справку. Я несколько раз в кадре и несколько раз за кадром расспрашивал соответствующие московские власти…

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я слышал.

    С.ДОРЕНКО: И за кадром тоже. Они говорят, что проведены фундаментальные исследования, которые говорят, что либо по МКАД, либо никак.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Значит по МКАД, это отличный выход!

    С.ДОРЕНКО: То есть либо по МКАД, либо никак.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сколько там миллионов областников приезжает. Нужно искусственно, к сожалению, конечно, не хочется людей других, приезжих из области… У меня отец сам приехал из этой Кабардино-Балкарии, где это, я вообще даже не знаю, и слышать не слышал…

    С.ДОРЕНКО: Я думаю, что если все время идти на юг, то рано или поздно окажешься в Кабардино-Балкарии.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В Индии.

    С.ДОРЕНКО: По пути в ЮАР, окажешься в Кабардино-Балкарии.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Спасибо вам огромное.

    С.ДОРЕНКО: Во-первых, я хочу сказать про платный въезд. Много раз я допытывался, типа отсеките бульвары, отсеките Садовое, и мне было сказано неоднократно… Видишь, я фамилию не называю, потому что не было договоренности, я это выдаю в прессу или нет, почти партнерские отношения, поэтому я не хочу грешить здесь. Но было мне сказано несколько раз абсолютно твердо, что были проведены исчерпывающие исследования, и если бы кто-то вводил платный въезд, но его не собираются вводить, но если бы, то исследования говорят — либо по МКАД, либо никак, то есть все остальное не имеет смысла. Почему? потому что если сделать, например, по Третьему кольцу, например Третье кольцо оставить для движения, то тогда Третье кольцо навсегда становится десятибалльной пробкой. Навсегда 10 баллов! Если сделать по Садовому, Садовое становится навсегда 10 баллов.

    А.ОНОШКО: А если по МКАД, то что?

    С.ДОРЕНКО: День и ночь.

    А.ОНОШКО: МКАД тоже остановится?

    С.ДОРЕНКО: Остановится и остановится.

    А.ОНОШКО: Внешняя сторона МКАД относится к Московской области, мы слышали эту легенду, да, да, не наши проблемы.

    С.ДОРЕНКО: Забудь. Если ты едешь из Кунцева в Ясенево и по МКАД платный въезд, то ты спокойно едешь на Третье транспортное, или ты едешь мимо МГИМО вот этого вашего по Лобачевского, совершенно спокойно ты едешь по хордам внутримосковским. Поскольку движение будет меньше, соответственно, ты спокойно доезжаешь без всякого МКАД, не нужен тебе МКАД вообще никакой. Одним словом, есть исследование, которое говорит: по тому радиусу, по которому вводится платка, вот этот радиус становится в десятибалльной пробке навсегда, все, точка, ничего другого не будет. Поэтому вывод такой: либо МКАД, либо никак.

    А.ОНОШКО: Проголосуем?

    С.ДОРЕНКО: Что?

    А.ОНОШКО: За ввод платный на МКАД.

    С.ДОРЕНКО: Нет, не будем голосовать. Зачем мы будем голосовать, этот вопрос вообще не ставится.

    А.ОНОШКО: У нас так быстро все делается.

    С.ДОРЕНКО: Московское правительство его не обсуждает, нет.

    А.ОНОШКО: Эти вопросы, они произошли внезапно.

    С.ДОРЕНКО: Ну, хорошо, может быть он будет поставлен, но через год, не знаю, когда, но пока не ставится. Не надо бередить зря. «Встанет МКАД — встанет вся Москва». Не знаю. Может ночью будут люди как-то проникать с грузами. Я понимаю, что грузы нужны для города. Здравствуйте. Слушаю вас. Вадим Сергеевич.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. С праздником наступающим!

    С.ДОРЕНКО: Вас также с наступающим и с прошедшими!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Интересная вещь, я 30 лет живу в этом доме, с 1975, на Ленинградском проспекте. Знаете генеральские дома?

    С.ДОРЕНКО: Примерно, да. Перед аэропортом, да, Вадим Сергеевич? Там, где аэропорт или нет?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, ну, что вы! Алабяна.

    С.ДОРЕНКО: Понял.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мой сосед Катуков.

    С.ДОРЕНКО: Понятно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Был порядок. Я пытался проехать на машине туда, где сейчас живет мой сын, они сломали все! Там был цветник, заборчики, там жил Булганин, дальше дети Малиновского. Я не мог поставить машину.

    С.ДОРЕНКО: Вадим Сергеевич, а где вы сейчас проживаете в основном?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сейчас будете смеяться, на Борисовских прудах.

    С.ДОРЕНКО: Ну! Там шикарные поля аэрации рядом с вами. И при этом у вас там усадьба красивая и парки шикарные.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: … что оставил мой генерал.

    С.ДОРЕНКО: Еще там у вас превосходная весна раньше наступает, там язык тепла тянется от Домодедова, у вас весна лучше, чем в Кунцеве.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Можно вам вопрос задать?

    С.ДОРЕНКО: Не знаю.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Будьте любезны, включите историю 1948 года, … Жданова.

    С.ДОРЕНКО: Еще раз, если можно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Включите 1948 год, похороны Жданова, когда выносят тело Жданова, с правой стороны идет… за ним мой отец. Посмотрите. А потом я вам расскажу.

    С.ДОРЕНКО: Вадим Сергеевич, я посмотрю, во-первых. Во-вторых, я вас еще раз поздравляю с наступающим праздником!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: И последний вопрос можно?

    С.ДОРЕНКО: Можно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Он скрывал. Когда он умер, он сказал: позвонить туда, туда. Когда мы открыли сейф, у него был орден Ленина, четыре Боевого Красного Знамени, орден Кутузова первой степени, награды польской… крест, и возрождения Польши. Он все это скрывал. Он никогда не ходил не в форме, ни в чем. Он единственное носил 20-летие РКК, больше ничего он не носил.

    С.ДОРЕНКО: Какую вещь вам поставить послушать? Я вас еще раз поздравляю с наступающим праздником. Понимаю, какой отклик в вашем сердце это находит. Давайте послушаем какую-то музыку. Какую?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Поставьте… Включали «Мы рождены», он вставал после академии Жуковского.

    С.ДОРЕНКО: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да.

    С.ДОРЕНКО: Хорошо. Спасибо вам огромное. Это Вадим Сергеевич. Нельзя не уважить. Обратите внимание, что люди с разной интенсивностью празднуют, разный отклик что ли в душе у людей. Согласитесь, что Вадим Сергеевич настолько потрясающе глубоко чувствует приближающийся праздник, что мы должны с ним вместе послушать эту песню.

    АВИАМАРШ

    НОВОСТИ

    С.ДОРЕНКО: 16-й, мне очень интересно ваше сообщение. Можно я прочитаю? Павел пишет: «Мне 32 года. Плачу, когда слушаю песни Великой Отечественной войны. Ничего не могу с собой поделать. Ощущение, что у нас украли будущее». Попробуй проанализировать.

    А.ОНОШКО: Ощущение, что у нас украли будущее?

    С.ДОРЕНКО: Украли будущее, потому что вот…

    А.ОНОШКО: У тех украли будущее, которые там полегли?

    С.ДОРЕНКО: Я тебе объясню. Старайся быть позитивистской в этот раз, не будь деструктивной, Насть. Тебе позволено быть деструктивной, а какие-то лучше не надо. Я предупреждаю, потому что я знаю тебя как человека, безусловно, циничного, политического циника.

    Почему так Павел думает? Вот я хочу просто проанализировать эти мысли Павла. Ему 32 года. 32 года — это молодой человек, полный энергии, это человек, который устремлен в завоевание мира и, больше того, уже почувствовал свою силу. В 25 лет молодой мужчина хочет завоевать мир, но он еще не почувствовал силу, как бы закончил университет, еще что-то, и он начал работать, и он еще нашаривает, пробует ногой почву. В 32 это уже мужчина, который все еще завоевывает, еще экспансией занят активно, но уже нащупал почву, он уже твердо ногой чувствует землю. А Павел говорит: украли будущее. Вот я думаю, с чем это связано? Может быть я хотел обратиться к слушателям.

    А.ОНОШКО: А вы понимаете, что он имеет в виду вообще?

    С.ДОРЕНКО: Я хочу у слушателей узнать, давайте вместе со слушателями поговорим об этом. Что значит украли будущее? То есть, отменив то прошлое, прервав тот континуум или что?

    А.ОНОШКО: В этом смысле?

    С.ДОРЕНКО: Может быть это? Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте.

    С.ДОРЕНКО: Что пишет Павел? О чем это?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Ему 32 года, молодой человек, а мне 82 года, и вот я как думаю, почему он обижен

    С.ДОРЕНКО: Почему?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Представляете сейчас нашу ситуацию, ветеранский полк такой. Вам сколько лет?

    С.ДОРЕНКО: Мне?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Да.

    С.ДОРЕНКО: Я между вами, между Павлом и…

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Вот мой отец уже не мог бы быть ветераном, он погиб в Великой Отечественной войне, о каких ветеранах идет речь? Те, кто остались лежать в лесах, ветераны. Вы попробуйте по радио провести опрос, есть ли один ветеран, уцелевший среди окопников? Я думаю, что пальцев хватит их пересчитать.

    С.ДОРЕНКО: Если откровенно… А вам действительно…

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А мы устраиваем вот такой полк, ветераны… Какие там ветераны идут, вы не задумывались?

    С.ДОРЕНКО: Я задумывался.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, наверное не задумывались.

    С.ДОРЕНКО: Нет, я задумывался.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет.

    С.ДОРЕНКО: Нет, я задумывался.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я слежу за вашим творчеством…

    С.ДОРЕНКО: Давайте не обо мне, может быть когда-то на поминках вы выскажетесь. Я задумывался. Я думаю, что среди этих ветеранов уже много разных, ветераны войск НКВД уже есть ветераны, разные есть ветераны. Есть дети, которые гасили зажигалки в Москве на крышах. Дети, им было 10 лет в каком-нибудь, например, 1941-1942, соответственно, они тоже ветераны, они получили потом ветеранские удостоверения. Они состояли в этих отрядах, которые в песок бомбы зажигательные. То есть это тоже ветераны и т.д. Да, я понимаю, что… Давайте так, мужчина десятого года, которому был 31 в 1941-м, едва ли жив. Мужчина двадцатого года, которому был 21 в 1941-м, едва ли жив. Мужчина тридцатого года, которому было 11 лет в 1941-м, может быть и жив, но он не ветеран. Это понятно, что говорит мне 82-летний человек, слушатель. И больше того, это верно, безусловно, во многом. Но там потом до 1953 года каких-то зеленых братьев гоняли, бандеровцев гоняли части НКВД, они тоже ветераны, им тоже дали такие же удостоверения. Предположим, человеку в 1953 году было 18, и он как раз зацепил 1953 год, и вот он ветеран, и он жив. Конечно, очень зрелый мужчина, но все-таки он ветеран.

    Давайте вернемся к Павлу, к потрясающему Павлу, который говорит, что он чувствует, что у него украли будущее. Ему 32 года. Павел, а может быть вы позвоните нам? 16-й, позвоните, я вас увижу, выловлю и приму ваш звонок, дам вам поговорить. А? 16-й, попробуйте. Павел, это вы? Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Это Денис, Москва.

    С.ДОРЕНКО: Денис, прошу вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сергей, абсолютно согласен с вашей трактовкой. Порвалась связь времен в нашем государстве. Вот эти конъюнктурные клеммы, которые ставились после 1956 года на все, что связано с войной, это было умышлено. Умышленное оплевывание шестидесятничества, в плохом смысле слова, тех идеалов, извините за громкое слово, за которые люди отдавали жизнь…

    С.ДОРЕНКО: Денис, простите, «А зори здесь тихие», вот эти все вещи, которые как раз осмысливают войну уже в то время, которое вы сейчас осуждаете, разве это неправда?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Нет, я говорю в плохом смысле. Конечно, были люди, которые прошли войну, имели свое право на трактовку этой войны, люди, которые были в окопах, которые действительно были в Сталинграде допустим. У меня дед закончил свой жизненный путь в штрафной роте, он 20 августа повторил подвиг Матросова. Он был представлен к званию Герой Советского Союза, но так как он был штрафником, был посмертно награжден орденом Отечественной войны первой степени.

    С.ДОРЕНКО: Я понимаю.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: По идее, я должен ненавидеть это время, которое заставило моего деда погибнуть, но я же понимаю, что он защитил меня, мои поколения, защитил своего отца.

    С.ДОРЕНКО: Это правда.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Отец, когда ему было 14 лет, он как раз 1928 года, он не попадал по призыву на фронт, он в Астрахани вместе со своими одноклассниками… Там приходили из Баку нефтеналивные танкеры, и они сбрасывали зажигалки. У него много было медалей, орденов и званий, но медаль за победу над Германией, которую дали ему мальчишки, это была главная в его жизни.

    С.ДОРЕНКО: Спасибо.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Мне кажется, что сейчас любое действие, любая акция, любое живое слово, любая книга, которая хоть как-то возвращает нас к этому величию народа 9 мая 1945 года, это кирпичик в наше будущее.

    С.ДОРЕНКО: Это правда. Спасибо. Я хотел ответить Максиму Максимову, который пишет нам на Govoritmskbot в Telegram. Максим, мы преклоняемся перед вашим дедом. Звонивший 82-летний слушатель не сказал, что ваш дед плохой или плохой ветеран, что вы? Не надо коверкать, не надо быть специально обидчевым. Он сказал, что ветеранов мало. Пафос позвонившего нам слушателя 82-летнего был в том сущностно, что ветеранов мало, их почти не осталось. А ваш дед он великий герой, мы преклоняемся перед ним. «Ему 91 год, он в 1943-м попал на фронт в 17 лет, отслужил в пехоте сержантом, был ранен. Звонивший считает, что он недостойный». Нет, звонивший этого не говорил. Звонивший говорит, что ветеранов, в сущности, очень мало. Их действительно мало. Сколько их осталось? Вот 91 год, вот сколько таких осталось? Вы понимаете, что их мало? Вы же тоже это понимаете. Пожалуйста, не пытайтесь поссориться, не пытайтесь впасть в экстаз. Мы уважаем вашего деда, уважаем. И своего деда уважаю я. Но он попал в уманский котел и в 27 лет погиб. Ему было 27, он погиб в уманском котле. Я его тоже уважаю. Чего же мне не уважать? Уважаю.

    Вернемся все-таки к чувству патриотизма, которое такое щемящее идет от войны, и есть ощущение прерывистости времен, обрубания времен. Почему-то Павел, которому 32 года… Я продолжаю говорить о Павле, потому что мне кажется, что он очень интересное явление сам по себе. Мне кажется, что он не один такой, что есть целая прослойка таких людей, которые считают, что у них отняли будущее, прервав связь времен. Здравствуйте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте, Сергей. Доброе утро. Моей бабушке 95-й год, у нее два ордена Славы. Она прошла войну с 17 лет. Она была снайпером. Если вы Google погуглите, что такое два ордена Славы для снайпера.

    С.ДОРЕНКО: Серьезно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Она ничего не рассказывает никогда. Она жива. Ну, на один глаз ослепла. В 94 года, это по возрасту.

    С.ДОРЕНКО: 94 — это серьезный возраст.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Серьезный возраст, да. Она ничего не рассказывает. Родилась она в Китае.

    С.ДОРЕНКО: Вот как.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: В Харбине родилась. В КВЖД ее отец работал, его потом расстреляли. Вот так. Что я могу сказать? Она не носит ордена. Знаете, на 9 мая она никогда не одевает… у нее пиджак висит, она никогда не носит ордена.

    С.ДОРЕНКО: Я понимаю. Передайте ей, пожалуйста, наше восхищение и поздравления.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: А знаете, за два ордена Славы снайперам за сколько давали?

    С.ДОРЕНКО: За сколько?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Она не рассказывает. 200 минимум.

    С.ДОРЕНКО: 200 человек?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: 200 человек подтвержденных.

    С.ДОРЕНКО: Подтвержденных это как? Это контроль рядом кто-то осуществляет, да?

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я не знаю. В интернете написано: подтвержденных. 200 человек подтвержденных.

    С.ДОРЕНКО: Всем, кому их жалко, я сообщаю для сведения, что мы их сюда не звали, этих 200 человек.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Она не рассказывает. Она в уме, в разуме, все нормально, и здоровье тьфу-тьфу, но один глаз не видит.

    С.ДОРЕНКО: Дай бог здоровья и поздравления наши. Умница, она просто потрясающая.

    Все-таки я возвращаюсь к Павлу. Давай мы с тобой подумаем. Когда я думаю о Павле и о том, что у него украли будущее… Но с другой стороны — эта боль об украденном будущем нарастает по мере возвращения этого прошлого.

    А.ОНОШКО: По-моему, по мерее нереализованности в настоящем боль может нарастать, просто ищешь причину собственных каких-то неудач.

    С.ДОРЕНКО: Мы сейчас очень обращены в прошлое, мы много смотрим в прошлое, мы действительно много занимаемся прошлым, как общество. Общество много занимается прошлым, мы говорим об этом, то есть уважение к прошлому у нас крепнет, его больше, чем прежде. Точно больше, чем 20 лет назад. 20 лет назад люди думали главным образом все-таки о будущем.

    А.ОНОШКО: Да, да.

    С.ДОРЕНКО: Сегодня мы очень много думаем о прошлом, пытаясь найти в прошлом некую опору, некую точку кристаллизации. Правильно же?

    А.ОНОШКО: Не знаю. Мне кажется, это государственная машина пытается нас вернуть в думы о прошлом, чтобы…

    С.ДОРЕНКО: Пожалуйста, не думай, что государственная машина волшебница, никогда так не думай. Государственная машина не волшебница, государственная машина пытается угадать всегда. Насть, ты помнишь закон девушки, с которой ты танцуешь? Ты можешь ей шептать на ухо только то, что она хочет услышать.

    А.ОНОШКО: Я согласна, я поддерживаю это, это так и есть.

    С.ДОРЕНКО: Не надо делать вид, что государственная машина диктует, это ошибка либералов. Послушай меня внимательно. Либералы считают, что государственная машина загаживает мозги народу. Это неправда. И тогда следующий вывод их неправильный, либералы говорят: а если нам дать загаживать мозги народу, то мы сделаем другое будущее. То есть либералы, в сущности, хотят также… говорят: вот эти насилуют плохо, а мы теперь изнасилуем, будет хорошо. Государственная машина пропаганды никогда не насилует народ, а угадывает, чего хочет народ.

    А.ОНОШКО: Да, да,

    С.ДОРЕНКО: Дай мне проанализировать. Как только пошли деньги, 2003-2006 год, по-настоящему много пошло денег у людей, денег много, вдвое прибавилось, государственная машина чем занималась? Ты не помнишь? А я помню. Петросян шел по 20 часов в сутки, не Петросян, подобные передачи. По 20 часов в сутки! Шло ликование гопоты, счастья, попсы. Это было постоянно 20 часов в сутки. Почему? Государственная машина не воспитывает, государственная машина угадывает, чего хочет народ. И шло: развлекайся, на фиг политику, к чертовой матери все, ребята, гуляем. Конкурс «Лейся песня», «Играй гармонь» и все на свете, «Голоса России», еще что-то.

    А.ОНОШКО: Ремонт, мне кажется, все еще делали ремонт.

    С.ДОРЕНКО: А ты знаешь, девчонка, которая придумала программу на НТВ «Ремонт», она была у меня корреспондентом некоторое время?

    А.ОНОШКО: Гениальный проект.

    С.ДОРЕНКО: Это девчонка была моим корреспондентом, ну может быть полгода. Государственная машина угадывает. А сейчас государственная машина угадывает величие.

    А.ОНОШКО: Его несложно угадать, Сергей, в любом народе на самом деле.

    С.ДОРЕНКО: Нет, дорогая. Не думай никогда о манипуляции. Вот я, например, отрицаю возможности манипуляции, я считаю, что нельзя манипулировать ни людьми…

    А.ОНОШКО: Гитлер тоже угадал очень. Я и думаю, что его идеи находят и сейчас отклик.

    С.ДОРЕНКО: Все угадывают, да, совершенно верно. Может быть, не знаю. Я сейчас про Гитлера не говорю. Я говорю о государственной машине вообще в России. Зачем ты приплела Гитлера?

    А.ОНОШКО: Потому что…

    С.ДОРЕНКО: Я просто пытаюсь понять тебя. Я хочу с тобой говорить, ты вдруг вплела Гитлера. Зачем? Про что это было? Вернемся, Насть. Я считаю свою попытку проваленной и снова начинаю с тобой говорить, пытаюсь просто с тобой разговаривать. Первое, я считаю, что ни один пропагандист в мире не может переубедить народ, переубедить нельзя. Можно нашептать что-то еще. Вот, например, я хочу выпить, а ты мне можешь нашептать, что я хочу, например, беленького, а кто-то другой нашепчет, что я хочу водочки, но все равно выпить-то я хочу без тебя, понятно? Условно говоря, твои возможности манипулировать очень узкие. Это моя идея, сейчас моя. Многие считают, что это неправда.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Но я так считаю. Я, человек, имеющий практику манипулирования, я много манипулировал, я считаю, что это невозможно.

    А.ОНОШКО: Угадывает величие.

    С.ДОРЕНКО: Надо угадать, чего хочет, чем томиться. По-другому скажу: надо угадать, о чем молчит народ. И вот угадав, о чем они молчат, ты можешь их повести туда, куда они хотят.

    А.ОНОШКО: Да, хорошо, привели. И?

    С.ДОРЕНКО: Я тебе сообщаю, что сейчас народ молчит о величии сорок пятого, думает об этом, поэтому это выгодно сейчас прокачивать. Потому что они хотят этого, люди хотят этого. Но интересен другой эффект, здесь я возвращаюсь к Павлу, чем больше мы прокачиваем победу сорок пятого, тем больше у них огорчения. То есть казалось бы, люди хотят думать о величии и о подвиге, мы им это даем, говорим: вы хотите думать о величии и о подвиге? Возьмите, пожалуйста, как раз у нас это есть. Мы им предлагаем: возьмите. Они говорят «спасибо, нам так горько и обидно», вот что они говорят.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Что делает Павел, которому 32 года? Он говорит следующее: дайте мне думать о великой победе. Мы говорим: пожалуйста, пожалуйста, не вопрос, это благая вещь, она позитивная, мы считаем, что это очень правильно. Мы ему позволяем думать о великой победе. Но в результате Павел не чувствует себя окрыленным, а чувствует себя, скорее, огорченным.

    А.ОНОШКО: Почему?

    С.ДОРЕНКО: Вот этот вопрос, который я пытаюсь тебе задать, а ты начинаешь мне по Гитлера плести. Почему Павел чувствует себя огорченным?

    А.ОНОШКО: Не представляю.

    С.ДОРЕНКО: У Павла есть требование — думать о великом подвиге народа.

    А.ОНОШКО: У него у самого не получается?

    С.ДОРЕНКО: Он жаждет этого, он взыщет думать о великом подвиге, он думает о великом подвиге.

    А.ОНОШКО: Да.

    С.ДОРЕНКО: Мы ему помогаем в этом, мы даем ему материал — песни, парады, все. Помогаем! Но в результате он не расправляет плечи, а сутулится. Почему? Вот мой вопрос.

    А.ОНОШКО: Почему?

    С.ДОРЕНКО: Я не знаю, почему. Я тебя спрашиваю, почему? Пожалуйста, выйди из штампов и попробуй думать свободно, открыто, так, как если бы ты не была либералкой заштампованной. Почему? Почему он сутулится, Павел?

    А.ОНОШКО: Не знаю.

    С.ДОРЕНКО: Здравствуйте. Слушаю вас.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня Николай зовут. Я, конечно, не Павел, за Павла мне сложно сказать. Но, в принципе, тут чем больше узнаешь, наверное, и истории, поскольку действительно эта тема военная все время педалируется, начинаешь просто задумываться. Ну, вот берем мою семью, про одного деда вообще ничего не знаю, второй погиб в последние дни войны летчиком над Берлином. Вот я думаю, какой-нибудь Черчилль хотел взять Берлин до нас.

    С.ДОРЕНКО: Ну, да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сталин хотел взять Берлин раньше, чтобы они не успели взять.

    С.ДОРЕНКО: Ну, например.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: И в какой-то степени, соответственно, получается, что были какие-то другие потери, нежели те, которые могли бы быть. Правильно?

    С.ДОРЕНКО: Это верно.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: На этой игре, условно говоря, погибает мой дед. Остается у меня бабушка с двумя сыновьями в эвакуации, без какой бы то ни было поддержки.

    С.ДОРЕНКО: Извините, я не прерываю вас, но просто на секунду буквально. Всюду самолеты: над Тверской идут самолеты, над МКАД самолеты. Люди видят самолеты — это репетиция парада, насколько я понимаю.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Я ехал сейчас, видел.

    С.ДОРЕНКО: Прошу вас, продолжайте.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Соответственно, у моего отца не было отца. Это потеря на самом деле очень серьезная, для многих людей это катастрофа. Не говоря уже о том, что просто часть людей полными семьями во время этой войны сгинуло.

    С.ДОРЕНКО: Это правда.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Был род человека какого-то, и он пропал, теперь его нет. Есть всякие травмы у народа, связанные с тем же, что нет отца. У нас очень страшная такая вещь — нет у нас культуры дожития, то есть у нас мужчина вообще не понимает, чего он должен делать после сорока лет, потому что обычно он уже к этому времени должен был сгинуть в какой-нибудь войне.

    С.ДОРЕНКО: Да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Соответственно, не знают совершенно, то есть нет, а там, где опыт есть, это часть только населения, соответственно, она никак не передается.

    С.ДОРЕНКО: Да.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Сидишь ты и думаешь, вот твои погибли, ты ничего с этого не имеешь, это стандартная ситуация для любой войны.

    С.ДОРЕНКО: Ну, как? Вы имеете общество, которое осталось и все такое.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Когда я призывался, я служил в 1994-1996-й, вот там часть моего призыва погибла на таджико-афганской границе.

    С.ДОРЕНКО: Ой!

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: Никто там не получил, ни родители, ни копейки денег, никаких квартир, ничего не получали и так далее.

    С.ДОРЕНКО: Я понимаю.

    РАДИОСЛУШАТЕЛЬ: То есть у нас как бы общество сориентировано, получается, на тех, кому повезло.

    С.ДОРЕНКО: Но это горечь. Я вашу понимаю горечь. Мой дед тоже погиб в уманском котле, поэтому я понимаю эту горечь. Извините, просто уже и время, и все.

    Всюду самолеты. Сейчас идут парадным строем, то есть очень красиво. Родион, спасибо большое за фотографии. Люблинские люди видят, они там на вираж, наверное, выходят, уже завершив парад как бы. Идут самолеты, вертолеты строем, все очень красиво, люди видят это и присылают нам фотографии. Я очень вам благодарен. Спасибо большое.

    Я думаю, почему Павел живет этим переживанием, которое его не бодрит? Потому что есть прекрасный проект прошлого, волшебный проект прошлого…

    А.ОНОШКО: Благодаря тому, что к нам вторглись.

    С.ДОРЕНКО: И нет проекта будущего.

    А.ОНОШКО: Сейчас не с кем бороться, получается.

    С.ДОРЕНКО: Нет проекта будущего. Есть прекрасный проект прошлого, который волшебный, и он своей силой, величием перебивает проект будущего, которого нет, вот и все.

    А.ОНОШКО: Простой медведевский проект «жить хорошо и комфортно» почему-то не вдохновляет.

    С.ДОРЕНКО: Не вдохновляет.

    А.ОНОШКО: Почему?

    С.ДОРЕНКО: Потому что непонятно, как это сделать. Что значит комфортно? Это как? Пойти в столовку и съесть две порции? Непонятно. Что значит комфортно?

    А.ОНОШКО: Не бросать окурки на улице.

    С.ДОРЕНКО: Не знаю. Нет, нет, это не цивилизационный план. Я загадку Павла пытаюсь расшифровать. Павел, обращаясь к проекту прошлого, обнаруживает, что нет равнозначного, похожего, сколько-нибудь вдохновляющего проекта будущего, мне кажется. Отсюда у него есть впечатление, что прошлое несопоставимо лучше будущего, и в силу этого у него есть впечатление, что его как бы бросили. Немножко инфантильно и так далее, но это нормально. Правда же? Мы пойдем и проживем его, этот четверг, 4 мая.

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено