• Иосиф Райхельгауз в программе "Бла-бландинки"

    13:00 Авг. 26, 2017

    В гостях

    Иосиф Райхельгауз

    Художественный руководитель театра «Школа современной пьесы», театральный режиссёр

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Это программа «Бла-бландинки». Мы начинаем. И Ольга Данилевич…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: … и Екатерина Звягинцева.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: В гостях у нас режиссер, народный артист России, профессор ГИТИСа, создатель и худрук «Школы современной пьесы» Иосиф Райхельгауз. Здравствуйте, Иосиф Леонидович!

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Здравствуйте. Много вы там собрали…

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Это ещё не всё! 

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Сейчас мы перейдём к самому неожиданному и интересному. Пока Twitter, sms и Telegram координаты.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: +7-925-888-948 – номер для ваших sms-сообщений. Twitter @govoritmsk, @govoritmskbot. Наш Instagram bla_blandinki. Не забываем, пишем и туда. Звонки мы традиционно не принимаем.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Говоря о регалиях ваших всяческих, мы тут с удивлением для себя узнали, что вы, оказывается, лауреат госпремии Турецкой республики и профессор Тегеранского университета.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Как вас туда занесло?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Меня много куда заносило. Знаете, я тут недавно решил взять карту мира и проверить в каком количестве стран я был. Меня очень поздно начали выпускать при том, что я был режиссером театра «Современник», «Театра на Таганке», у меня были спектакли довольно известные.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Боялись, что вы сбежите.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я не был коммунистом-комсомольцем, но меня не выпускали. То есть я доходил только до райкома партии, где пытались со мной побеседовать, чтобы дать характеристику. Но начало беседы не складывалось. И поэтому я очень поздно начал ездить за рубеж, только когда руководил «Школой современной пьесы». Но ездил очень много. Поэтому отвечая на эти вопросы, у нас были в Тегеране гастроли дважды, как это ни странно, мне тоже казалось, не то, что там театра нет, а пустыня выжженная.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: А когда эти гастроли были?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Года три тому назад, четыре, мы несколько раз участвовали в фестивалях, а кроме этого я еще читал лекции в Тегеранском университете, и после очередного цикла лекций мне вручили диплом почётного профессора.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: У меня тоже, видимо, узкое мышление насчет Тегерана, потому что я тоже себе слабо представляю какие-то театральные фестивали.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Если коротко, то я могу сказать – это очень похоже на расцвет застоя советской власти. То есть с одной стороны там нигде не продается спиртное. Там только интеллигенты приглашают в гости, открывается холодильник, вынимается спиртное. Все в хиджабах, все в чёрных одеждах, платочках, и когда меня попросили провести занятие со студентами актерской группы, я говорю «а как же». Они - спокойно, все в порядке. Мы вошли в аудиторию, педагог закрыл дверь на ключ, девочки оказались все в шортиках, коротких юбочках, маечках. Мало того, они блестяще знали - и это меня поразило - историю мирового театра, задавали сложнейшие вопросы, которые наши студенты не всегда задают. Например, они спрашивали о театре Евреинова, они спрашивали, а все-таки Таирова Сталин расстрелял или сам умер? Я говорю – сам умер, но перед этим был закрыт его театр, то есть оказалось, что они хорошо знают историю мирового и русского театра, что, конечно, очень приятно.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: А для того, чтобы они разоблачились, показались, что они в шортиках и в футболках, надо, чтобы кто-то прикрывал это учебное заведение.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я ещё раз говорю, что это очень похоже на советскую власть. Двойная мораль. Одно мы слушаем по радио, говорим по телевизору, а другое люди друг другу говорят в нормальном общении, дома, на лице.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: А вы на каком языке там со студентами общались?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я когда веду практические занятие, когда нужно сказать какие-то несколько слов, то я неуклюже и коряво говорю по-английски call to me tomorrow, что-то я объясняю, и они понимают очень быстро. А когда нужно читать теоретическую лекцию, серьезную… в Америке, например, читал лекции о драматургии Чехова. Конечно, нужен такой квалифицированный переводчик, который может переводить терминологию.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: А американские студенты вас удивляли по сравнению с студентами в Тегеране?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Практически нет. В любой стране я ставил очень много спектаклей, и я должен сказать, что даже если в первый момент есть напряжение со студентами или тем более с артистами, оно очень быстро проходит, потому что ты сам быстро понимаешь, что артисты профессиональны, что студенты учатся серьёзно. А они учатся серьезно, потому что 90% студентов и американских, и европейских, и любых мировых учатся за деньги родителей или за деньги, которые они сами должны заработать по ночам – водителями или мойщицами посуды или полов. Поэтому они очень ценят лекции. И потом там другая система обучения. До 3 третьего курса, например, в американском университете у них есть такое понятие «я беру предмет», и я очень удивлялся, что ко мне на актёрское мастерство или спецкурс по Чехову… я спрашивал «а кем будете». «Скорее всего, химиком», «а я врачом». А зачем? А как? В этом же и дело! В образовании. В том, что формируется личность. Он занимается конным спортом, он занимается высшей математикой. После третьего курса он говорит - специализация. Начинается специализация такая, что если он получает диплом врача, то не дай бог от этого протокола, по которому он лечит, сдвинуться вправо или влево. Это надо диссертацию для этого написать. Это очень интересно, но это огромная тема.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Давайте от других стран вернёмся к нам. Тем более у нас в театральном мире происходит такое, что сложно не обсудить, а именно арест Кирилла Серебренникова, руководителя художественного «Гоголь-центра». Во-первых, вы наверняка лично знакомы.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я очень хорошо знаком. Много лет общаемся.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Ваши первые эмоции, когда вы узнали о том, что он как свидетель вызван на допрос.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Эти эмоции, к огромнейшему сожалению, они не первые, потому что я до истории с Серебрениковым пережил… арестован и сейчас переведён под домашний арест, а просидел 11 месяцев в камере Борис Вайнзихер. Это ведущий артист нашего театра, а при этом он один из крупнейших энергетиков России. Я понимаю, что я в законодательстве мало что понимаю, но я понимаю, что знаю Бориса много лет как честнейшего порядочнейшего человека, как человека, который любит свою жену, семью, своих трёх детей, родителей, очень любит театр. Вынимает не просто деньги из кармана, у него зарплата большая, потом что он занимает практически министерские должности, а мы приезжаем на гастроли, он подставляет плечо и несёт декорации, и поэтому мне очень нужно доказать, что Борис Вайнзихер вот эти космические взятки какому-то губернатору… уверен, что это крючкотворство. Вот то, что с Кириллом происходит, я абсолютно уверен, потому что как в раз в театральной экономике я понимаю кое-что, и понимаю, как можно любого из руководителей московских театров каждый вечер судить, потому что он не исполнил 44 федеральный закон. А 44-ый закон гласит о том, что если сегодня артист съест яблоко или гроздь винограда на сцене, то эта гроздь винограда должна быть разыграна минимум за три месяца. В театре создан специальный отдел, и в департаменте культуры есть специальные отделы, и это должно сопровождаться кучей бумаг, кучей полной бессмыслицы, чуши, к сожалению. Мы сами грабим страну не тем, что берем деньги. Я знаю многих коллег, которое несут на работу, а не с работы, это честные порядочные люди, и Кирилл Семенович Серебренников первый из них. Это люди, которые снимают фильмы, несут свои вещи, свою мебель на съемочную площадку, но законы таковы, что толкают на какие-то мелкие, очевидно, нарушения. Когда я ставлю спектакль в крупном зарубежном театре, я подписываю контракт, где написано, что на спектакль, на декорации, на костюмы, музыку, композитора я должен потратить, неважно…

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Какая примерно сумма?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Разные суммы. Это зависит от того, если это национальный театр, я ставил в национальном театре Израиля или национальном театре Турции.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Там миллионы?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Да нет. Ну что вы! Какие миллионы.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Нам интересно, мы про это ничего не знаем.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Там сумма на постановку спектакля максимум 50 тысяч долларов, 100 тысяч – это уже огромный размах с оркестром, еще с чем-то. Но там есть другая технология. Эти деньги… ты как режиссер-постановщик подписываешь вместе с продюсером, и дальше тебе не рассказывают купить ложку или вилку, потому что ложку на вилку режиссер-постановщик может поменять утром на репетиции в день премьеры. И разыгрывать три месяца конкурс где купить эту вилку, мало того, она будет стоить во много дороже.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: А зачем у нас в законе тогда это все прописано?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: За тем, что у нас, к огромнейшему сожалению, принимается большое количество античеловеческих и антигосударственных законов. Я убеждён, что наша дума, к огромнейшему сожалению, во многом вредит нашему государству. Они руководствуются тем, что они приняли в начале закон подлецов, а потом стали принимать много законов-подлецов, потому что забота государства и думы, прежде всего, о человеке. Человеку должно быть хорошо. Человек должен получать образование, медицинские услуги, культурное обслуживание. Слава богу, что у нас такое количество театров, но все, что происходит с медициной в последнее время, с моей точки зрения… в последнее время, полгода последние, параллельно с работой бесконечно лечусь, катастрофа! Это серия передач. Я много лет преподаю в ГИТИСе. Слава богу, сейчас пришел внятный ректор, я его очень хорошо знаю, он в нашем театре работал, Григорий Заславский, он стал разбираться с тем, что там происходит. А происходит следующее, и ГИТИС как показатель, ГИТИС – это один из наших крупнейших вузов, все время сокращается бюджетное финансирование на студентов. Мы хотим дружить с Украиной, у меня два студента с Украины, и я специально езжу в Украину, ищу спонсоров, чтобы их оплачивать. Слава богу, они все равно будут друзьями России, они все равно получат наше образование. Культура – это последняя территория, на которой в мире мы еще можем предъявляться и соревноваться. Уже не нефть, газ…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: И не спорт….

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: К сожалению, наша прекрасная страна… а вы говорите про думу.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Возвращаясь к Кириллу Серебреникову, тот же глава Минкульта Медицинский говорит, что дело было не заказное, но вот так получилось.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я понимаю, что Мединский знает гораздо больше, чем я.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Показания против Серебреникова дают люди из его 7-ой студии.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: К счастью, я еще не был в тюрьме, хотя от тюрьмы и сумы, как говорят не зарекайся, но я думаю, когда немолодую женщину посадят в камеру, когда мужчину крепкого сильного садят, засаживают, она там сидит какое-то время, и понимает, что она оттуда может очень нескоро выйти. Сколько людей в 1937 году наговаривали друг на друга. Мы рассказываем сейчас про Иосифа Виссарионовича, а те десятки тысяч и миллионы людей, которые доносы друг на друга писали, я не осуждаю сейчас эту бедную женщину, совершенно не осуждаю, но я не знаю, как бы я себя повёл, если бы я оказался в тюремном камере и мне бы сказали…

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Тоже бы сдали Серебренникова?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Что значит сдали? Я еще раз говорю – для того, чтобы сегодня твое учреждение действовало нормально и действовало в интересах государства, ни в коем случае я не говорю ни о каком воровстве, к сожалению, нужно каким-то образом сочетать, а иногда даже обходить эти чудовищные, антигосударственные, античеловеческие законы. Это очень сложно особенно на съемке фильма, особенно при том, что делается в спектакле. В каждый спектакль в нашем театре вкладываются внебюджетные деньги. Мы их просим, вынимаем из кармана. Вот то, что рассказывают про то, что Серебреников украл – это все равно что Серебреников украл у своих детей, жены. Может, человек сумасшедший, который у ребенка отберет вкусный бутерброд и ребенка оставит голодными. Спектакль – это ребенок, театр – это ребенок. Ну снимаем мы с тобой фильм. Это твой ребенок. Пусть кто-нибудь внятно объяснит, что за 68 миллионов, куда он их положит, на что он потратил.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: У нас есть ещё вот какая тема для обсуждения, продолжая историю Кирилла Серебренникова. Вчера Иван Вырыпаев призвал коллег отказаться от госнаград из-за ареста. Вот так мы должны показать протест некий властям. Вы готовы последовать призыву Вырыпаева?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Может быть, в какой-то части и готов, но скорее всего, с другой стороны. В нашем театре, к счастью, я горжусь, что работает из труппы в 30 человек работает 8, ушли из жизни Альберт Филозов, к сожалению, Алексей Васильевич Петренко, но у нас работает 8-9 народных артистов, еще 6-7 это мои ученики из разных мастерских, из ГИТИСа и ВГИКа, это заслуженные артисты, но что касается наград, небольшой пример. У нас работает Елена Всеволодовна Санаева, любимейшая артистка, артистка, которую вы видите, сразу улыбаетесь и киваете головой. Когда любой спектакль, который идет в Москве или мы выезжаем на гастроли, она появляется на сцене, она еще слова не говорит, в зале начинаются аплодисменты, а если гастроли – встают. Елена Всеволодовне в прошлом году исполнилось 75 лет. За 5 лет до этого мы стали просить, писать письма, дать Елене Всеволодовне звание народной артистки. Кто тогда народная, если не Елена Всеволодовна Санаева? Вдова Ролана Быкова, выдающаяся артистка, дочь Всеволода Санаева, выдающегося артиста, мама потрясающего режиссера и писателя. До сегодняшнего дня головой об стенку министерство культуры, худсовет за худсоветом, нет, начинайте все сначала. Еще трехлетний цикл. Они что на столетие хотят ей дать! Юрий Петрович не дожил, ему не дали ничего, Любимову, он умер со званием заслуженного артиста России, великий режиссер, сейчас мы будем отмечать его столетие. Иван Мамонов, я называют своего ученика, который 20 лет играет главные роли, снимается в кино, преподает в ГИТИСе, блестящий артист, на него ходят, я 10 лет умоляю, прошу, выставляю, рассказываю, что ему надо дать звание. Он полностью заслужил звание заслуженного артиста. Ноль!

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: У вас звание народный артист.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: У меня много званий, во-первых, и я эти звания получил в проклятые 1990-ые. Для меня лучшие годы жизни – 1990-ые. Свободные, открытые миру, открытая литература, искусство, экономика.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы меня простите, но возвращаясь все-таки к призыву Вырыпаева, вы сказали, что от госнаград может быть и не отказываться, но сделаете что?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: У меня есть довольное большое количество госнаград. Я награждён тремя орденами, огромным количеством медалей, каких-то грамот и еще-то каких-то знаков. Я сегодня не готов к этому шагу. Если этот шаг принесет пользу моим коллегам, сидящим в тюрьме и не сидящим, я хотел бы это не по одному решать, я очень уважаю Ваню Вырыпаева, он ставил в нашем театре, выдающийся драматург и выдающийся деятель нашей культуры, но еще раз говорю, если люди, которых я уважаю, ценю, посчитают, что нам правильно это сделать, наверно, я с их доводами соглашусь. Мне надо это обдумать.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: У вас есть Орден дружбы, Орден почета,

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Есть много чего. У меня есть ордена зарубежных стран в большом количестве.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Наш слушатель задает вопрос – а что если суд докажет, что Серебреников действительно воровал,

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я должен, прежде всего, доверять суду. Не верить, безмозгло. Верь и всё. Я на сегодняшний день суду не верю. Басманному суду так называемому, справедливому, не верю. Меня можно переубедить. Если мне мотивированно доказывать, что вот этот человек сделал это. Я буквально вчера… у нас идет стройка, у нас архитекторы, возобновление нашего здания, я там каждый день, естественно, бываю, потому что мы должны въехать в историческое прекрасное… и там была такая тихая скромная бабушка-архитектор, и мне казалось, что она плохо работает, что она мало ходит на стройку, и я уже чуть ли был не готов заменить ее юным дарованием, а вдруг мне сказали - а знаете что эта бабушка сделала? Она была архитектором, восстановлением занималась БДТ в Санкт-Петербурге. А я внимательнейшим образом там все осмотрел, там потрясающе сделана работа, и я вчера принёс ей извинения за то, что с ней был недостаточно почтителен и очень просил ее продолжить работу на объекте «Школы современной пьесы» на Трубной площади, и я не прав. При моем большом уважении и любви к товарищу Кириллу Серебреникову, если мне докажут, в чем я 100% сегодня не уверен, но если увижу реальные доказательства… я знаю Витина, который был проректором ГИТИСа, который директор Ярославского театра, и я конечно знаю ректора…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Подписывали вы письмо в поддержку.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Естественно, я подписывал, потому что знаю этих людей. Они несут в театр! Теоретически мне можно доказать, что они что-то вынесли из театра. Но только теоретически. Если это будет доказано практически, если это будет мотивировано, я соглашусь. Я же не сумасшедший совсем.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Скажите, пожалуйста, откровенно и искренне, если вдруг вина будет доказана, вы внутренне свое отношение к этим людям измените? Всякое бывает, кто без греха у нас, и будете относиться к людям также как относились раньше?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я прожил довольно долгую жизнь, я, что называется, как пел Булат Окуджава о Высоцком - говорят, что решил, что до срока свечу потушил, как сумел, так и жил, а безгрешных не знает природа. Есть вы знаете, постоянный обряд отпущения грехов.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Я так и не поняла изменится ли у вас отношение или нет.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Не изменится.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Думаю, что не изменится, потому что слишком долго я знаю этих людей. Мне трудно это предположить. Я не верю, что они воровали. Они не могли воровать.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: +7-925-888-948- номер для sms-сообщений, Telegram @govoritmskbot, Twitter @govoritmsk, не забываем про наш Instagram. Мы за эфиром поговорили немного про ваше новое здание и во время эфира поговорили. Когда вы переезжаете?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Сейчас в самом разгаре строительство, и правительство Москвы, департамент культуры Москвы, который этим занимается, департамент строительства… вчера было огромное совещание – гарантируют, что, все будет закончено 1 июля следующего года.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: То есть к чемпионату мира по футболу. Сколько денег потратили на реконструкцию здания?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Нужно сказать, что потратят. Много! Дело в том, что это деньги, которые мэр Москвы через несколько дней после пожара выделил внебюджетно. Это его запас.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Резерв.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: И я должен сказать, что бесконечно мэру благодарен, потому что он не просто дал деньги, а сказал о том, что он понимает, что это за дом для русской культуры, он понимает, что это за театр, поэтому он выделяет деньги и хотел бы в кратчайшие сроки восстановить. И это происходит.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Так вы расскажете, сколько это много?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Всегда, когда коммерческие разговоры, я их очень боюсь. Это на сайте правительства Москвы, на сайте департамента культуры, но я могу сказать, что сейчас же разгар стройки, все же не потрачено, что только в прошлом году, только за полгода, пока реально идет стройка, потому что до этого были документы, согласования, по моим скромным подсчетам, потрачено уже полмиллиарда рублей.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Должно быть красиво там… и сцена.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Это единственное здание на Трубной площади, которое реально сохранилось, которому больше 200 лет. Поскольку я просидел там в своём кабинете у окна до репетиций, после, я не весь день сидел, репетировал, я за эти 30 лет увидел, как всю Трубную площадь снесли и потом из бетона восстановили. Это всё муляж, это всё картинки, и то, что этот уникальный дом, который видел крупнейших представителей русской культуры 19 века, 20 века, и уже начала 21. А чего там только не было. Мы там почти 30 лет прожили, уже при нас на эту сцену регулярно выходили наши выдающиеся поэты: и Вознесенский, и Евтушенко, и Окуджава

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Если июль, конец 2018 года, конец сезона, то значит 30 сезон в сентябре.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Мы же туда должны войти, мы должны вернуть туда наши спектакли, и вернуть новые спектакли, которые были сделаны не под эту сцену. Там всё очень непросто. Там будет сейчас две сцены. Одна большая, та, которая и была в основном зале Эрмитажа, и сцена, которая была… зимний сад. Но если раньше мы не могли параллельно играть, один буфет, один туалет, один гардероб, то сейчас открыли нижний этаж, там сводчатые очень красивые, там белокаменная Москва, там чуть-чуть Неглинка. Там будет восстановлен этот грандиозный фонарь, который стеклянный. Там частично восстановлены, как сможем, вообще идея наших художников и архитекторов в том, чтобы показать во времени изменение и движение историю этого дома. Там чего только не было. Там же был вначале некий трактир, они сидели практически на берегу реки, хотя в здании. И когда кто-то с кем-то не мог договориться из купцов, из того нехорошего мира, то человек, с которым шёл диалог, мог оказаться в реке. Это оттуда все пошло.  

    О. ДАНИЛЕВИЧ: 569-ый спрашивает: «Кто был наказан за пожар?».

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: За пожар конкретно никто не был наказан, но опять же много лет до того, как случился пожар, я стучался в правительство Москвы, мы уже получили в 2008 года разрешение на проектирование, был создан проект. Дело в том, что этот дом был не только пожароопасный, а он был просто предназначен. Пожар, который у нас случился, он четвертый за историю этого дома. Он так устроен, и я об этом рассказывал с первого дня, что там немедленно нужна реконструкция, сейчас это всё делается. Это элементарное счастье, что никто не пострадал. Сейчас, когда разбирается то место, где был пожар, там просто сыпется из досок труха. Там не могло не загореться, там не могло не сгнить. Там не мог не рухнуть потолок. Пожару способствовали много украшений.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Смотришь на вашу жизнь, вроде какая-то неприятная история, а раз потом все это выворачивается в приятную историю.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Вся наша жизнь так устроена.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Я хочу спросить про неприятную историю, которая случилась, для меня она неприятная вообще, вы до этого говорили о выдающихся артистов, которые играли в школе современной пьесы, как в канву этих артистов и зачем вы позвали Анастасию Волочкову.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я могу сказать. Анастасия Волочкова очень странная безумная женщина, если судить с бытовой точки зрения, а при этом очень талантливая актриса. Я вообще не был с ней знаком. Мне позвонили и сказали – Волочкова бы хотела сыграть в драматическом театре. Поговорите с ней хотя бы. Она пришла. Я с ней стал не просто разговаривать, а почитайте вот это, попробуйте вот это, и увидел очень талантливую артистку, и я должен сказать, что если бы ее не сбили…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Я просто хочу сказать, чтобы все понимали о ком идет речь.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: В спектакле "Пришёл мужчина к женщине". Спектакль… о котором я когда-то снял телевизионный фильм. "Пришёл мужчина к женщине", потом открылся театр.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: С выдающейся Любовью Полищук.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Любовью Полищук и Альбертом Филозовым. А потом я понимал, что для того, чтобы этот спектакль восстановить, то нужны артисты или актриса, которая по своей данности, не потому, что она сыграть может хуже или лучше, по своей природе, странности, объему, будет не ниже Полищук, и должен сказать, что у меня нет никаких отношений с Волочковой, мы раз в три месяца случайно можем увидеться, или позвонить по какому-то поводу, но еще раз скажу – мне очень жаль, что она не играет на драматической сцене,

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы же ее выгнали после творческих разногласий?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Что значит выгнал? Я сказал, что она не может играть в спектакле в том виде, в котором она хочет играть, потому что она очень талантливая, но не самая умная девушка. Если вам это интересно, она там играет телефонистку скромную со скромной зарплатой, а она хотела переодеваться каждые пять минут, и она приносила фантастические… я говорил, давай сделаем специальный спектакль, где ты будешь в этом ходить, и крутиться и показывать зрителям именно это. Но еще раз говорю, когда она играла, когда она от имени этой телефонистки что-то там делала с мужчиной, меняла свою жизнь, еще говорю, что это доказательно и интересно. Мы уже говорили о Борисе Вайнзихере, который замечательно играл и будет играл, я уверен, что он ни в чем не виновен и вернется к театру играть, у нас играл Андрей Аксимов, ваш коллега замечательный журналист, у нас играла Фёкла Толстая.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: А если позвонят и скажут – Ольга Бузова хочет в вашем театре, талантливая девочка, возьмете её?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я как минимум с ней поговорю, послушаю.  Я разговариваю со всеми, и когда-то в юности я дал себе такую внутреннюю клятву, если любой человек хочет со мной разговаривать, конечно же, я найду время и с ним поговорю. Я должен сказать, что в нашей стране очень много талантливых людей, мне очень жаль, что очень многие из них уезжают, сегодня эта тенденция нарастает, к сожалению, я встречаю везде русских – и в Новой Зеландии, в Америке и везде. Особенно учёные, особенно мощные творцы, особенно мощные талантливые люди, которым есть что терять, и труд которых, и мозги которых, и талант которых недооценен.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Я поняла, что мы тоже можем попробовать

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Попробовать может кто хочет, и, если это хорошо, почему это не дать такую возможность...

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Поэтому надо посоветовать Бузовой тоже попробовать. В этом году вы отметили 70-летие.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Боже, какой ужас. Самое неприятное.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Но юбилей вы встречали в родной Одессе. Расскажите пожалуйста, как вы туда попали, потому что в одном из интервью вы сказали, что «Школа современной пьесы» – это первый театр, получивший поддержку местных властей при организации гастролей. Как вам это удалось?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Удалось очень просто. Я на самом деле родился в Одессе. Я прожил там первые 17 лет, и я, где бы не жил… в Ленинграде, а потом большую часть жизни в Москве, я считаю, что родина – это все родина там на кладбище, где дедушка и бабушка, там дом, который как путеводитель по Одессе.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Пекарня вроде бы сохранилась.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Там много чего. Это великий город. И до вот этих чудовищных событий, до разрыва наших стран, во всем, мы в Одессе гастролировали очень часто, в Одессе просто ежегодно, это прервалось и прекратилось, что поразительно про экономику, что антрепризы поганые, вонючие, безграмотные ездят до сих пор. Ноне Гришаевой они не разрешают ехать, я сейчас Украину ругаю, Жене Гришковцу мы не можем привести спектакль, а видите ли все эти антрепризы, стыдно, они в Москве не показывают.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: А как вы ездите? Летаете или поездом?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Сейчас нет прямого, к сожалению… я не помню кто первый принял, но мы все время принимаем первые отказы.  Это очень плохо. Это колоссальная ошибка украинского правительства, президента, я им говорю на их телевидении, что это колоссальная ошибка, ваша борьба с русским языком, с русской культурой, они объясняют – это потому что вы с нами воюете. Это их объяснение. Это единственная и последняя наша надежда не только с Украиной, а с миром. Мы сегодня потеряли связи с миром. Это неверно. Огромный мир, в котором 200 стран, а у нас остались Корея, Иран, кто там… в Сирии кто0то еще.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Китай.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Китай – не уверен. Мы поехали по приглашению мэра. Мэр пригласил в театр на гастроли, естественно, предоставив гостиницу. Я совершенно был, и у меня был в собственный мой день рождения, в юбилей, у меня был в зеленом театре. Все, что рассказывают про бендеровцев, про автоматчиков, ложь абсолютная! У нас было полтеатра там, порядка 40 человек. Билеты спекулянты как обычно продавали. Не было ни одного билета. Мы провели полноценные большие гастроли в Одессе, и я считаю, я, конечно, советовался с одним из руководителей комитета по международному общению Государственной Думы, он мне сказал – правильно, это нужно делать. Единственное – это мы можем удерживать культурные связи.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Почему там не прижился Саакашвили как губернатор Одесской области?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Вы задаете очень интересные вопросы. Я знаком с Саакашвили и мог бы очень много занятного, смешного и несмешного, и трагического о нем рассказать. Это уникальный тип, это артист. В нашем театре в прошлом и позапрошлом сезоне играл Владимир Вольфович Жириновский. Но это выдающийся мастер русской сцены. Ему звание нужно давно дать. Он обещает в этом году опять сыграть Фамусова в спектакле «Горе от ума». Ему очень нравится реплика – собрать все книги, да сжечь. Мы с ним недавно разговаривали.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Но при этом Жириновский хочет закрыть все театры. Возвращаясь к Саакашвили…

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я разговаривал с ним несколько раз. Он производит впечатление человека неординарного, человека небанального, человека, который сам себе противоречит, а в то же время он вдруг выдает какие-то поступки, которые обескураживают, я помню, что первый раз мы познакомились в июне, в мае там его назначили губернатором, и он был подготовлен к встрече, он знал мои фильмы, он знал книжки, он сказал – поехали в Одессу, мы сделаем это культурным местом, я говорю – да нет. Я живу и работаю в Москве, я люблю свою родину. И дальше он стал рассказывать, что одесская киностудия станет Голливудом, и он был так убедителен, что я практически поверил, мало того, я подарил ему свою последнюю книжку, которая вышла в Одессе. И дальше мы договорились еще об одной встрече, потом ещё, и дальше все куда-то не до культурной столицы мира ему стало. И дальше я встречаю его на открытии кинофестиваля и думаю – конечно, он обманщик, голову морочит, встречаемся, а он говорит - ты извини, что мы еще не начали работать, что мы еще не сделали столицу мира, но я почитал твою книжку, я ее цитирую, там есть очень хорошая цитата. Я думаю – он врет, конечно, он хочет мне приятное сделать. Дальше он выходит как губернатор открывать кинофестиваль и 4 раза цитирует мою книгу, и я понимаю, что он ее не просто почитал. То есть не врет. То есть это парадоксальнейший человек. То, что он сделал в Грузии с полицией, успел с полицией в Одессе, он полностью уволил все ГАИ, которое брало взятки. Он полностью разорвал советскую…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Может, поэтому и не прижился, что такой честный.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: И он взял и объявил огромный конкурс, дал большие зарплаты, набрал ребят с университетским образованием, мальчиков и девочек. Теперь это удивительно, когда у нас были гастроли, эти патрульные машины, в любой момент вы видите машину и можете остановить. Никто вас просто на дороге не останавливает. При этом вы понимаете, что все время существует абсолютный порядок. Мы не видели в Одессе… ложь наших первый телевизионных каналов. Мы не видели не то, что автоматчиков, мы не видели ни одного человека, который громко что-то крикнул или сказал.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Все там спокойно.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Там мир и праздник. Вот это я видел своими глазами. Конечно, снимут и покажут…. Мы на это даже поссорились с моим любимым артистом.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Дом профсоюзов все вспоминают наши слушатели.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Дом профсоюзов…

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Гастроли были в июне, а дом профсоюзов… 2 мая.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: 2 мая, но три года тому назад. Дом профсоюзов – это колоссальная человеческая трагедия, когда столкнулись крайние с той стороны, с этой, это обычная гражданская война. И поэтому до сих пор не могут разобраться. Назначают такую комиссию, сякую… а что там разбираться, давайте разберёмся в любом движении белых и красных, поймем кто был первый, а кто второй, откуда загорелось, бросили ли снизу в окно или из окна коктейль Молотов. Там люди, трупы, которых вывозили в морг и вынимали что-то из карманов, многие оказались по паспортам из Приднестровской республики, то есть кем-то были нанятыми, чтобы защищать русскую позицию. Это катастрофа. А потом байки были – Гончаренко негодяй. Гончаренко я очень хорошо знаю. Это молодой политик, мощный, сильный, образованный, внятный, очень хочет дружбы с России, против всех законов выступал в Думе, против прекращения полетов, против истории с русским языком, против списков. До сих пор выступает. Мы рассказываем про то, что он фотографировал трупы. Фотографировал, он туда вошёл, увидел этот ужас и размещал в Facebook. Я не вижу в этом преступление, а только желание очевидца обнародовать. Но мы придумали себе легенду, что вот негодяй украинский Гончаренко и давайте мы его будем все время гнобить. Чудовищная трагедия! Туда надо класть цветы, плакать и делать так, чтобы это никогда не повторилось.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: У нас осталось время только для нашей рубрики.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: А мы не поговорили о детстве…

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Детство! Кого интересует моё детство. Давайте о старости.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: 5 вопросов, 5, по возможности, быстрых ответов. Первый вопрос – что вы скрыли когда-то от мамы?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Я скрывал от мамы деньги, которые я собирал из школьных завтраков на духи. Я всегда ей покупал на 8 марта духи нелепые, ужасные. Я прятал деньги в какие-то щелочки.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Второй вопрос – с какой блондинкой вы могли бы изменить жене?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Фамилию назвать? Мне очень легко ответить на этот вопрос, потому что я не женат. Еще несколько лет назад меня очень легко было вдохновить, возбудить, заставить думать, а сегодня об этом думать, хорошо вот с этой блондинкой…. Слово «изменить» мне не нравится, но пойти, поехать, а сегодня я, к сожалению, сначала слушаю что и как она говорит.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Самая большая ошибка в жизни.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Очень тяжелый вопрос. Я считаю свою жизнь прекрасной, и практически все свои ошибки я бы повторил еще раз.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: У кого бы вы попросили прощения?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Вот это серьезно. У своей жены.

    О. ДАНИЛЕВИЧ: Кто ваш лучший друг?

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Анатолий Борисович Чубайс.

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Спасибо большое, что пришли в эфир. У нас в гостях был Иосиф Райхельгауз.

    И. РАЙХЕЛЬГАУЗ: Китайская фамилия…

    К. ЗВЯГИНЦЕВА: Райхельгауз. Через неделю услышимся. Пока. 

    Версия для печати

Связь с эфиром


Сообщение отправлено