А. ГЕЙЛЕР: Моя родная бабушка по маме и его отец – двоюродные брат и сестра. В Москве я у него единственный родственник. У него осталась ещё мама в Израиле. Ещё есть крайне дальние родственники тоже в Израиле, но они с ним общаться не хотят. Всё, больше у него родственников нет.

С. РЫБКА: Вы с ним поддерживали какую-то связь, пока он был в Израиле?

А. ГЕЙЛЕР: Поддерживал и он периодически ночевал у меня, когда бывал в Москве.

В последние пять лет я потерял его телефон. Не мог его найти. Но однажды случайно обнаружил e-mail. Написал ему. Он опубликовал это всё в дневнике. И это смешно. Он написал: «Это мой родственник, который не хотел со мной общаться в последние пять лет. А сейчас я в тренде и он решил приблизиться к моему тренду». Это бред, конечно, сивой кобылы. В каком он тренде? Это было до происшествия с Фельгенгауэр.

С. РЫБКА: Последний раз лично вы с ним когда общались?

А. ГЕЙЛЕР: За пять дней до происшествия. Он меня попросил о встрече. Мы с ним встречались на «1905 года». Я был на машине, он - без. Он таинственно попросил меня, давай оставим телефоны в машине. Выйдем, поговорим на улице. В принципе я бы послал его к чёрту при таком предложении, но меня разбирало любопытство. Поэтому я оставил телефон в машине и вышел с ним.

Ну и вот тут началась вся клиника. Всё, что вы знаете. Но он не озвучивал мне, что он собирается напасть на Фельгенгауэр. Он подразумевал, что я могу иметь каких-то друзей, которые имеют доступ к неким спискам ФСБ, чтобы узнать домашний адрес Татьяны Фельгенгауэр. Мол, ему нужно срочно с ней поговорить, потому что она мешает жить, она душит, она сексуально домогается.

С. РЫБКА: А вы на эти разговоры как реагировали?

А. ГЕЙЛЕР: Мне в голове и в душе всё это было смешно. И я не подозревал, что всё это может оказаться настолько запущено. Я как к больному человеку относился просто к нему. Спорить с ним я не стал, потому что он тут же бы прекратил разговор и ушёл. Но моё мнение, которое я ему сообщил, - это всё от безделья. Я говорю, пойди работать в такси, если уж ты не можешь найти работу физиком. Он ведь искал работу с окладом ни много ни мало 200 тысяч рублей.

С. РЫБКА: Мы читали, что он трудился какое-то время репетитором. Возможно, работал с детьми. Вам что-то об этом известно?

А. ГЕЙЛЕР: Когда раньше он жил в Москве, то подрабатывал репетиторством. В Израиле подрабатывал, в Канаде, в Томске. И я думаю, что это были далеко не дети, а скорее студенты. Он вообще физик-атмосферщик.

С. РЫБКА: Переезд в Москву связан именно с тем, что он в Израиле не мог устроиться благополучно?

А. ГЕЙЛЕР: Последние пять лет он сидел там без работы у 80-летней мамы на шее. Ей 79 лет. Может какие-то копейки получал в качестве пособия по безработице. А 80-летняя мама работала и его содержала, практически. Я ему говорил, пойди устройся в охрану. Я сам израильтянин и в Израиле можно пойти в охранники, сидеть целый день книжку читать, получать хоть какую-то зарплату. Он начал находить причины, почему нет. Полагаю, ему просто не позволяло чувство собственного достоинства.

С. РЫБКА: Сейчас есть, кому о его матери позаботиться в Израиле?

А. ГЕЙЛЕР: Нет.

С. РЫБКА: У вас есть своя версия, почему произошёл этот срыв?

А. ГЕЙЛЕР: Месяц назад, когда он приехал в Москву, он приехал ко мне в гости. Мы сидели на кухне, он мне восхвалял «Эхо Москвы». Когда узнал, что я слушаю «Говорит Москва» и так далее, стал обвинять. То есть, он был как раз такой «Крым не наш», «Венедиктов forever». Он был в душе оппозиционный сам по себе. И, скорее всего, Татьяна была для него некой музой. Я спрашивал: «Ты с ней знаком лично?» Он гвоврит: «Нет. Но она ко мне каждую ночь приходит телепатически. Каждую ночь меня насилует.» И результат всего этого, как я подозреваю, это моё мнение: «Так не доставайся же ты никому!» Когда другие СМИ кричат, что он насмотрелся Первого канала и пошёл резать либеральных журналистов, это всё бред. Это точно не так. «Не доставайся же ты никому», - это ближе всего к цели.