Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Это программа «Бла-бландинки». Ольга Данилевич...

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А в гостях у нас...

О.ДАНИЛЕВИЧ: Артист, режиссер, музыкальный обозреватель, радио- и телеведущий, народный артист России Николай Тамразов. Николай Ишувич, доброе утро.

Н.ТАМРАЗОВ: Здравствуйте. У вас утро?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Да, уже не утро, что-то я привыкла. Мы просто с Катериной сегодня с утра, поэтому я уже по привычке. Катечка, твиттер и смс.

Н.ТАМРАЗОВ: Добрый день, добрый день.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Друзья, +7 925 88 88 948, можете задавать нашему гостю вопросы по этому номеру. Сайт Говорит Москва.ру. Ну, и про твиттер не забываем, ГоворитМск. Первый вопрос такой: вы однажды сказали, что вы влюбляетесь каждые пять минут. Пока ехали до нас, сколько раз влюбились и в кого?

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, я ехал в собственной машине, поэтому мне не пришлось.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А светофоры, вот это все?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, сегодня, слава богу, все в порядке, не пробок…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Что значит «слава богу»? Вы не влюбились, что ли?

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, пробок нет. Нет, я берег себя, освободил все свои поры любви для того, чтобы увидеть вас, проглотить вот это настроение, вот это удовольствие.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Катечка, нам повезло.

Н.ТАМРАЗОВ: Я вас искренне уже люблю. Абсолютно точно.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Николай Ишувич, вчера в стране был важный праздник, выяснилось, что… сейчас скажу вам, сколько…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Почти полмиллиона, говорят.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Да. Некоторые жители России не смогли вспомнить название этого праздника, причем довольно много. В этом году о том, что 12 июня отмечают День России с уверенностью сказали 39% опрошенных, а вот в 2009 – только 29.

Н.ТАМРАЗОВ: И вопрос ко мне?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вопрос к вам: для вас это праздник? И если праздник, то что он значит?

Н.ТАМРАЗОВ: Да для меня любая причина сказать людям доброе слово – это праздник. Это же нормально. Дали выходной день, это во-первых. Во-вторых…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Он у вас был выходным?

Н.ТАМРАЗОВ: У меня выходных дней не бывает, потому что я человек особого труда, поэтому я выходные себе устраиваю сам, в основном, когда могу или хочу. Но дело в том, что есть причина сказать, позвонить другу, приятелю, просто человеку, сослуживцу, сказать доброе слово.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы сказали?

Н.ТАМРАЗОВ: Конечно, звонил, и я кому-то говорил, и мне кто-то сказал. И неважно, знаем мы, какой праздник, не знаем. Я даже, знаете, вот эти праздники, которые к нам пришли совершенно не наши – день какого-то святого…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Валеннтина.

Н.ТАМРАЗОВ: Валентина, праздник, который не имеет к нам совершенно никакого отношения, но это причина сказать доброе слово.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо, волна патриотизма вас накрыла вчера?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, в эту ситуацию я не верю. Патриотизм – это штука такая, когда она должна иметь обоснование, почему я должен быть патриотом. У меня должно внутри что-то работать на это: причины, факты. А если просто патриот – это глупость какая-то. Этого я не понимаю.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо, вы поддерживаете всяческие флэш-мобы, которые проходят в День России?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вчера растягивали большой-большой флаг, автомобилисты выстраивались…

Н.ТАМРАЗОВ: Я человек старшего поколения, вы знаете, я отношусь по жизни по-другому. У вас своя Россия, у меня своя Россия, у вас своя родина, у меня своя родина. Понимаете, вот эти растяжки все… Я же умножаю по-другому. Я вижу в этом совершенно другой смысл. Если человек возраста, скажем, преклонного идет по улице, и улыбается вставными металлическими зубами, то для меня эти растяжки, стоящие миллионы, ничего не стоят. Это не подвиг, это не патриотизм, это пустой звон, это крик в никуда. Давайте патриотизм выражать чуточку в другом. Я человек не очень скучный, но сейчас говорю, наверное, скучные вещи.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сейчас мы о скучном, немножечко продолжим.

Н.ТАМРАЗОВ: Вы что спросили, на то и получаете ответ. Хотите, я произнесу сейчас удивительную штуковину?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Хотим, удивительных всегда хотим.

Н.ТАМРАЗОВ: Где-то на одном из высоких собраний был, но почему-то никуда не полетело. Я сказал, что давайте откажемся от парадов для участников Великой Отечественной войны в честь этого подвига. Давайте однажды, хотя бы не конкретно в День Победы, это всеобщий праздник, а вот тот день, когда у стен Кремля несли штандарты поверженной Германии и бросали к Мавзолею. Помните этот день? Это парад Победы был. Он не в День Победы, он чуть позже, в июне, кажется. Я предложил и меня не услышали, сейчас повторяю. Может быть, услышат, радио все-таки штука серьезная. На своем радио я это не говорю, потому что у меня несколько жанр другой, поэтому не говорю тех вещей, которые хочу сказать. Я бы собрал бы всех ветеранов Великой Отечественной войны, которые у нас есть в России – а их сейчас уже очень мало осталось – и накрыл бы на Красной площади праздничный стол. Поставил бы там сотню, две, три столов, поставил бы туда официантов, вкусную выпивку, вкусную еду. Сколько они могут съесть…

О.ДАНИЛЕВИЧ: А как же показать «Армату» нашу?

Н.ТАМРАЗОВ: А это все в другие дни, в другие события. И дать однажды этим старикам подумать и вкусить, попробовать, что такое черная икра. Они жизнь прожили, они же этого не пробовали. Им жизнь не позволила. Потому что то мы коммунизм строили, то потом…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Рушили.

Н.ТАМРАЗОВ: Рушили, потом пришла свобода, не доведи господь, взяла за глотку так, что не знаешь, куда от этой свободы деться. И вот этим людям, моему поколению, нам выпала страшная доля. Мы не успели родиться, нас ошарашил этот идиот с усиками, которому нужно было, помните, стишок такой был: и послал солдат немецких против всех детей советских, это значит, против нас. Это правда абсолютная. Мы были шпана, нам было по 2-3 года, и мы уже были взрослыми людьми, мы воевали за жизнь. Мы вырывали у этой жизни каждый час жизни, потому что если не вырвешь, значит, погибнешь. И вот до сих пор эта лямка за нашим поколением тянется. А те, которые чуточку старше нас, те вообще хлебнули будьте здоровы как. Они и за нас должны были отвечать, и за себя, и за страну. Так вот я бы накрыл бы столы, на всей Красной площади, поставил бы две эстрады, и самые лучшие бы артисты. Вот вчера был концерт: какая прелесть, вышли все ведущие артисты…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну вот, смотрите, есть и такие праздники.

Н.ТАМРАЗОВ: Есть, я не против этого. Но я говорю конкретно. Любить вообще очень просто. А вот любить конкретного человека очень трудно, потому что для конкретного человека нужно конкретно что-то сделать. А любить человечество… Государственная Дума у нас любит нас всех, вместе взятых, ох как любит! А что сделала для каждого в отдельности, давайте расшифруем. Да все взвоют и скажут: а ничего.

О.ДАНИЛЕВИЧ: У нас всегда так все говорят.

Н.ТАМРАЗОВ: Поймите, любить человечество – это значит кричать: я люблю! А конкретно любить – это надо оторвать от себя и отдать другому.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Как сделать так? Опять письма какие-то писать?

Н.ТАМРАЗОВ: Какие письма?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Чтобы организовать вашу задумку.

Н.ТАМРАЗОВ: А не надо, пусть кто-нибудь услышит и скажет: вот на передаче «Говорит Москва»… Кстати говоря, я в восторге был, когда услышал название «Говорит Москва» - так близко лежало, и никто не назвал себя, и вдруг Сережа Доренко…. Оно так близко и так правдиво – Говорит Москва. Все просто. Тысячу лет говорил Левитан «говорит Москва», и никто не воспользовался этим названием. Сережа молодец…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Честно говоря, пользовались до нас этим названием…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Не так активно.

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, в названии радио не прозвучало, вы молодцы, что взяли это название. И пусть скажут, что в передаче «Говорит Москва» был такой сумасшедший Тамразов, который предложил сделать банкет на Красной площади, накрыть столы и угощать самыми вкусными яствами, которые есть в нашей стране, да и в мире тоже, не постоим мы за ценой…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А ведь санкции сейчас, что в мире, мы не можем сейчас морепродукты…

Н.ТАМРАЗОВ: Ой, да если мы скажем, по какой причине, они сами привезут. Там же тоже людей много нормальных и хороших. Вы думаете, с нами конфликтуют нормальные люди? Да нет, с нами конфликтуют плохие люди, потому что нормальных людей больше в мире.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сейчас про конфликтующие стороны. Николай Тамразов, напоминаю, у нас в гостях. Нацсовет Украины по вопросам телевидения и радиовещания подобрал замену российским сериалам. Как вы думаете, где подобрали?

Н.ТАМРАЗОВ: Не знаю.

О.ДАНИЛЕВИЧ: В Южной Корее подобрали.

Н.ТАМРАЗОВ: Боже! Это называется хрен редьки не слаще.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А мы посмотрели вчера…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Да, посмотрели кусочек одного южнокорейского сериала…

Н.ТАМРАЗОВ: Девочки, я не знаю за Южную Корею, я не был в Южной Корее, а в Северной Корее я был два раза. Я видел там совершенно удивительные…

О.ДАНИЛЕВИЧ: В Северной Корее все удивительное, это правда.

Н.ТАМРАЗОВ: Я там возил фестиваль, еще при советской власти, и я посмотрел один совершенно потрясающий фильм. Когда северокорейские актеры играют американских генералов. Это очень смешно. И когда 2-3 корейца разбивают в пух и прах американскую базу, военную, это тоже потрясающе смешно. Если такое добро украинцы получат из Южной Кореи, ну, бог им судья, пусть смотрят.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Знаете, что они еще в качестве причины называют, кроме всяких конфликтов и всего такого? Говорят, что наши, то есть россияне, просят за свой кинопродукт по 20 000– 25 000 долларов за эпизод, а южнокорейцы – 200 – 300 долларов. Как человек, имеющий непосредственное отношение к сериалам, скажите, это правильные расценки? Знаете вы об этом что-нибудь?

Н.ТАМРАЗОВ: Я не думаю, что это правда, то, что произносят сейчас наши украинские товарищи и друзья. Потому что они придумывают такие вещи, которые уже невозможны, честно говоря. Я слежу за этим, я рожден на Украине, вырос на Украине, закончил учебное заведение. Для меня это событие с Украиной это все равно моя личная рана, личная боль. Поэтому я очень внимательно слежу за тем, что там происходит, и слежу не по одному каналу, не по одной информации, а по различным информациям, чтобы иметь свое собственное мнение.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Какое у вас мнение?

Н.ТАМРАЗОВ: У меня мнение такое, что ребята очень серьезно больны.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: В смысле, нынешняя киевская власть?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, ребята серьезно переболели.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Соответственно, вы не считает правдивыми те цифры, которые называются?

Н.ТАМРАЗОВ: Я боюсь, что если они позволяют себе вольности в других вещах, почему они не позволят для народа выбросить такую агитку, чтобы лишний раз сказать: а, вот тебе братья, а шкуру с нас дерут, деньги за все берут. Это же политика.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А то, что фильмы российские запрещают….

Н.ТАМРАЗОВ: Товарищ Геббельс говорил: чем страшнее, абсурднее будет ложь, тем в нее быстрее поверят. Так что все нормально. Они делают свое дело.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Мы сегодня обсуждали такую новость, опрос был проведен на Украине, и более 50%...

О.ДАНИЛЕВИЧ: 61 с лишним процент граждан Украины готовы расстаться с отдельными регионами страны для того, чтобы в стране воцарился мир.

Н.ТАМРАЗОВ: Расстаться – это как?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну, в смысле отдать Донбасс.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Отчленить его, сделать отдельным государством.

Н.ТАМРАЗОВ: Вы понимаете, это же людей можно так вынудить отдать все, что угодно. Ну, что вы не отдадите, чтобы сохранить руку?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы попытались спросить у нашей слушательской аудитории, на что, например, были бы согласны граждане России, от чего могли бы отказаться, просто для того, чтобы сохранить….

Н.ТАМРАЗОВ: Мы и так, слава богу, молодцы, граждане России, вы посчитайте, какая идет гуманитарная помощь, сколько в количественном, я уж не говорю в качественном и материальном изложении, но в количественном. Там же завалило, наверное, за полсотни, караванов этих.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Много было.

Н.ТАМРАЗОВ: Много. Русский народ показал себя в 1941 -1945, на что он способен. Он способен на то, о чем, может быть, сегодня даже помыслить невозможно. Но если жизнь это русскому народу предложит, он на это пойдет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Как вы думаете, какое лекарство можно предложить нынешним киевским властям, чтобы их излечить?

Н.ТАМРАЗОВ: Нужно забрать все то, что успели награбить, и свалить из страны, потому что дальше будет серьезная расплата. Иначе не унесут не только то, что успели награбить, но и ног не унесут. Как веревочке не виться, все равно конец придет, как поется в песенке.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Все-таки мы говорили о кино, пытались, точнее, немножко поговорить о кино. И один фильм, вот мы вспомнили с Катей, вы принципиально не стали смотреть, это фильм о Высоцком, «Спасибо, что живой». Вы говорили, что не будете смотреть его, потому что там слишком много несоответствий жизненным реалиям, фактам.

Н.ТАМРАЗОВ: Не поэтому. Это одна из причин. А самая главная причина, что когда-то кто-то сказал: пока будет помниться и видеться улыбка Гагарина, фильм о Гагарине сделать нельзя. это очень рано, потому что поверить вправду….

О.ДАНИЛЕВИЧ: Когда будет время правильное, когда фильм о Высоцком …

Н.ТАМРАЗОВ: Время правильное будет тогда, когда будет разрешено существовать художественному вымыслу больше, чем фактологической правде.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Как человек, имевший прямое отношение к организации концертов Владимира Семеновича, вы можете сказать, он был капризным человеком, как это часто бывает с людьми, понимающими, осознающими собственную звездность?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, конечно. Капризный, еще и какой! Серьезно капризный, серьезно нетерпимый ко многим вещам.

О.ДАНИЛЕВИЧ: У вас были конфликты личные с ним?

Н.ТАМРАЗОВ: У меня лично конфликтов не было, потому что мы друг от друга практически не зависели. Я никогда не организовывал концерты, организовывал концерты Высоцкого Василий Васильевич Кондаков и Владимир Гольдман. Помогал в этом главный администратор театра Янкович Валера, он тогда был главным администратором театра на Таганке. Я вел эти концерты, я никогда ничего не организовывал, мы с Володей всегда сидели в одной гримерке, почти всегда жили в одном номере. Это было его желание, и он никогда не называл меня ни по имени….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Он вас очень ласково называл….

Н.ТАМРАЗОВ: Да, он меня называл Тамразочка. Всегда, всю жизнь он меня называл Тамразочка. Поэтому у меня с ним не могло быть конфликтов, мы не пересекались ни по какому поводу.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну, а закулисье?

Н.ТАМРАЗОВ: А что у нас в закулисье?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Не знаю, гримерку не поделили.

Н.ТАМРАЗОВ: Ой, что вы, смеетесь, что ли? Что мы, дети маленькие? Мы же очень взрослые были люди, когда узнали друг друга, и ценности были немножко другие у нас, а не гримерку не поделили.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Высоцкого хоть центральная власть не признавала, при этом любила и осознавала гениальность его…

Н.ТАМРАЗОВ: А кто вам сказал, что его не признавала центральная власть?

О.ДАНИЛЕВИЧ: В смысле, концерты-то не были разрешены официально.

Н.ТАМРАЗОВ: Как не разрешены? А с кем я ездил по стране?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Но это же все было подпольно.

Н.ТАМРАЗОВ: Как подпольно? Во Дворце спорта провести концерт подпольно – вы смеетесь, девочки? Это 10 000 – 12 000, один только аншлаг, а мы делали с ним три Дворца спорта в день, и еще выезжали

О.ДАНИЛЕВИЧ: Все это вымыслы, что не разрешали концерты?

Н.ТАМРАЗОВ: Ну конечно! Это игрища какие-то, сделать бог знает что. В этом фильме показывают о том, что советская власть хотела, чтобы Высоцкий выступал на Олимпиаде, а не наоборот. Высоцкий во время олимпиады находился в Калининграде. Куда я лично вылетел, чтобы …

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Он вас позвал зачем?

Н.ТАМРАЗОВ: Он меня позвал, да. Он сказал Володе Гольдману: было бы хорошо… он приболел, у него с горлом было не все в порядке, и я пишу в своей книге об этом. И он сказал: было бы хорошо, если бы Тамразочка приехал. А Володька мне позвонил ночью: Коля, ты можешь приехать? Я говорю: ребята, вы смеетесь, олимпиада. А я был тогда художественным руководителем отдела сатиры и юмора, это идеологический отдел, и все на олимпиаде боялись, что эти сатирики будут пороть перед иностранцами. На каждой же площадке присутствовали иностранцы, что для нас было не очень привычно и сложно. И выехать было практически невозможно. И я договорился со своей секретаршей: Люся, если звонок из райкома партии, я в горкоме, если из горкома – я в главке. В общем, Люся была опытная девочка, и я уехал в Калининград.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы сами были партийным?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, я был член партии. Меня приняли в партию, когда мне дали должность художественного руководителя, меня пригласили и сказали: это идеологическая должность, вы будете членом партии или вы этой должности должны лишиться.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И вы тут же начали разделять идеи коммунизма?

Н.ТАМРАЗОВ: Я ничего не стал разделять, я посоветовался с нашими старшими товарищами, которые определяли тогда этот жанр, это были Лев Борисович Миров, Марк Владимирович Новицкий, великие артисты эстрадного сатирического жанра, и они сказали: Николай Ишувич, вы понимаете, что вы нужны людям, поэтому взвешивайте и решайте сами. Я успешно работал на этой должности, я вступил в партию, и как там ничего до этого не делал, так и после ничего не делал. Единственное, платил членские взносы.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сколько?

Н.ТАМРАЗОВ: Там был положенный процент. Там не было конкретной суммы, там был процент из зарплаты. Да не пугайтесь вы этой партии, нормальные там были люди. Вот все билеты жгли, я помню эту историю, но и что толку бить лежащую, умирающую мать? Доказывать ей: мама, ты меня родила в пьяном виде? Что это за глупость такая? Надо было тогда жечь билеты, когда невозможно было жечь билеты. Тогда был подвиг. Такие люди тоже были.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вот нам слушатель пишет: я единственный был в группе – видимо, в университете – вообще не состоял в партии, даже не состоял в комсомоле, и этим гордиться. Можно этим гордиться?

Н.ТАМРАЗОВ: А чем я могу не гордиться? Я что сделал для страны негативного? Я работал на эту страну, на жанр, который я любил, я общался со всеми артистами, которые мне были приятны и дороги. Я 25 лет работаю на «Эхе Москвы». Я никогда не пригласил к себе в гости человека, с которым я не дружу внутренним миром. Что я плохого делаю? Ну, был я пионером, был, да…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Николай Ишувич, складывается такое впечатление, что все шло гладко. Но на самом деле …

Н.ТАМРАЗОВ: Да почему гладко шло? Надо трудиться, ребята. Знаете что, не надо халявщиками быть. Надо трудиться. Вот для того, чтобы тебе было хорошо при определенной власти, приложи разум, ум, приложи старания. А, власть, а, власть! Вы знаете, что когда сейчас говорят про комиссии, а ведь у меня был художественный совет такой, который мог из среднего артиста сделать прекрасного, своей помощью, своим опытом, своим добрым советом. Сидел художественный совет, в который входили Андрюши Миронова мама, Лев Борисович Миров, Аркадий Исаакович Райкин. Великие актеры! И когда попадала молодежь, и от этих корифеев они могли услышать или замечание, или пожелание, что в этом было плохого?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Скажите честно, приходилось ходить по головам?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Когда-нибудь?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Учитывая, что у вас есть хореографическое прошлое, режиссура, все это происходит всегда на фоне какой-то серьезной конкуренции.

Н.ТАМРАЗОВ: Вы что, думаете, от власти зависит человеческий….?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Нет-нет, сейчас дело не во власти. Просто конкретно в вашей биографии.

Н.ТАМРАЗОВ: Девчонки, тихо, я знаю, что я говорю. Что, вы думаете, от какой-то власти зависит человеческая натура, жадность, зависть и прочие начала? Нет! Это было, это есть, это будет. Я вам расскажу сейчас: моя внучка занимается хореографией, и поехала в Питер с мамой посмотреть балет какой-то. И приехали из Питера, пришли, девочкам она рассказала: ой, я была в Питере, смотрела там балет такой-то, мне так понравилось. Тут же разнеслась сплетня по училищу: а, ездила в Питер поступать в Вагановское, ее не приняли. У них в мыслях даже этого не было. Они просто поехали в Питер и посмотрели балет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это вы про внучку, вы про себя расскажите.

Н.ТАМРАЗОВ: Я говорю про все времена. И в мое время было: как только ты успешный – на, получи!

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Какие козни вам строили? Если вы не ходили по головам, вам какие-нибудь подножки ставили?

Н.ТАМРАЗОВ: На имя Леонида Ильича Брежнева писали анонимные письма, я вам сейчас текст продиктую: уважаемый генеральный секретарь! Эта сволочь, которая пришла в нашу московскую концертную организацию, принимает номера только у людей еврейской национальности. А не еврейской национальности он гнобит всячески, и не дает возможности работать, и не субсидирует их материально для приобретения новых номеров. Это была одна волна. Потом, когда евреи стали уезжать, была волна такой еврейской эмиграции, пошли письма туда же, в тот же адрес: эта сволочь евреев гнобит, поэтому они вынуждены… Ну так было. Так есть, и так и будет. Вы что, хотите исправить человечество, девчонки? Или какая-то власть способна исправить внутреннюю нашу подлость? Да она же у нас миллионы лет в генах.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: На три минуты нам придется прерваться, а после новостей мы продолжим.

НОВОСТИ

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Это программа «Бла-бландинки», мы продолжаем. Ольга Данилевич…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А у нас в гостях…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Артист, режиссер, музыкальный обозреватель, радио- и телеведущий, народный артист России, и, как он сам себя называет, бабник….

Н.ТАМРАЗОВ: Я не бабник, я не называю себя…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Говорили-говорили!

О.ДАНИЛЕВИЧ: Николай Ишувич Тамразов.

Н.ТАМРАЗОВ: Это у меня передача так называется.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А вы разве не бабник

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, девочки, нет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Привираете же.

Н.ТАМРАЗОВ: Не привираю нисколько. Дело в том, что мое бабничество несколько отличается от привычности понимания этого слова.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И тем не менее, называли себя, не отрекайтесь.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Читали.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Твиттер и смс, Катечка.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: +7 925 88 88 948, это номер для ваших смс-сообщений, Говорит Москва.ру, это сайт, куда вы можете совершенно бесплатно писать, твиттер ГоворитМСК. У нас есть к вам предложение.

Н.ТАМРАЗОВ: Давайте.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Давайте составим рейтинг бабников с мировой известностью. У нас два предложения возникло.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это если брать ныне живущих, тогда Доминик Стросс-Кан, конечно же, и Сильвио Берлускони. Но это если брать почивших, то можно Казанову, Чингисхан….

Н.ТАМРАЗОВ: Это все герои, которых распиарила то ли литература, то ли история.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Давайте нам бабников не распиаренных.

Н.ТАМРАЗОВ: Да не надо. Возьмите любого мужчину, и вы не ошибетесь. Любого. Абсолютно.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Не верю.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Я тоже.

Н.ТАМРАЗОВ: Есть мужики, которые не умеют жить скрытно, живут нараспашку, вот этих бабников мы знаем. А есть мужики…

О.ДАНИЛЕВИЧ: А вы какой?

Н.ТАМРАЗОВ: При советской власти мой родной брат – вот я вам рассказываю вещи, которые никому никогда не рассказывал, но вы…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Но мы так прекрасны…

Н.ТАМРАЗОВ: Дело не в прекрасности…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Нет?! Что ж такое-то?

Н.ТАМРАЗОВ: Девочки, вы действительно прекрасны.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Так что, ваш родной брат…

Н.ТАМРАЗОВ: Он когда-то гонял машины из Москвы – тогда машины купить было невозможно, если здесь покупалась машина, то покупали люди с большими деньгами, и, как правило, они дарили своим каким-то ближайшим родственникам или каким-то людям, от которых зависела их жизненная биография. И вот мой брат возил в Среднюю Азию машины. Привозит, получает какую-то мзду за свой труд, и обратно возвращается. Я вам говорю из первых уст, родной человек. И вот он познакомился там с начальником милиции, у которого тогда было 4 жены. При советской власти. Я не буду говорить, в каком регионе это было, это как факт. И все четыре ему говорили о том, моему брату, когда его представляли как гостя из Москвы, что они его сестры. Одна старшая, вторая чуть помоложе, двоюродные, троюродные и прочее.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Большая семья.

Н.ТАМРАЗОВ: Большая семья. Вот, пожалуйста, определение такого скрытного, закрытого, тихого, но какого бабника. О-го-го! Вот это бабничество. А не то, что….

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну, не все же….

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, не все, но минуточку – если мы таких начнем пиарить, сколько их будет? Миллионы.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Может, просто не распиаренные бабники не знают, как обращаться с женщинами, не знают подход.

Н.ТАМРАЗОВ: Они не знают, откуда же такое количество женщин.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Как понять женщину? Ваш опыт.

Н.ТАМРАЗОВ: Я думаю, что тот, кто старается понять женщину, ему кажется, что он ее понимает, он сумасшедший. Это невозможно.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А вы в каком возрасте поняли, что вы из тех, кто бабник? Все равно, как ни крути, вы – бабник.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Может, вы девочек за косички дергали, писали записочки?

Н.ТАМРАЗОВ: Слушайте, вы понимаете слово бабник в том понимании, в котором оно бытует.

О.ДАНИЛЕВИЧ: В каком понимаете это слово вы?

Н.ТАМРАЗОВ: Я вам объясню. Девочки, для меня это очень серьезно. Я не буду говорить, что это тонко, потому что чего там отличать от живущих рядом с тобой людей, это некрасиво. Это другая сторона медали. Я не имел по жизни никаких мужских примеров, меня воспитали мама и бабуня. Воспитали в те годы, в которые, если бы не их человеческий подвиг, не только меня , но и еще пятерых моих братьев и сестер, просто не было в живых.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Как вы, кстати, выжили-то все во время войны? Много детей, воспитывают одни женщины.

Н.ТАМРАЗОВ: Когда проходишь через это горнило, и остаешься живым, почему ты идешь в церковь и стоишь перед иконой.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Можно спросить у вас о вашем отце?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, можно. Я увидел папу впервые в жизни, когда мне было 15 лет. Я уже работал в театре артистом балета, меня на первом курсе училища взяли в качестве артиста балета в театр, театр выехал на гастроли в город Калинин, а потом в Ленинград, и вот будучи в городе Калинине, в выходные дни, театр собрал мне деньги и отправил на знакомство к папе. Папа жил в Москве. И в 15 лет я впервые увидел своего отца. Видел я его 3 дня в своей жизни, после этого я уехал опять в Калинин, потому что спектакли были с моим участием. «Папа» никогда я не смог ему сказать, не получилось. Он пытался ко мне обращаться как к сыну, но не было…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Но эта встреча была организована и инициирована вами?

Н.ТАМРАЗОВ: Эта встреча была не инициирована. Было желание увидеть.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А ваши братья и сестры хотели этого?

Н.ТАМРАЗОВ: Они его видели. Они старше, они его видели, я был самый маленький в семье. А потом, когда папа ушел из жизни, мама пришла ко мне в театр с телеграммой, что папы не стало, и сказала, что надо ехать, я сказал: я не поеду. Я не могу перед людьми, которые будут видеть, что я его сын, не смогу выдать ни той скорби, ни той печали. Это может выглядеть некрасиво.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Нечестным.

Н.ТАМРАЗОВ: Честным – для меня. Но некрасивым. Как раз честным. Мама мне сказала – мама у меня была совершенно потрясающая женщина, она его безумно любила, она ему могла простить все, и, наверное, простила – она сказала: сыночек, если ты жил всю жизнь без папы – а я родился уже без него - если ты не поедешь проводить в последний путь человека, который дал тебе жизнь, остальную жизнь проживешь и без мамы тоже. Я поехал его хоронить. Прилетел в Москву, и вот второй раз видел уже папу покойного. Вот мои все отношения.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вот это женщина.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: У вас мама очень мудрая. Вам мамина мудрость, бабунина мудрость передалась?

Н.ТАМРАЗОВ: Вот отсюда «Бабник» программа. Вот сейчас люди выходили по всем городам, несли героев войны, «Бессмертный полк». А я сделал передачу на своем радио, которая называется «Я помню». Хотите, послушайте ее, если у вас будет время. Она вышла 11 числа мая месяца, это передача о моей маме, моей бабуне. Я получил такое количество отзывов, и качество этих отзывов, которое я не получал за все 25 лет работы на радио «Эхо Москвы».

О.ДАНИЛЕВИЧ: А мы знаем, что вы пишете стихи. Писали ли вы когда-нибудь, посвящали что-нибудь маме и бабуне?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Или другим женщинам?

Н.ТАМРАЗОВ: Женщинам, конечно. Жене посвящал. Хотите, прочитаю?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Вы меня врасплох застали, я же не готовился к стихам. Вот жене я посвятил, когда еще был молодой, с годами меняю первую фразу, а все остальное остается. Вот раньше было «Весна любви и в 35…», а теперь те же стихи и той же жене читаю иначе:

Весна любви в 65 приходит,

и, как это не странно,

волнует и пьянит опять

далекой юности дурманом.

И как тогда, цветы в руках,

пусть выдают года морщины,

вновь у часов, как на часах,

стоят влюбленные мужчины.

В 65 не говорят о чувствах громко, как в 17,

все больше, встретившись, молчат,

но разве трудно догадаться,

о чем молчат его глаза,

о чем кричат его седины?

Вновь у часов, как на часах,

стоят влюбленные мужчины.

Поэт давно уже сказал

«любви все возрасты покорны»,

она – начало всех начал,

ее порывы благотворны,

она и рай земной, и ад,

падений и наград причина.

Вновь у часов, как на часах,

стоят влюбленные мужчины.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Браво.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Спасибо. О чем вы молчите с любимой женщиной?

Н.ТАМРАЗОВ: Молчу, чтобы, не дай бог, не выдать свою глупость. Боюсь быть глупым.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А о маме вспомнили?

Н.ТАМРАЗОВ: Да.

Родила меня в январский вечер мать,

Оттого-то январи и ненавижу,

Я в своем рождении до сих пор смысла еще не вижу.

Как вам это объяснить, чтоб не солгать?

Ну, родился, ну, крестился… Подвиг в чем?

Я-то что? меня родили и крестили,

Не убий, не укради мне с колыбели говорили,

И не разу не сказали, что почем,

Что сколько стоит, что где взять,

Что на честность в этой жизни нет расчета,

Что бессмысленно пытаться тормозить на поворотах,

И что совестью не стыдно торговать.

Почему не объяснили мне, что лесть –

Всесжирающая пагубная сила,

Что в те дни, когда под сердцем мать меня носила,

Где-то дьяволом вынашивалась лесть.

Почему мне не сказали, что предать не подсудно,

Не карается законом,

Что не грех по существующим неписанным канонам

С женой друга между дружбой переспать.

Почему мне не сказали, что война ничего не созидает,

Разрушая,

И что жизнь, на самом деле не такая уж большая,

И что смерть лишь неизвестностью страшна.

Рвут на части сердце эти «почему»,

И стоят вокруг меня глухой стеною.

Как согреться в лютый холод с обнаженную душою,

Никогда я в этой жизни не пойму.

Родила меня в январский вечер мать,

Искупав в своих слезах, благословила,

И ушла в чертоги бога,

От родимого порога,

Не успев на «почему» ответы дать.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сколько лет вам было, когда вы написали?

Н.ТАМРАЗОВ: Я писать поздно стал стихи.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну, тем не менее, сколько, когда это написали?

Н.ТАМРАЗОВ: 30, за 30.

О.ДАНИЛЕВИЧ: За время после написания ответили на какие-то вопросы?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, я не пытаюсь на них отвечать, потому что если попытаешься ответить на один вопрос, ты останавливаешься в движении. Не надо, жизнь сама что-то объяснит, если захочет. А не захочет, значит, не должна дать ответ на этот вопрос.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Такое ощущение, что вы всегда боитесь остановиться. Вы несколько раз говорили, что ни разу в жизни не были в отпуске. Это правда?

Н.ТАМРАЗОВ: Да. Один раз поехали с сыном, на Мальдивы. 5 дней я был в полном кайфе, и через 5 дней все закончилось, началось мучение, несмотря на красоты, условия. Он кайфовал как не знаю что…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А вам что, хотелось в горы, на рыбалку?

Н.ТАМРАЗОВ: Мне хотелось, чтобы мне кто-то дал какую-то работу, и чтобы я что-то делал. Сам себе дать работу я не могу. А мне нужно, чтобы меня обязала судьба, жизнь, события…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Работать?

О.ДАНИЛЕВИЧ: А может, это не трудоголизм, а жадность?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, девчонки, какая жадность? Дело в том, что я мальчик везучий. Я закончил хореографическое училище, потом я закончил режиссерский факультет театрального института, и я себе в жизни позволяю все, что можно только придумать. Все-все я делал, я делаю, поэтому мой отдых – это я вот с этим расстаюсь, а этим занимаюсь. Поэтому я не устаю от работы.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А вы танцуете сейчас иногда?

Н.ТАМРАЗОВ: Да, конечно. Иногда. Вот сейчас закончим передачу, я вам станцую.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Договорились. Вы знаете, какой вопрос мучает нас: вам не кажется, что нынешним 25-35-летним мужчинам не хватает тех мужских качеств, которые когда-то были присущи старшему поколению? Мы даже нашли одно выражение актера Джека Николсона. Он сказал, что тем, кто родился после войны, чужды идеи личной ответственности, каждый норовит свалить все на кого-нибудь или на что-нибудь. Вы разделяете эту мысль?

Н.ТАМРАЗОВ: Имеется ввиду сегодняшняя молодежь?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Да. 25 – 35 лет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы говорим о мужчинах.

Н.ТАМРАЗОВ: Вы знаете, мне кажется, в одно время большое количество людей, фанатично любящих ту или иную профессию, не существовало.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Мы даже не про профессию, мы про отношение к жизни, отношение к женщинам, к семье.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вопрос в ответственности. Заметили ли вы в нынешнем поколении либо отсутствие, либо присутствие …

Н.ТАМРАЗОВ: Конечно, нынешнее поколение хочет сегодня, сразу и все.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А вы не хотели в 35?

Н.ТАМРАЗОВ: А мы не знали, что мы хотели, у нас были другие нужды. Вы знаете, что такое, когда хлеб режут по спичечному коробку, и не ножом режут, а плотной ниткой? Потому что нож может пойти вправо и влево, и тут же сразу начнутся крики и вопли: а, ему больше, а тому меньше! И вот ниткой, и руки дрожат у того, кто режет, я имею ввиду своих родителей. О чем можно было думать? То поколение, это…. Да просто кусок хлеба найти.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это вы все-таки про детство. 25-35 – это другое немножечко время.

Н.ТАМРАЗОВ: А когда я получал суточные 14 рублей, и на эти суточные я не позволял себе есть, мне давали эти суточные на гастролях, но я не позволял, потому что у меня еще были и мама и бабушка и братья, которых надо было и поддержать и кормить. И я половинил эти суточные….

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы же были младшим, почему….

Н.ТАМРАЗОВ: Я был младшим, я в 14 лет пошел работать, и маму снял с работы. Я первый человек в этой семье, который снял маму с работы. Все старшие братья, уехал служить, повстречал там какую-то любовь, оставались уже в других городах жить, а мама только поднимала – поднимала. А пользоваться плодами своего труда жизнь ей не позволяла. И вот остался один я. Все остальные разлетелись.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы отчаянно пытались найти информацию о вашей жене, о вашей семье, детях и внуках. На самом деле не нашли. Вы только рассказали про свою дочь, про зятя, в Белоруссии все, да?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, у меня двое внуков белорусы. У меня зять белорус был, его нет, он ушел из жизни молодым, была трагедия, болел серьезно. И у меня две внучки – белоруски.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы пели внучкам колыбельные всякие?

Н.ТАМРАЗОВ: Я даже сочинял песни детям. Сейчас у меня есть песенка одна, я написал ее внуку и внучку. Внука моего зовут Максимка, а внучку зовут Ева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Маленькие?

Н.ТАМРАЗОВ: Маленькие. Евочка первый класс закончила, Максимка того же возраста, что и Ева, но только он учится немножко по другим началам, он закончил третий класс. Но ему 7 лет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Хорошо учится?

Н.ТАМРАЗОВ: Очень хорошо. Он говорит на трех языках, он мальчик такой смышленый у нас. Я не только пел, но пел реже, чем сочинял. Я больше сочиняю, чем пою.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Создается впечатление, что вы какой-то очень нежный и трогательный, но поговаривают, будто вы страшны в гневе.

Н.ТАМРАЗОВ: Я не страшный в гневе, я просто не допускаю тех слабостей, я не позволяю, чтобы после меня зашел студент в аудиторию, я этого не позволю никогда. Я не могу, чтобы человек не сделал то, на что мы вместе сакцентировали свое внимание или свои обещания дали друг другу, а потом завтра приходят и начинают выдумывать 15 историй. Вот я нетерпим к этому. Я нетерпим к лени. Если люди ленятся, значит не по дороге со мной. Я могу лениться, это мое личное дело, я завоевал эту лень, как мне кажется.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Но мне кажется, вы и не ленитесь.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, еще как.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А что же вы не позволяете другим лениться?

Н.ТАМРАЗОВ: Я не позволяю, потому что пусть пройдут такую дорогу, как я, и заслужат себе место на том диване, на который можно упасть. А у них, где бы они не ходили, диван ближе, чем дорога. Нужно дорогу сначала пройти, а потом найти место на диване.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Но вы эмоционально злитесь?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, я просто ухожу от этого. Эмоционально я злюсь только на тех людей, которых я люблю. Если не люблю, я эмоционально не трачу себя.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А бывало ли так, что приходилось краснеть из-за того, что вы на тех, кого любите, эмоционально злитесь?

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, конечно, бывало, мы же все не безгрешны.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы просите прощения?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Почему?

Н.ТАМРАЗОВ: Прощение языком просить – это ерунда. Поступок нужно сделать. Вот я сделаю поступок, и человек поймет, что я осознал. А вот это «прости меня»… Я и детям говорю своим, и внукам: не надо болтать языком. Вот сделай поступок, вот наступил на ногу, опустись и поцелуй эту ногу, которой больно, а не «извини, пожалуйста». Что, это этого легче стало?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Многим легче.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, многим легче, я говорю о близких. А многие… Пусть многие живут без моих извинений, они меня простят.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Наша слушательница Лариса спрашивает, в каком театре вы танцевали?

Н.ТАМРАЗОВ: Я танцевал в музыкальном украинском театре города Днепропетровска имени Тараса Григорьевича Шевченко. Я закончил хореографическое училище в Днепропетровске. Это было на заре моей юности.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Мы даже знаем, что вы как-то удивительно попали в балет, через футбол.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И через разбитое окно.

Н.ТАМРАЗОВ: Через разбитое окно, да. Я об этом писал в книге своей. Мы играли мальчишками, а там у нас был дворец пионеров, большие окна балетного класса, и там девочки танцевали, и я ударил мяч, и мяч разбил это огромное окно, и нужно было платить. Платить было нечем, семья была бедной, а после войны стекло для такого окна стоило такого же содержания, как сегодня машина. Где взять такие деньги? И руководитель балета сказала: прощу, если будешь ходить ко мне заниматься балетом. И я вынужден был пойти.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И тут выяснилось, что талант же.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А вы от друзей не скрывали? Мне кажется, что мальчикам же зазорно…

Н.ТАМРАЗОВ: Да мы же в эти окна за этими девчонками, девчонки раздетые, и вдруг я, в трусиках там стою. Боже, что я получал потом! Заворачивали большущий камень в снег, делали такой как бы снежок, но там был большущий камень, и меня там: как это так, что это такое, ты там с девками голый? Они не понимали, что я отрабатываю долг. Доказать это улице было невозможно. А потом втянулся, втянулся. Я босой, поступать в училище у меня не было обуви, я увидел объявление, что в училище принимают хореографическое, и я пришел…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Конечно, если на окно денег не было, куда ж еще на обувь.

Н.ТАМРАЗОВ: А обуви не было. И я когда закрутил несколько пируэтов на голой ноги, то моя педагог взвыла так, она думала, что сейчас оттуда кровища брызнет. А у меня там уже была вот такая мозоль.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Николай Тамразов у нас в гостях. Мы уже перешли к нашей рубрике традиционной, пять вопросов – пять коротких ответов.

Н.ТАМРАЗОВ: Если короткие, я смогу.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Что вы скрыли от мамы, первый вопрос.

Н.ТАМРАЗОВ: От мамы…. От мамы я скрыл первый поцелуй.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сколько лет было?

Н.ТАМРАЗОВ: Ой, мало. Лет 8.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Одноклассница?

Н.ТАМРАЗОВ: Нет, не одноклассница. Женщина старше меня намного – намного.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ого! И еще после этого рассказывает нам, что не бабник.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: С какой бы блондинкой вы бы смогли изменить своей жене?

Н.ТАМРАЗОВ: Ни с какой. Ну, была у меня одна любовь, Дина Дурбин, американская актриса, я влюбился в нее, она меня спасла от всех бед, и я стал поэтому артистом. Если бы не любовь к Дине Дурбин, не знаю, как бы повернулась моя судьба. Если бы была возможность, я думаю, мне бы и жена простила, за то что, ну не изменил бы, просто низко бы поклонился, поцеловал бы любое место ее тела.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Самая большая ошибка в жизни?

Н.ТАМРАЗОВ: Самая большая ошибка в жизни – что она короткая, она быстрая, это страшная штука.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: У кого бы вы попросили прощения?

Н.ТАМРАЗОВ: У господа бога.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Последний вопрос – кто ваш лучший друг?

Н.ТАМРАЗОВ: Я сам себе. Я люблю одиночество. Несмотря на то, что меня всегда окружают люди, мой отдых, моя самая большая отдушина, это когда я один, и я научился себя понимать. Это очень большая, это когда человек умеет себя понимать. Есть время еще?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Есть немного.

Н.ТАМРАЗОВ: Хотите я стихи прочитаю?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Один, да. Вот я эту тему зацепил….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Тему одиночества.

Н.ТАМРАЗОВ: Я вам ее и добью… Девчонки, сразу сказали бы: Коля, готовь вот это…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: У нас спонтанно.

Н.ТАМРАЗОВ: Хорошо, когда много друзей,

В окружении их всем быть хочется

Только ты постарайся, сумей другом стать

Своему одиночеству.

Если сможешь, услышь мой совет,

Простых слов суть попробуй понять –

Одиночество тонкий предмет,

Не умеющий лгать, предавать.

Будь в согласии с ним – и тогда

Никакая беда – не беда.

Хорошо, когда много дорог,

Жизнь прекрасна движеньем, стремлением,

Но мешает ей быть без тревог

Жадность, зависть, неверье, сомнение.

Ночь в объятиях душит рассвет,

В темноте кто друг, враг? Не понять.

Одиночество – светлый предмет,

Лунной музыке, звездам под стать.

Будь в согласии с ним – и тогда

Никакая беда – не беда.

Одиночество учит мечтать,

Покорять выси, шири, и дали,

Красоту, доброту создавать,

Видеть радость сквозь слезы печали.

Постарайся его полюбить,

Ощутить в нем дыханье пророчества,

Гордым может, свободным, тот быть,

Кто умеет дружить с одиночеством.

Будь в согласии с ним – и тогда

Никакая беда – не беда.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вот на такой лиричной ноте мы заканчиваем. Николай Тамразов был у нас в гостях. Ольга Данилевич….

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Через неделю услышимся.

Н.ТАМРАЗОВ: Девчонки, спасибо большое, и в доказательство того, что я бабник, позвольте признаться вам в любви. Вы очаровательны.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Спасибо большое. Пока.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Пока.