Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Это программа «Бла-бландинки». Ольга Данилевич…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А в гостях у нас…

О.ДАНИЛЕВИЧ: В гостях у нас писатель и журналист Дмитрий Глуховский. Здравствуйте.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Здравствуйте.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Долго мы вас звали, ждали, и наконец-то вы до нас дошли.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я практически самоназначился вам. Я просто случился в Москве, и понял: вот тот самый счастливый миг, когда я могу, наконец, к вам прийти, и все вашей аудитории, как на духу, рассказать.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Наконец-то – потому что вы какой-то дико популярный писатель. Вы себя таким ощущаете?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Потому что я лягушка  - путешественник.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Да неправда же.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: У меня вышла книга «Метро 2035», 12 июня…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Лежит у нас красивая…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В День России. Принес я ее вам…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Отдельный экземпляр, будем пилить.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я выбил из пресс-службы издательства этот единственный экземпляр. С тех пор, как она вышла, моя жизнь – хаос, я путешествую по городам и весям моей любимой родины, Российской Федерации, и людям про нее рассказываю. Встречаюсь с читателями, подписываю книжки и общаюсь с журналистами. И вот буквально только закончилась первая часть моего турне.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И прекрасное, что мы знаем о новой книжке, это то, что кроме того, что она вызвала дикий ажиотаж, 770 человек в первый день презентации в книжном «Москва». Как туда уместилось столько народу?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Там уместилось поболее, на самом деле, там было около тысячи, но просто кончились книжки.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вот, закончились книжки, пришлось доиздавать.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да, пришлось допечатывать.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы ожидали такого ажиотажа?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Но это же завершение трилогии, первая часть «Метро 2033», у нее тираж 700 000. Можно было предположить, что какое-то количество людей, я не смогу отвратить действие первой и второй книги, они захотят узнать, чем дело кончилось.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Автограф – сессии такой большой, по-моему, у вас не было никогда в Москве?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Чтобы тысяча человек приходило, не было. Было 800, когда выходило «Метро 2034» шесть лет назад, в магазине «Библиоглобус» было много людей.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Рука не отсохла автографы раздавать?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Во-первых, я уже давно забыл, как писать рукой, потому что все время набираю на компьютере, как человек условно нового поколения. О чем потом можно отдельно поговорить. А с другой стороны пришлось минимизировать автограф, я больше не пишу «От автора», я пишу Д.Г. – Дмитрий Глуховский.

О.ДАНИЛЕВИЧ: То есть нигде не написали «Дорогому Сереже» ?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет,  я пишу, спрашиваю, как вас зовут, кому подписать. Мне говорят: Артур. Я пишу: Артуру от Д.Г. И подпись. Вас как? Игнат. Игнату от Д.Г.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И никаких нежных приписочек?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Например, в магазине «Библиоглобус» нас загнали в подвальный этаж, не думали, что придут люди, а пришло человек 400. И пять человек потеряли сознание из-за духоты. И я, конечно, старался побыстрее их отпустить, написать им каляку-маляку…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сколько времени вообще это все заняло?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Часа 3 – 4. Но нет никакого чуда тут, я себя не считаю Иисусом Христом  - суперзвездой, просто умею пользоваться социальными сетями. Умею читателям рассказать через тот инструмент и в той среде, в которой они находятся, о книжке, которая могла бы быть интересной. У нас паблик был во  ВКонтакте Метро 2035, мы сделали за 3-4 месяца до выхода книги, и публиковали там главы бесплатно, люди читали.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну, так вы делали со всеми частями.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Со Вконтактом это только второй раз, мы тоже самое пытались сделать с предыдущей книжкой «Будущее», которая  выходила два года назад, и вот сейчас с «Метро 2035». Давали главы, иллюстрации, люди участвовали в обсуждениях. Не то, что на этот раз я сильно к ним прислушивался, но, по крайней мере, чем-то их все время развлекали, иллюстрациями, саундтреком и так далее. Ну, и потом, когда набралось 100 000 человек, кто-то из них захочет прийти подписать книгу. Для магазинов это очень удивительно, потому что магазины все еще живут 18-м или полу-19-м веком. А вот уже 21-й на дворе.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Несмотря на вашу популярность, и популярность ваших книг, удивительно, что есть и критические отзывы. Некоторые, например, говорят, что последняя книга «Метро 2035» затянута, и что уж точно не стоит сравнивать ее с «Метро 2033», потому что якобы, такое ощущение, что это совершенно  другой автор. Вот по сравнению с 1997 годом, когда вы писали, когда вы писали первую книгу, вы как автор сильно изменились?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я как человек изменился, это неизбежный, мне кажется, процесс. Человек, который в 36 остается в том же умственном состоянии, в котором он был в 16, вызывает подозрения.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Значит ли это, что тогда было плохо? Или стало лучше?

Д.ГЛУХОВСКИЙ:  Разные вещи совершенно. Стало, мне кажется, более умело, просто потому что «Метро 2033» - это была первая книга, школьная во многом, придуманная в старших классах школы, написанная в университете, вышедшая, когда мне было 24 – 25 лет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вас не удивляет, что некоторым нравится «Метро 2033» и не нравится «Метро 2035»?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Меня совершенно не удивляет. У каждого человека есть какой-то любимый жанр, любимая ниша. И совершенно разные вещи. Более того, я старался, чтобы вообще двух одинаковых книг у меня не было.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ну да, вы позиционируете эту книгу как отдельную, а не как третью часть.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: И все остальные. Это шестая книжка, у меня еще есть «Метро 2034» и три книги вне этой трилогии про метро – «Сумерки», «Рассказы о Родине» и «Будущее». И все они в разных жанрах, и разным языком написаны. Очень большое значение имеет герой, часто это идет от первого лица.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Артем вернулся.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да, да, кто-то учил уроки. Готовился к эфирам. Это приятно всегда. Всегда определяет главный герой, его внутренний мир определяет язык повествования, стилистика отличается и жанры отличаются. Мне очень скучно одинаковые вещи штамповать, я стараюсь всегда экспериментировать. Но неизбежно, конечно, разочаровывалась часть читателей, которым что-то особенное понравилось в одной книге, чего совершенно нет в другой.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Но всем не угодишь.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Всем не угодишь, и поэтому тоже, и, может быть, в первую очередь, поэтому я книгу, пока она не вышла в свет, бесплатно раздаю людям в интернете, чтобы каждый человек, не разочаровываясь, мог бесплатно почитать и понять для себя: это мое, это не мое. Кому-то сюжет тягучим показался. Но это не самая распространенная критика. Дело в том, что «Метро 2035» - вообще не фантастическая вещь. Там нет ничего фантастического, кроме предположения, что случилась ядерная война.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы очень надеемся, что это фантастическая.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я тоже надеюсь, но видите, Дмитрий Киселев считает обратно.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Совпадение? Не думаю.       

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ядерный пепел, атомный пепел! И этом человеку, кстати говоря, дают Тэффи.

О.ДАНИЛЕВИЧ:  Давайте не будем обсуждать наших коллег, и ваших тоже.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Бывших.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вы знаете, у меня такой вопрос. Вы сказали, что очень сильно изменились. Какая трансформация произошла? Вот пять лет назад, мы пересматривали интервью, вы сказали, что мало пострадали. Сейчас вы нормально настрадались?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, я все пытаюсь пострадать, и все не получается.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А все как-то хорошо. Вы еще говорили, что не надо повторятся, надо меняться. Опять же, пару лет назад вы говорили про то, что вы все равно заложник «Метро 203»». Вы сейчас себя этим заложником тоже чувствуете?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Это очень интересный вопрос. Потому что с одной стороны нельзя сказать, чтобы «Метро 2033» было Голгофой, я поднимаюсь на нее, но не то, чтобы весь исхлестанный, и крест не шибко давит мои истерзанные плечи. Это раз. Вход в ту же воду – заранее дело обреченное. И человек, который пишет третью часть романа, уж окончательно превращается во франшизного автора, который проектами. С другой стороны, тот экспериментец, который я провел над читателем и над собой с романом «Метро 2035», я думаю, что если кто-то из слушателей даст себе труд прочесть, он многое для меня определяет. Во-первых, это окончательная точка в трилогии. Дальше ничего не будет. И больше того, многое развенчивается из первой части.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А  есть ощущение, что будет.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вы прочли уже книжку?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Я не прочла, честно вам скажу, но коллеги наши прочли, говорят,  есть ощущение, что будет.

Д.ГЛУХОВСКИЙ:  Это такой псевдо открытый финал, на самом деле, он не вполне открытый. Для меня все кончено. Книг на эту тему точно больше не будет. Если когда-то сериальная адаптация, компьютерные игры, всякое бывает, то где-то эти сюжеты могут продолжатся, но с точки зрения литературы, мне кажется, «Метро 2035» стало последним заключительным фрагментом пазла, который с точки зрения литературного высказывания, реализует. Больше здесь нечего  добавить. При этом, повторюсь, та критика, которую вы высказывали  про тягучесть, не самая распространенная. То, что пропали фантастические элементы, людей очень удручает. Где загадочность метро, где голос туннелей, где пламенеющие звезды на башнях Кремля? 

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Куда все дели?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я отменил все.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Одним росчерком пера взять и все отменить? Разочаровать?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вот вы спрашивали, в чем мои перемены личностные, и как автора. Есть вещи, которые перестают доставлять тебе удовольствие во время работы, и ты больше не хочешь посвящать этому ни своих умственных усилий, ни творческих потуг. А есть вещи, которые, наоборот, становятся более интересными. Так вот, устройство человеческой души и общества становится с годами более интересным.             Взаимоотношения между мужчиной и женщиной, чуть-чуть уже начинаешь разбираться после 30…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Как понять женщину? Никак.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну да. Но здесь ты не просто с ней оказываешься в постели, а вступаешь в психологические взаимоотношения.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Давайте про женщин попозже.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Сталкиваешься с ней лоб в лоб. Об этом хочется сказать. Есть масса вещей, которые мне были просто недоступны, потому что неизвестны в 16 – 17 – 20, ты эти вещи проживаешь к 30 годам. И тебе хочется об этом подумать и поговорить. Какие-то умозаключения по поводу того, как общество действует, как власть с обществом взаимодействует, про устройство власти изнутри и так далее. Вещи, которые ты просто не понимал, потому что не знал, потому что не сталкивался с ними в 20, к этому возрасту ты какие-то вещи проживаешь, и об этом, о прожитом хочется говорить. А о чудовищах уже неинтересно. Ну, не штырит.

О.ДАНИЛЕВИЧ: С какими проявлениями власти вы лично столкнулись?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, я же работал….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: В Кремлевском пуле даже.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: То есть я поработал журналистом, посмотрел на все это изнутри. У меня среди знакомых есть и политологи, то есть люди, которые конструируют всю эту воображляндию, которую нам показывают по телевизору каждый день. Всякое разное. То есть я посмотрел, как вся эта штука устроена изнутри, в особенности много разговаривал с людьми, которые власть обслуживают. Я не могу сказать, что вожу дружбу  с какими-нибудь депутатами или с людьми из администрации президента…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Не водите?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: С Песковым не дружите?

О.ДАНИЛЕВИЧ: На свадьбу, значит, не пригласит.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Черт! Я стараюсь от них подальше держаться. Меня звали несколько раз на встречи, когда собирали всяких молодых писателей, подающих надежды деятелей искусств…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Что, вам орден не нужен?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Орден мне не нужен. А что мне орден? Я даже членом союза писателей не являюсь, и не стремился никогда. Мне кажется, это такая ерунда. Явно не членство в союзе писателей делает человека писателем. Или не корочка литинститута делает литератором.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А что?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Признание прижизненное и посмертная слава.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Про Воображляндию. Если вернутся на много лет назад, фантасты прошлого века они все больше писали про звезды, про будущее…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Про космос.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А нынешние все как-то про ядерную войну. Это у нас какая-то депрессия.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Если позволите, в двух словах, вдруг не все радиослушатели знают, о чем «Метро 2035» или «Метро 2033». По сюжету действительно случается третья мировая, и весь мир уничтожен, лежит в руинах, и спасаются только москвичи, которые сумели добежать до ближайшей станции метро, потому что московский метрополитен – самое большое бомбоубежище в мире. Они там герметизируются, станции закрываются, тот, кто добежал, спасся, остальные погибли. И на то, чтобы до ближайшей станции добежать, есть семь минут. И потом два десятилетия спустя продолжают жить под землей, потому что на поверхности никакой жизни больше невозможно. И все свыклись с этим. Центральная система управления распалась, государства как такого больше нет, есть такие микрогосударства на станциях. Города – государства. Фашисты там есть, коммунисты, демократы, религиозные сектанты и так далее. И они свыклись с мыслью, что вернутся наверх они больше не смогут. А «Метро 2035» сюжет таков, что  только главный герой, в силу своих личных обстоятельств, не может расстаться с мечтой однажды вернуться на поверхность. И заодно всех своих друзей и близких, и все человечество, влачащее жалкое существование на станциях и в туннелях московского метро, наверх вывести. И он пытается найти других выживших, другие незараженные части суши, при помощи радиоэфира, поднимается наверх, гробит свое здоровье, разворачивает армейскую радиостанцию, и слушает эфир и посылает сигналы, что вот мы в Москве выжили, а кто еще выжил. Везде тишина и молчание на всех частотах. А он не хочет расстаться с этой надеждой и мечтой. Удастся ему или нет, это, в общем, и есть фабула. К вашему вопросу. Фантастика – это всегда психотерапия. Фантастика – это всегда эскапизм. Фантастика – это та альтернативная реальность, которой люди возмещают недостатки реальности. Вы говорите про то, что  в 1950-60-е годы в нашей стране фантастика была идеалистической. А сейчас у нас мрак…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: И жуть.

О.ДАНИЛЕВИЧ: И упадничество.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: 1950 – 60 – е годы – это первые два послевоенные десятилетия, это десятилетие, когда Хрущев обещал советскому человеку рай на земле….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Мы же не только про нашу страну, Советский союз…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В послевоенные годы, когда был тренд общественный и запрос на построение нового мира, когда все, что было сделано до, признавалось чудовищной ошибкой, которая привела к самой масштабной, кровавой бойне в истории человечества, и по ту сторону океана, и по эту люди строили новый счастливый мир, основанный на науке, прогрессе, на новых прогрессивных идеях.  И освоение космоса было наиболее понятным и ясным воплощением этого свежего дыхания в общественной жизни. То есть мы сейчас освоим землю, мы при помощи науки трансформируем ее, мы при помощи науки реформируем и устраним все недостатки нашего общественного уклада. И потом мы отправимся в космос. Это понятная, внятная идея. Нечто, чем можно увлечь массы – покорение новых космических далей, экспансия при помощи прогресса, науки и техники. То есть 1960-е годы – это активный прогресс науки и техники. И идеализм, связанный с …. 

О.ДАНИЛЕВИЧ: У нас такой очень серьезный экскурс в историю. Сейчас у нас какая идеология есть?

Д.ГЛУХОВСКИЙ:  Объясняю. Было ощущение, что мы строим дивный, новый мир. И освоение космоса – часть программы по построение дивного нового мира и захвата новых пространств, мирной экспансии, исследовательской. После того, как рухнул СССР, с одной стороны накопилось разочарование той системой, которая был. Прежде всего, это было потребительское разочарование, потому что Хрущев обещал нам рай на земле, сказал, что коммунизм будет построен к 1980 году. Коммунизм, то, как описывался и подавался – это была праздничная упаковка для советского человека, концепция рая, когда все живут долго, всегда счастливы, денег нет, товарно-денежные отношения отменены, от каждого по способностям, каждому по потребностям. Это и есть то, как бы себе советский человек мог представить рай.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Зато дружно.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Потом все это разваливается в конце 1980-х, идет по наклонной. И хотя разочарование в советской системе происходит от афганской войны и от нехватки колбасы в магазинах, очень быстро это разочарование перекидывается на идеологии. То есть люди недовольны коммунизмом в принципе, потому что идеология любая – это немного религия. Ты в это веришь, и думаешь, что твоя вера сделает твою жизнь лучше, и мир лучше. В итоге оказывается, что эта вера ничего не может объяснить, ничего не может с миром поделать, и твоя жизнь летит в тартарары. Наступает разочарование в идеологии, в культуре, в исторических героях, во всем, в лидерах. И разваливается Советский союз. Падает империя, выясняется, что это колосс, стоявший на глиняных ногах, то есть нас на Америка победила в этой войны, выяснилось, что мы сами строили криво, ненадежно.

О.ДАНИЛЕВИЧ:  Давайте ближе к нашему времени.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: И вот посапокалиптика – это ощущение жизни на руинах империи. Для меня лично. Та вся сентиментальная часть «Метро 2033», которую я вкладывал в книгу – это тоска по прекрасному старому миру, который мы потеряли, и это жизнь в катакомбах и на станциях, забитых музейными, советской эпохи статуями, фресками, мозаиками. То есть это музейное пространство, советское, Ленин, Сталин повсюду, счастливые рабочие, колхозницы, мир изобилия и так далее. Все это советское культурное пространство, советская система ценностей и координат. И все это летит в тартарары, и люди, попрощавшись с этим, продолжают по этому скучать. То есть постапокалиптика, мне кажется, такой всплеск популярности в нашей стране случился с ней, именно потому, что это ощущение людей жизни в России, которая является осколком советской империи, жизнь, где упадок, заборы не красят, самолеты падают…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Все бы понятно, только к 2015, 2014 и даже 2013 мы пережили 2000-е, когда все было нормально и якобы хорошо. А вы на фоне чего это писали?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да. Я писал это в конце 1990-х.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Нет, 2035.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: А 2035 – это совсем другая история.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы к ней хотим, мы медленно к ней идем.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Был неизбежен некий экскурс, чтобы поставить все в контекст. Есть такой писатель Николай Бердяев, философ. Он, в частности, является автором произведения под названием «Русская идея». И он пытается эту идею в этой книге найти, и одних классиков цитирует, других. Приходит к такому выводу, что единственная русская идея, которая работает для всего населения РФ, российской империи  или Советского союза – это собирание земель. То есть у нас нет другой идеи, кроме того, что мы большие, нас все должны боятся и уважать, и мы будем еще больше. Пока мы растем – мы продолжаем расти. Как только мы начинаем разваливаться, мы начинаем разваливаться до конца. Тот душевный подъем, который мы пережили в связи с присоединением Крыма – это полностью укладывается в парадигму, предложенную Бердяевым. То есть мы ощутили, что мы встаем с колен только потому, что присоединили к себе кусок другого государства. То есть мы взяли Крым, типа мы начали восстанавливать Советский союз, нашу империю…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Заговорили об Аляске.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Заговорили сразу об Аляске, о том, что можно Украину сразу до Киева брать и так далее. То есть пошла риторика восстановления империи. Это опять нас приводит к тому, о чем я говорил. Дико скучали, как выяснилось, по империи, которая была утрачена. Не столь важно для русского человека оказалось материальное благополучие, количество людей, которое успело его немножко зачерпнуть, не так велико, это  10 – 20 миллионов человек  в крупных городах. Остальное население РФ за это время никуда не выезжало, никаких особенных машин и телевизоров не покупало, и уровень жизни, возможно, по сравнению с Советским союзом, только падает. Точно упала стабильность, предсказуемость и социальная защищенность. И, кстати, в фантастике тоже отразилось. Потому что вслед за волной популярности постапокалиптики  пришла волна популярности совершенно другой фантастической литературы – альтернативная история, так называемые попаданцы. Человек из современного мира, который понял, что Россия вовсе не в том положении находится, в котором могла бы, попадает в точку бифуркации, когда история могла так пойти или сяк, и меняет эту историю в выгодную для России сторону.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Страшно, когда сбываются книги и произведения фантастов?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Если вы про меня говорите, испытываю злорадство.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Нет, не про вас. Брэдбери, например.

Д.ГЛУХОВСКИЙ:  Брэдбери ни разу не сбылся. И Брэдбери хорош не  как фантаст, а просто как писатель. Когда он про человеческую душу пишет, он пронзителен необычайно. Когда он фантастические сюжеты слагает, мне лично довольно скучно. Как фантаст гораздо больше угадал Айзек Азимов. Но при этом как писатель он мне совершенно не интересен.  То есть я таких фантастов люблю, как, допустим, Стругацкие или Лем.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Стругацкие тоже ничего не угадали.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Опять же космос, вот это все.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, лучшие вещи Стругацких не про космос, лучшие вещи Стругацких – постапокалиптика.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это вкусовщина, перестаньте.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я же не энциклопедия, вы меня позвали как человека со своим…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Очень короткий ответ, потому что полминуты до новостей. Вам хватает сегодня свободы в России?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мне лично да. Очень короткий вопрос. Давайте новости.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Давайте новости.

 

НОВОСТИ

 

Е.ЗВЯГИНЦЕВА:  Мы продолжаем, это программа «Бла-бландинки». Ольга Данилевич…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: В гостях у нас…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Журналист и писатель  Дмитрий Глуховский.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Здравствуйте еще раз. К вашему вопросу.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вы даже помните после новостей вопрос?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Конечно, да, у меня память обнуляется каждые 10 минут, и они еще не прошли. Вот вы спросили, хватает ли мне лично свободы. И был вынужден кратко ответить, чтобы успеть до новостей.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сейчас развернуто, но не настолько…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Не настолько, как хотелось бы мне?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Да.

О.ДАНИЛЕВИЧ: У нас много еще вопросов.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мне-то хватает пока, но ощущение, что скоро хватать перестанет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА:  Сужается горлышко?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Сужается горлышко, мне кажется. Со всеми запретительными законами, полубезумными, которые у нас были приняты в последние пару лет….      

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вас какой больше всего задел?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Есть совокупность, тренд. Понятно, что в нашей стране законы не исполняются. Или исполняются избирательно. Понятно, что есть люди, которым можно любые законы нарушать, а есть люди, которых можно взять за шкирку за неисполнение любого законодательства. Здесь речь скорее о трендах. И у меня лично есть ощущение, что даже литература, которая остается  одним из немногих пространств, где можно делать свободное высказывание и критическое по отношению к власти, где можно в рамках публичной дискуссии осмысливать то, что происходит, и это уже будет сейчас, как шагреневая кожа,  сужаться. И скоро уже в книжках можно будет только хвалить то, что происходит.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы миллиард раз говорили о том, что вы патриот, но со своим представлением о патриотизме. В России сейчас, на ваш взгляд, патриотов много?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В России, мне кажется, патриотов довольно много. Но вопрос в том, кто как интерпретирует термин патриотизм.

О.ДАНИЛЕВИЧ: В вашем представлении  патриотизма таких много?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мне кажется, таких не очень много.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А теперь давайте поговорим о вашем патриотизме. Что это?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Давайте. Если вкратце, мой патриотизм – это сделать так, чтобы страна шла в будущее. А патриотизм, который сейчас наиболее распространен, к сожалению, он замешан на оранжевых и черных цветах георгиевских лент, которые сами по себе ни в чем не виноваты, и немножко на квасе, танках и ощущении победы в Великой Отечественной войне, в вульгарном исполнении, как наклейки, где человечек с серпом и молотом вместо головы сношает человечка со свастикой, вот в таком плане. Что не имеет отношения к подвигу, страданиям советского народа. Вот этот патриотизм направлен в прошлое. Это люди, желающие восстановить Советский союз, каким он был. А мой патриотизм – это желание модернизировать страну и превратить в современное европейское государство, в европейскую сверхдержаву, которая постепенно, за счет экономического развития, стала бы снова одной из ведущих мировых держав.

О.ДАНИЛЕВИЧ: При каких условиях вы покинете Россию?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я периодически покидаю  Россию…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Нет, насовсем.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, если здесь на столбах будут вещать, тогда, наверное, я покину Россию. Знаете, с Ирана санкции сняли, но при этом пару месяцев назад там оппозиционных поэтов на главной площади повесили, 10 человек. Когда такое будет, мне кажется, это немножко не совместимо с жизнью и свободомыслием в стране. Если за инакомыслие будут вешать на столбах, значит, пора поехать в другое место. Если не согласен с тем, что происходит, и не готов промолчать.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А я хочу к книге вашей вернуться. Даже к первой, наверное. Мы не понимаем, что с идеей экранизации. Мы знаем, что права у вас выкупала компания GM.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Что потом вроде как вернули.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Что ж случилось?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Голливуд, когда ты туда впервые приезжаешь, дико дезориентирует. Тебе все говорят: потрясающая идея! Великолепная история! Сколько – сколько человек прочитало твою книгу в России? ничего себе!  А сколько переводов на иностранные языки?

О.ДАНИЛЕВИЧ: А сколько?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: 37. Ух ты, и в Германии читают, и в Польше, и в Англии, и в Швеции. Потрясающе! Надо что-то срочно делать! И ты окрыленный, потому что в России ты хрен дождешься доброго слова, возвращаешься домой, и как будто просыпаешься, будто ничего этого не было. Бывают в детстве сны, когда нашел сокровище какое-нибудь или в лотерею выиграл. Научился летать, например. Думаешь: главное, запомнить как летать. И все, запоминаешь: сначала на воздух встать, потом руки расправить, отталкиваешься и вверх. Но никогда не работает, когда просыпаешься. Такое было неоднократно. Примерно та же самая история с Голливудом. Ты вернулся оттуда, и все, что было там, осталось там. И ничего не меняется в твоей жизни. То, что они выкупали эти права, это уже ничего себе история, потому что за все это время выкупали у кого права? Ни у кого.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Подождите, так они выкупили, заплатили деньги, решили не экранизировать или что?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, они решили, что теперь надо написать сценарий. Наняли сценариста, который американец, который напишет им американский сценарий. Придумали адаптировать действие к своим, он хотел все действие в Вашингтон перенести. Но он попытался перенести в Вашингтон, но тут реалии наши посыпались: фашисты, коммунисты совершенно их не интересуют, у них есть правые, левые, республиканцы и демократы. И он попытался что-то из этого сделать другое, местное, и, к сожалению, все полетело в тартарары. Не говоря о том, что главный антипод по роману «Метро 2033» - это черные, такая новая форма жизни.  А в Вашингтоне очень большое черное сообщество. То есть это полгорода реально афроамериканцы. И он понял, что ничего не может оставить из этой истории, написал  какую-то детскую стрелялку, которая никому не понравилась, ни продюсеру…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Что значит вернули?  Вы их назад выкупили?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, их же приобретают на какое-то время. То есть в течение какого-то времени они должны сделать сценарий, и тогда запускать в производство. Если они не сделали сценарий,     то они должны вернуть его.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вы в выигрыше остались? Денег-то вам дали?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, мне дали немного денег, да.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Может, плохой сценарист просто? Сейчас же проблема с этим?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да, был плохой сценарист. Почему не взяли хорошего, не знаю, до сих пор в недоумении нахожусь.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы знаете по какому поводу в недоумении? Вот вы написали целую трилогию «Метро». Но в московском метро вы не самый популярный писатель. Судя по рекламе, самый популярный писатель – это Олег Рой. Вам не обидно?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, мне не обидно. Не все обязаны меня любить пока. В будущем, конечно, мои книжки будут стоять в красном углу под иконостасом. Иконостас – и снизу книжки мои стоят.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Кто-то у нас это уже говорил…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Олег Рой говорил.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мой злой антипод. Что же делать? Его читают девочки же, он про любовь пишет, по-моему. А девочки читают в принципе гораздо больше, чем мальчики. Мальчики-то с трудом умеют буквы складывать.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вот про любовь. Вы же пару лет назад говорили, что для того, чтобы писать про любовь, вы не исключаете, что когда-нибудь начнете писать лирику любовную, чтобы писать про любовь, надо вырасти. Это было пару лет назад. Вы не доросли еще, нет?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, я уже начал упражняться в этой теме. У меня в романе «Будущее» есть про любовь. И в романе «Метро 2035» ажно две любовных линии. Все всерьез.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А потом уже о какой-нибудь большой отдельное произведение, роман?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: «Будущее» - это почти вся книга о любви, об отношениях, о детях и так далее. То есть центральная тема, системообразующая, центральная история романа – это любовь. Причем, как это не парадоксально звучит, любовь мужчины и женщины.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Что вы говорите?! Как это новаторски.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: В США вас бы не поняли.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вот так, можете себе представить. Считается, что фантастическая литература довольно замусорена клише. Она действительно дико замусорена клише и штампами. Но по сравнению с тем, как любовная литература замусорена штампами, это просто ничто. То есть любовь с каждым человеком случается в жизни, в отличие от сражений с драконами. И любой человек думает, что разобрался, что ему есть что сказать, и он понимает уже что. И любовная история – это непременная часть любого большого романа. И уж насколько тут все изъезжено, исхожено, и про постель все сказано, и про встречи и расставания все сказано. Тут уже и Толстой, и Кундера, и Достоевский и любые другие промежуточные варианты. Поэтому поди-ка что-нибудь свежее скажи про любовь. Опиши-ка любовную сцену так, как она до этого 10 000 раз не была описана. И без пошлости обойдись, и сделай так, чтобы она читателя волновала, и возбуждала, возможно, в какой-то степени, будоражила. Это непросто. И конечно, раньше я за эти темы браться не решался. Потому что лучше ничего не сказать, чем сказать похабщину и банальность.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А что изменилось? Как вы поняли, что вы доросли?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я начал пробовать себя, описывать какие-то вещи, и понял, что вроде бы получается…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Кто сказал вам: это хорошо?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, ряд людей сказал мне.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Жена говорила?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Она не читает мои произведения.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Совсем?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну да.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это принципиальная позиция?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Не знаю, мне кажется, ей не нравится просто. Вот вы спрашиваете, кому не нравится – пожалуйста, далеко за примером ходит ьне надо.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вам кажется?

О.ДАНИЛЕВИЧ: А она другое что-нибудь читает?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Что-нибудь другое она читает, да. Тем приятнее. Я знаю, что она ценит во мне не какой-то публичный образ, и не писателя…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Ну а как же на кухне сюжетец обсудить? Нет?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Ладно, вы однажды и даже не однажды говорили, что первый свой рассказ написали в три года. Это правда?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Почти. 

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вы уже тогда умели писать и читать?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В 2,7  я начал читать и писать…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вам родители, мне кажется, льстят немножечко. В 2,7 – это что-то слишком.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Почему? У меня дочь в том же возрасте начала читать и писать. Сейчас ей 4, она Бармалея читает вслух, и четырехзначные числа может вслух. Вычитать еще не научилась, а складывать вполне.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Так что вы написали в три?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: У меня несколько произведений…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Произведений!

Д.ГЛУХОВСКИЙ: У меня есть одно произведение про приключения зверюшек в лесу… .

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это ранний Глуховский, да.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Там зайчик Тишка и медвежонок, забыл как. И еще есть про советскую милицию, где-то к годам пяти.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Дядя Степа – милиционер вас вдохновил?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мне кажется, «Следствие ведут знатоки» меня вдохновили. Там про каких-то советских майоров и капитанов, которые борются со злоумышленниками. И примерно в это же время, тоже лет в пять, уже про Ленина. Как он думает об отечестве. То есть политика всегда интересовала. И тогда же ранняя публицистика. Где-то лет в 5-6 про то, как в стране советской хорошо всем жить, как рожь колоситься, спутники на орбите, ЭВМ становится все вычислительнее и прочее.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Какой был хороший! А что потом? Все поменялось.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Сломался человек.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А родители хранят ваши произведения?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да, все задокументировано, откуда информация? Что вы думаете, я вам просто так, безответственно заявляю?

О.ДАНИЛЕВИЧ: А что родители думали тогда? Что вы станете писателем или станете журналистом как папа?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Они надеялись, что я стану ученым, получу Нобелевскую премию.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Физиком или химиком?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Физиком, по-моему. Или биологом.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Но у вас есть шанс получить Нобелевку и в литературе, нет?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я вот все говорю об этом Нобелевскому комитету  и шведской королевской академии, которая все это присуждает, они пока глухи к моим мольбам.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А еще в школе – я все про ваше детство – вы вместе с другом заразили модой писательства весь класс. До сих пор кто-нибудь пишет из ваших одноклассников?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, сломались классе в седьмом. Перегорели. А я продолжил. То есть важно – терпение и труд все перетрут. Они сломались, а я продолжил, и вот куда меня это привело.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мне кажется, у вас была коварная схема по нейтрализации конкурентов.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вовсе нет. Я наоборот за краудсорсинг и за коллективное творчество, и вовсе я конкурентов не выживаю. То есть конкуренция стимулирует. Я против монополии. Я считаю, что монополия приводит к зацветанию, как вода застоявшаяся зацветает. А к процветанию приводит именно конкуренция. То есть чем злее конкурент, тем больше в тебе желания уделать его. И это тебя движет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Кого вы уделали когда-то?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вот я знаю, что сейчас вышло «Метро 2035», на первом месте была книга Акунина, и сейчас на первом месте моя книга.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вам радостно от этого?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, спортивный интерес. Он не связан с финансами, он связан с тем, что все-таки Григорий Шалович – это о-го-го! это человек – глыба, монумент и все такое. А я такой наглый юный взломщик.

О.ДАНИЛЕВИЧ:  С Акуниным вы все-таки в разных жанрах творите. Есть ли в вашем жанре у вас конкуренты в России?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я не знаю, в каком жанре я творю, потому что фантастом я себя считать не согласен.

О.ДАНИЛЕВИЧ: А кем вы хотите себя считать тогда?

Д.ГЛУХОВСКИЙ:  Просто писатель. То есть я пробую разные жанры. Булгаков и Гоголь – они фантасты?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Ну да, здесь спорно…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: То есть у Булгакова же есть про то, как вылупились драконьи яйца.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Роковые они называются.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да, «Роковые яйца».

О.ДАНИЛЕВИЧ: Они же прямо роковые.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Роковые, вы понимаете, о чем речь. А Гоголь фантаст из-за того, что у него сатана людям является? Или мистик? То есть с одной стороны хочется свободу творческую иметь, с другой при этом чтобы никто мне каленым железом клейма на лбу не выжигал  «фантаст». Фантаст – это, к сожалению, человек, посвятивший себя низкому жанру. И его не надо всерьез воспринимать. Я хочу, чтобы меня все без исключения воспринимали всерьез.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Английский писатель Терри Прачетт советовал молодым писателям вести дневник. Вы ведете?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Не записываете умные мысли?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: У меня не так много умных мыслей, к счастью. Во-вторых, как только у меня появляется умная мысль, я немедленно пишу колонку, чтобы не забыть умную мысль. Я пишу колонки для Сноба, для сайта, для всяких других журналов, вот сейчас для газеты Метро с удовольствием пишу.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Все-таки с метро сотрудничаете?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мы сотрудничаем. У них такая широкая аудитория, и при этом, я считаю, они очень качественные для такой аудитории. Они прямо желтуху не гонят, в отличие от других массовых изданий. И прекрасно, есть способ пообщаться и с более продвинутой аудиторией, и с более широкой. К каждому человеку надо свой язык подобрать, тему, которая будет интересна. Так что я колумнистикой с большим удовольствием занимаюсь.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Почему вы ушли из журналистики? Из тележурналистики?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Сейчас не хватает качественных журналистов.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я ушел по объективным причинам, просто я съездил в одну из командировок журналистических…

О.ДАНИЛЕВИЧ: Какую именно?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В Гватемалу я поехал. И меня там заразили желтухой. Чем-то нас угостили таким, какой-то велком-дринк был в гостинице….

О.ДАНИЛЕВИЧ: В Чернобыле были, ничем не заболели…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: В Чернобыле на заболел, а в Гватемале заболел. После этого год я пролечился, после этого мне сказали, что надо завязывать с поездками, потому что может быть нехорошо потом всю жизнь оставшуюся. И  я завязал с поездками…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: С поездками в Гватемалу.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, вообще. Потому что поездки – это нерегулярное питание, там надо питаться каждые 3,5 часа, потому что перегрузки физические, где-то жара, где-то холод, все это бедной печени нельзя. Пить нельзя. А это кстати важная составляющая гигиенических процедур в ряде стран третьего мира.  В особенности в Индии, например. Если ты не заполировал пищу, то выхватил наверняка какое-то заболевание кишечное. Поэтому пришлось перестать. А потом книжки хорошо пошли. А потом я был еще на радио Маяк в течение года, тоже с большим удовольствием всем этим занимался, но когда у тебя вдруг начинает дело твоей жизни и мечты получаться, с ним все сходится, звезды выстраиваются в нужной конфигурации, тут уже зачем тратить себя на дополнительные вещи? Зачем ходить на работу, когда можно не ходить на работу? Это раз. Ну, а потом сейчас журналистика в таком состоянии находится….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: В каком? Вот ваш взгляд.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я понимаю, что вы подводили. Но если Дмитрию Киселеву дают премию Тэффи, это о чем-то говорит?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это говорит, что Дмитрий Киселев у нас прекрасный….

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Балабол?

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это вы сказали.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Балабол, манипулятор, пропагандист. Давайте так переформулируем  - журналистики как таковой в стране нет.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Подождите, а вы куда пришли?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: А есть одна газета…. Мы с вами, вы,  в меньшей степени чем я, имеете отношение к журналистике. Это развлекательный или публицистический радио эфир. Журналистика это раздобыть информацию и донести ее до общества. Единственное издание осталось в стране, которое этим занимается  - это Новая газета. Больше никто никакой информации нигде не копает, а просто переформулирует своим языком официальные пресс-релизы государственных служб или госкорпораций, или….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Или копипаст

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Или копипаст из интернета.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Маленький экскурс в историю радиостанции «Говорит Москва». Мы еще и как информагентство работаем, то есть мы добываем, в том числе, информацию. Чтобы вы знали.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Одно дело – добыть какую-то информацию, про то, что РЖД запускает новый поезд до Сыктывкара, например. Это одна информация. А другое дело, что есть рискованные истории. Для меня настоящая журналистика – это журналистские расследования. Журналистскими расследованиями у нас в стране сейчас занимается всего одно издание, называется Новая газета. Все остальное для меня не журналистика, а ремиксы.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Мы уже поняли, что вам приплачивают из Новой газеты…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, потому что их уважаю. Я их не так давно читаю при этом. Я начал читать  и понял, что больше нигде такого не видел. Про меня в википедии иногда писали как военный корреспондент. Я один раз был в какой-то горячей точке, и никоим образом это не дает мне права называться военным корреспондентом. Один раз у  меня над головой что-то пролетело – и что, я теперь военный корреспондент?

О.ДАНИЛЕВИЧ: А если на вас каска, значок «пресса»? И вы с автоматом?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вы не можете быть с автоматом, ни в коем случае, кстати. Вы имеете ввиду, как Пореченков?  Пореченков вообще жулье. Он, может быть, при этом хороший артист, но то, что он сделал – это бардак полный. Ему должно быть стыдно. Ну ладно, не будем о Пореченкове. Поэтому журналистом как таковым я себя не считаю. Точно не сейчас, и в принципе и тогда. Репортерская деятельность – да, но журналистика для меня – это в ущерб себе и с риском для жизни заниматься расследованиями, в которых не заинтересованы государство и корпорации.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Это как сериал «Ньюз рум», вы смотрели? Очень хороший. Там показана настоящая журналистика, и как чему учили раньше…

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вуаля. Но этим я не являюсь, зачем мне этим себя называть? 

О.ДАНИЛЕВИЧ: Есть ощущение, что ваша смена сфер деятельности, кроме всего прочего, связана и с тем, что вы хотите побольше от жизни урвать. И даже вы признавались, что самый большой ваш страх – это страх быстротечности жизни. Есть ли чего-то такое, чего вы не успели к вашему нынешнему возрасту, а хотелось бы очень успеть?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нобелевка. Голливудская экранизация.  Всемирная слава.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Есть ли какая-то надежда на то, что экранизируют?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Все впереди.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Для чего вам всемирная слава?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, а надо к чему-то стремиться?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: И так 780 автографов, рука отсыхает, устает, а здесь всемирная слава, папарацци не будут давать проходу.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Нет, мне не нужно, чтобы меня узнавали. Мне не нужна всемирная слава мне лично, как персонажу. Мне нужна всемирная слава для моих работ. Конечно, это я глупость сказал. Хотелось бы поумнее быть для начала, пообразованнее. Если бы пришел ко мне Дед Мороз, и сказал: ну, давай, иди на коленки ко мне, встал на табуретку, рассказал стишок, теперь давай: что хочешь? Я бы ему сказал, конечно: мозг и опыт и образование. И к нему, мне кажется, приложится все остальное?

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А вы недовольны своим образованием? Учились в Иерусалиме, в хорошем университете.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну да, но образование не должно заканчиваться вообще-то. Надо всю жизнь заниматься повышением квалификации.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Чем вы сейчас занимаетесь? Как вы образовываетесь?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Сейчас я книжечки читаю, ну и по миру езжу, с людьми разговариваю.

О.ДАНИЛЕВИЧ:  А мы знаем, что вы сейчас работаете над либретто американской оперы «Три астронавта».

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Есть такое.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Вот Олю очень удивило, либретто – это же такая писулечка, чего там работать, говорит она.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это в стихах обычно?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Это в стихах, да. Я пишу стихи.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Серьезно?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Арии, не стихи.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Это будет рифмованно?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Это будет рифмовано.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: И на английском?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: На русском. Писулечка – отмечено очень точно, хотя в уничижительной форме. Но проект трехязычный, и кроме меня, либреттистов еще двое. Потому что проект про то, как представители трех стран летят к Марсу  - американец, китаец и россиянка. И каждый из них на своем языке поет. Соответственно, за китайца пишет китайская поэтесса, за американца пишет американский поэт, и я пишу за русскую женщину – космонавтку.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А петь кто будет? Нетребко?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Пока неизвестно, кто будет петь, потому что сначала надо музыку написать. Потому что либретто вроде готово, но теперь исследователь амазонского племени пита-ха, это племя так называется, который за марсианина пишет на языке пита-ха, на котором говорят 130 человек в мире….

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Я знаю, что такое клингонский.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Свободно владеет.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Это почти тоже самое, но в дебрях Амазонки. В общем, он сказал, что не доволен ролью марсианина, и сейчас идет какая-то трансформация.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: С вами можно говорить бесконечно.

О.ДАНИЛЕВИЧ: К сожалению, у нас подошло практически к концу время. У нас есть рубрика, пять быстрых вопросов – пять таких же быстрых ответов. Первый вопрос – что вы скрыли от мамы?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, я ей не рассказывал, что девственности лишился. Я не знаю, в курсе ли она.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Думаю, подозревает.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: С какой бы блондинкой вы бы могли изменить своей жене?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Я вообще всегда больше был по брюнеткам, по коротко стриженным. И кстати: уважаемые радиослушатели, они не блондинки!

О.ДАНИЛЕВИЧ: Вы уже никого этим не удивите.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Да я сам удивился.

О.ДАНИЛЕВИЧ: В общем, не найдется такой блондинки?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, надо искать. Сравнивать и думать.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Самая большая ошибка в жизни?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Ну, пока все нормально.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: У кого вы бы попросили прощения?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Мне кажется, у Папы Римского надо просить прощения, потому что это единственный человек, который может что-то решить…

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: У Франциска то есть?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Франциск, кстати, мне очень симпатичен. Мне кажется, хороший парень.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Кто ваш лучший друг?

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Слишком глобальные вопросы вы задаете. Сережа Козин. Вот вам пожалуйста.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Сереже Козину передаем привет.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Вот вам пожалуйста неожиданный ответ.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Дмитрий Глуховский с неожиданными ответами был у нас в гостях.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Ольга Данилевич.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: Приходите к нам еще.

Д.ГЛУХОВСКИЙ: Хорошо, спасибо.

Е.ЗВЯГИНЦЕВА: А мы через неделю с  вами услышимся. Пока.

О.ДАНИЛЕВИЧ: Пока.